А завтра я завезу краску в портлендский Музей изящных искусств.
— Я позвоню Тревору, скажу ему, чтоб встретил тебя там в двенадцать дня, если тебя это устроит.
— Устроит. Я на завтра взяла отгул. Дай ему мой сотовый и пришли мне его телефон. А я, когда заберу краску, напишу тебе.
— Мама, ты — гений.
Положив трубку, я заметила, что улыбаюсь. Из соседней комнаты вышел Ричард:
— Ну, все, одна из горничных в том отеле соберет наши вещи. И я договорился, чтобы тебе позволили оставить машину на гостиничной стоянке до завтрашнего дня. А звонок, должно быть, приятный. Ты прямо вся светишься.
Я рассказала ему про разговор с Беном, умолчав про комментарии сына относительно отца. Ричард, я видела, пытался не думать о собственном сыне.
— Он, конечно, понимает, какая у него потрясающая мать.
— Бен — потрясающий сын. И я уверена, если он не будет терять присутствия духа и веры в себя, если на несколько лет уедет из Мэна, будет постоянно работать над собой, в один прекрасный день он добьется успеха. Может быть, даже станет знаменитым.
— При твоей поддержке…
— Ему все равно придется всего добиваться самому.
— Что бы ты ни говорила, я знаю, что ты всегда подставишь ему плечо.
— Я знаю одно: после обеда мне нужно забрать для него какую-то особую краску.
Я объяснила, что рядом со стадионом «Фенуэй-парк» есть специальный магазин, торгующий принадлежностями для живописи, что его владелец пообещал смешать для Бена краску особого оттенка, которую мне необходимо забрать в три часа дня, поскольку часом позже магазин закрывается, а мой сын должен дописать свой новый шедевр — как тут не похвалиться, я же мать!
— Значит, тебе там надо быть к трем, — произнес Ричард. — Тогда давай сделаем так…
Мы решили, что после обеда Ричард направится в сторону аэропорта, а я — на другой конец города, чтобы забрать краски Бена, и примерно в пять мы снова встретимся в номере.
Но сначала мы вместе приняли душ — намыливали друг друга, пылко целовались под струями воды, льнули друг к другу, клялись в вечной верности, снова и снова признавались в любви, выражая свои мысли и чувства с искренней непринужденностью, которую я утратила десятилетия назад и думала, что никогда уже больше не обрету.
Одевшись, я быстро набила сообщение Салли:
«Осталась еще на один день в Бостоне, отлыниваю от работы. Как съездила в Портленд? Я люблю тебя. Мама».
Бил. Ответ от Салли:
«Концерт был скучный. Теперь надо писать эссе об Эдит Уортон. Т-о-с-к-а. Папа говорит, у тебя похмелье. Круто».
Моя дочь — апологет литературного стиля, который в лучшем случае можно охарактеризовать как «унылый подростковый минимализм». Я с ужасом представляла ее взрывную реакцию на известие о грядущем перевороте, который изменит нашу семейную жизнь. Но сначала… сначала я проживу до конца этот чудесный уик-энд.
Пока Ричард одевался, его телефон пикнул несколько раз. Он мельком глянул на дисплей, но отвечать не стал.
— Что-то случилось? — спросила я.
— Это по работе, — объяснил он. — У меня есть один клиент, у него пять хозяйственных магазинов в районе Льюистона и Оберна. Он считает, что может звонить мне в любое время дня и ночи, если необходимо предъявить требование о возмещении убытков. Дело в том, что один из его складов сгорел три недели назад. Один недовольный работник поджег — и исчез. До сих пор в бегах. Мой клиент понес ущерб в размере около четырехсот тысяч долларов. Между нами говоря, у него уже два года дела идут из рук вон плохо, и страховые инспекторы, а также полиция вполне допускают, что он, возможно, подговорил «недовольного работника» поджечь склад.
— Ты напишешь про это рассказ, да?
— В принципе, эта история в духе Джеймса М. Кейна…
— Особенно если добавить femme fatale.[50]
— Ты меня поражаешь, — сказал Ричард.
— Потому что я знаю, кто такой Джеймс М. Кейн.
— Потому что ты невообразимо умна.
Я его поцеловала:
— Почти так же, как ты.
Он меня поцеловал, сказал:
— Ты умнее.
Я его поцеловала:
— Ты очень любезен.
Он меня поцеловал:
— Нет, говорю как есть.
— Я так тебя люблю.
— И я безумно тебя люблю.
Направляясь вместе со мной к выходу из гостиницы, Ричард остановился у стойки регистрации и сказал сотруднице, что мы хотели бы остаться в нашем люксе еще на одну ночь. Женщина проверила, свободен ли номер, и ответила:
— Без проблем.
Боги, вне сомнения, благоволили к нам. В этом мы еще раз убедились, когда вышли на улицу. Выдался очередной ослепительный осенний день. Вовсю сияло солнце. Небо было чистым. Легкий ветерок ворошил опавшую листву. Перед нами простирался большой город — дружелюбный, предлагавший массу интересных возможностей. Ричард взял меня за руку, и мы зашагали в парк.
— Еще вчера… — промолвила я.
— Еще вчера…
Мы поняли друг друга без лишних слов. Еще вчера мир был совсем другим. А сегодня…
— Давай сходим к дому и посмотрим на квартиру с улицы, — предложила я.
— Не возражаю.
Рука об руку мы шли по парку и говорили, говорили, говорили. О том, что приедем сюда через выходные, чтобы встретиться с подрядчиком, приятелем Ричарда, и обсудить с ним ремонтные работы в квартире. А также узнаем, кто сейчас дирижер Бостонского симфонического оркестра, попытаемся купить билеты на концерт. И еще, наконец-то сходим в Институт современного искусства. И выясним, что идет в одном из самых интересных театров в городе.
— Оставь все это мне, — сказала я. — Я сама займусь организацией нашего культурного досуга.
— А я подыщу для нас гостиницу и договорюсь о встрече с моим приятелем-строителем из Дорчестера, Пэтом Лаффаном. Пэт — удивительный человек. Бывший бостонский полицейский, переквалифицировавшийся в строителя. Довольно простой мужик, прямой, но относительно честный… большая редкость среди строителей.
— А потом можем начать подбирать мебель… Или, по-твоему, еще рано?
— Мне это нравится. Зачем тянуть? Зачем откладывать в долгий ящик?
Ох, романтика, романтика! Мы оба балдели от своей выспренней болтовни. Так два незнакомца, думавшие каждый про себя: «Я никогда не освою французский», однажды утром просыпаются друг подле друга и осознают, что говорят на французском бегло и уверенно, что прежде им обоим казалось невозможным. Как же мы оба желали этой любви! Оба знали, что это так правильно. Мне хотелось изливать свою восторженность. Хотелось верить, что в нас велико желание создать для себя счастливую совместную жизнь, и мы, естественно, будем великолепно ладить друг с другом и справляться с обычными семейными проблемами легко и непринужденно, поскольку у каждого из нас есть печальный опыт многолетнего прозябания в несчастливом браке.
И опять Ричард словно прочитал мои мысли, ибо он остановился, взял меня за руки и, глядя прямо мне в глаза, сказал:
— Ты знаешь, и я знаю, что мы еще присматриваемся друг к другу, все еще пытаемся понять, на самом ли деле это происходит с нами и сможем ли мы создать для себя такую жизнь, о которой мечтаем. Так вот: у нас все получится. У меня нет сомнений. Ни малейших.
— У меня тоже.
И мы снова поцеловались.
Через полчаса мы уже сидели в ресторане на Ньюбери-стрит и за обедом обсуждали, как нам пережить следующие несколько сложных дней, как объясниться со своими супругами.
— Моя бы воля, я прямо завтра же вечером, по возвращении домой, выложила бы Дэну всю правду, — заявила я. — Как я уже говорила, для него это, я уверена, будет ударом. Сначала он впадет в ступор, потом рассвирепеет. Я просто хочу поскорее с этим покончить, у меня нет ни малейшего желания притворяться, делать вид, будто у нас с ним все нормально, ведь я хочу быть с тобой. Но есть одно важное обстоятельство, которое нельзя не учитывать: завтра он выходит на работу и после ранней утренней смены будет выжат как лимон. У него график: четыре рабочих дня подряд, потом — три выходных. Так что…
— Подожди до четверга. Поставишь его в известность вечером. Тогда он сможет осмыслить новость, не думая о том, что через несколько часов ему нужно бежать на ненавистную работу.
— Это более мягкий вариант… хотя плохая новость, когда ее ни сообщи, всегда не вовремя. Все равно на этой неделе я работаю до половины шестого со вторника по пятницу, а он будет укладываться спать в районе восьми и вставать в четыре утра, следующие несколько дней мы будем как корабли, проплывающие в ночи: видеться фактически не будем… что не может не радовать. За это время я встречусь со своей подругой Люси и начну потихоньку перевозить кое-какие вещи в квартиру над гаражом. И, сообщив ему о своем уходе в пятницу по возвращении домой с работы, я смогу сразу уйти ночевать к Люси. Тогда же я поговорю с Салли. Для нее это будет как обухом по голове, но в школу ей на следующий день не идти. Если она захочет переночевать со мной у Люси, я не стану возражать. Но, зная свою дочь, могу предположить, что она, скорей всего, побежит к своему дружку. Что, пожалуй, тоже не плохо. В субботу у меня запланирована встреча с Беном в Портленде. Там все ему и расскажу. Но я абсолютно уверена, что он эту новость воспримет гораздо лучше, чем его сестра… Я размышляю вслух, да?
Ричард улыбнулся, тронул меня за руку (мы всегда брали друг друга за руки, всегда старались подбодрить друг друга).
— Мы приняли решение огромной важности, — сказал он. — Оно причинит боль людям, с которыми мы жили многие годы. Вполне естественно, что ты пытаешься придумать, как лучше сообщить эту новость, донести ее смысл. Мне кажется, что Мюриэл, даже если она будет шокирована, встретит мое сообщение с оскорбительным хладнокровием… в своей обычной манере. Что, впрочем, не плохо. Лучше уж арктический холод, чем истерика. И если ты планируешь объясниться с Дэном в пятницу, я тоже отложу разговор с Мюриэл до вечера пятницы…
— Давай, может быть, на неделе встретимся где-нибудь? Мне уже как-то не по себе, что я не буду видеть тебя с завтрашнего утра до пятницы…