Последний раз Варвара Ивановна была здесь вместе с мужем лет десять назад, вскоре после того, как они вернулись в Россию из Парижа. Здесь останавливался старший брат мужа Павел, сибирский золотопромышленник, приехавший в Петербург провернуть какое-то дельце, а заодно и покутить. Павла в гостинице хорошо знали и к его приезду заранее готовились. К его услугам всегда был лучший номер. Да, умерший в девятнадцатом году Павел умел пожить, царствие ему небесное!
За прошедшие десять лет в холле гостиницы, пожалуй, ничего не изменилось: тот же располагающий к уюту мягкий полумрак, пушистые, пружинящие под ногами ковры, дорогая массивная мебель…
А вот сама Варвара Ивановна за эти десять лет сильно изменилась — увяла, постарела… Но главное, пожалуй, не в этом, хотя кому приятно стариться. Нет, не в этом главное. Тогда Варвара Ивановна пришла сюда в платье, сшитом у модного парижского портного, в бриллиантовом колье, в туфлях из крокодиловой кожи.
А как же иначе? Дочь известного петербургского богача и коллекционера Ивана Ферапонтовича Шлягина, жена любимца великого князя полковника Сибирцева.
Быть принятым в доме Сибирцевых считалось честью, великой честью. Балы, журфиксы, театры, рысаки, цветы, драгоценности…
И всё прахом, всё растаяло, как ледяная сосулька на солнце, — положение в обществе, беззаботная жизнь, богатство, праздность… Муж убит ещё в мировую войну где-то в Пинских болотах, отец в эмиграции — жив ли? — а она теперь кто? Домоправительница у этого жулика Тарновского, который прикарманил, воспользовавшись удобным случаем, отцовское собрание древностей. И за это должна благодарить бога. Ведь ежели бы Тарковский знал, что она дочь Ивана Ферапонтовича Шлягина, ни за что бы не пригрел, побоялся бы… «И не зря бы побоялся», — усмехнулась Варвара Ивановна. Но что тосковать о прошлом, которого не вернёшь? Надо думать о будущем. И, работая у Тарновского, Варвара Ивановна думала о своём будущем. Долго она терпела, и вот тот самый случай, который обеспечит её старость.
Нет, она не украла у Тарновского, она взяла то, что принадлежит ей по праву как дочери Ивана Ферапоитовича Шлягина. Так, и только так. Правда, в тайнике у Тарновского хранилась не только собственность отца Варвары Ивановны. Там ещё были старинные монеты. Но что она могла сделать? Если бы она их оставила, это наверняка бы возбудило подозрение. А так всё считают, что тайник опустошили налётчики.
Осторожно ступая по ковру стоптанными, заляпанными грязью туфлями, Сибирцева прошла к столику портье. Багровея от стыда за свой вид, Варвара Ивановна сказала, что хочет навести справку. Её интересует, прибыл ли сегодня из Москвы сотрудник АРА[1] мистер Генри Мэйл, которому должны были заказать номер.
Гладкий, откормленный портье окинул бесцеремонным взглядом её неказистую, жалкую фигуру в мятом, лоснящемся на швах пальто. И Варвара Ивановна вновь покраснела.
— Мистер Мэйл? Минутку… — Он перелистал страницы лежащей перед ним книги регистрации гостей. — Да, мистер Мэйл проживает в гостинице.
Варвара Ивановна сказала, что американец назначил ей встречу.
— А мадам не ошибается? — нагло спросил портье. — Насколько ему известно, мистер Мэйл никого не ждёт.
— Нет, мадам не ошибается. Мадам уверена, что мистер Мэйл захочет её принять.
— Вот как? — Портье в нерешительности пожевал губами и наконец спросил: — Как прикажете доложить?
— Скажите, что от Тарновского. Он знает.
— Что ж, если мадам настаивает…
Портье позвонил по телефону, и уже через несколько минут в холл спустился секретарь мистера Мэйла, любезный и жизнерадостный молодой человек. Он проводил Варвару Ивановну в номер, где остановился американец.
А вот и мистер Мэйл, пожилой, седоватый, с внимательными серыми глазами и обаятельной улыбкой человека, никогда не знавшего голода, холода и унижений.
Улыбка означала, что мистер Мэйл счастлив видеть Варвару Ивановну, хотя и не имеет чести её знать, что он доволен жизнью, своим секретарём и предстоящей беседой.
— Мне передавали, что вы хотите меня видеть. Я к вашим услугам.
Мистер Мэйл настолько хорошо владел русским, что переводчик им не требовался. Это устраивало обоих: уж слишком деликатной была тема предстоящей беседы.
— Я вас слушаю.
Варвара Ивановна откашлялась, как неопытный оратор перед ответственным выступлением.
— Одиннадцать лет назад, господин Мэйл, вы изъявляли желание приобрести вышитый шёлком портрет первого российского солдата, а также некоторые другие экспонаты из собрания Шлягина, — неуверенно начала она, когда секретарь вышел. — Теперь, как вам уже известно из письма моего доверителя, которое было передано вам в Москве, вы имеете возможность осуществить эту сделку, если, разумеется, предложенная вами цена будет приемлемой.
— Для кого приемлемой? — пошутил Мэйл, ослепляя Варвару Ивановну своей неотразимой улыбкой.
— Для моего доверителя, понятно, господина Тарновского.
— Что же для него приемлемо?
— Господин Тарновский оценивает портрет Бухвостова в двадцать пять тысяч долларов.
— Недурно. А сколько он хочет получить за гобелены и кружева?
— Пятнадцать тысяч. Собрание же старинных русских монет он готов вам уступить тоже всего за пятнадцать…
— Долларов?
— Да, тысяч долларов…
— Итого пятьдесят пять тысяч?
— Совершенно верно, — несколько ошеломлённая получившейся суммой, подтвердила Варвара Ивановна, — пятьдесят пять тысяч долларов. Согласитесь, что господин Тарновский проявляет умеренность. Подлинная цена этих вещей в три раза больше. Таким образом, вы сможете получить двести процентов прибыли.
Мистер Мэйл вновь ослепил Варвару Ивановну улыбкой.
— Один ваш поэт писал, что русская женщина способна остановить любую скачущую лошадь и войти во время пожара в дом. Слушая вас, я понял, что он перечислил не все главные достоинства русских женщин. Как выяснилось, они умеют ещё и торговаться. Это значительно важней, чем выполнять обязанности конюха или пожарника. Ответственней. У нас, к сожалению, женщины всего лишь хранительницы домашнего очага. Не могу не позавидовать господину Тарновскому, ему повезло с таким умелым поверенным. Но, называя сумму, вы забыли про одно немаловажное обстоятельство — про риск, которому я подвергаюсь. Для того чтобы получить двести процентов прибыли, необходимо прежде всего вывезти приобретённое из пределов Советской России. А это, поверьте, трудней, чем остановить скачущую лошадь, погасить пожар и научиться торговаться.
— Но вы же служите в АРА.
— Это дает мне лишь право беспошлинного ввоза товаров в Россию, но не право беспрепятственного вывоза музейных ценностей.
— Тем не менее сотрудники АРА их вывозят, — возразила Варвара Ивановна.
— Да, однако это сопряжено с риском. Но оставим пока цифры. До них мы ещё доберёмся, — сказал Мэйл, продолжая щедро одаривать свою собеседницу улыбками. — В своём письме господин или, как теперь принято в России, гражданин Тарновский писал, что не желает никаких посредников. И вот теперь такая неожиданность, правда приятная, но всё-таки неожиданность — вы его представительница. Мне бы хотелось внести необходимую ясность. Поэтому, если вас не затруднит…
Варвара Ивановна не смутилась. Она была к этому готова и заранее подделала письмо-доверенность Тарновского.
— Господин Тарновский, — объяснила она, — к сожалению, вынужден был лечь в больницу на операцию, поэтому он не имеет возможности лично навестить вас. Но он не забыл про необходимые формальности, — и она протянула Мэйлу конверт.
Американец небрежно вскрыл его.
— Вот теперь мы можем вернуться к цифрам, — сказал Мэйл, прочитав письмо, и одарил Варвару Ивановну очередной улыбкой. — Признаюсь вам честно, если бы здесь сидели не вы, а господин Тарновский, я бы предложил за всё десять тысяч долларов и ни цента больше. — Теперь мистер Мэйл уже не улыбался. — Но… как это по-русски?.. притеснять женщин, да ещё таких обворожительных, не в моих правилах. Я джентльмен. Вы получите с Тарновского комиссионные?
— Да, — выдавила из себя Варвара Ивановна.
— Сколько процентов от суммы сделки?
— Пятнадцать.
— Приличный процент, — улыбнулся Мэйл. — Оказывается, господин Тарковский тоже джентльмен. Это делает ему честь. Итак, — он выдержал паузу, — я предлагаю двадцать тысяч долларов и десять тысяч в советских червонцах.
Варвара Ивановна отрицательно мотнула головой.
— Тогда очень сожалею, — сухо сказал Мэйл и встал. — Передайте господину Тарновскому мои соболезнования.
Но когда Варвара Ивановна усилием воли заставила себя встать и взяться за ручку двери, американец остановил её:
— Тридцать тысяч долларов и пятнадцать тысяч рублей.
Варвара Ивановна почувствовала, как у неё подкашиваются ноги. Теперь её жизнь обеспечена.
— Согласны?
— Согласна, — прошептала она и на ватных ногах вернулась на место.
Теперь оставалось обговорить лишь техническую сторону сделки. Это уже было значительно проще. Договорились встретиться завтра в шесть часов вечера у модного среди нэпманов театра-ресторана «Гротеск», куда Мэйл должен был привезти деньги, а Варвара Ивановна — чемодан с вещами, которые хранились у её ничего не подозревавшей тётки, родной сестры Шлягина.
— Только не опаздывайте, господин Мэйл, — предупредила американца Варвара Ивановна. — Я всего опасаюсь и не хотела бы рисковать.
Мэйл понимающе кивнул.
— Я буду там со своим секретарём ещё до вашего приезда. Риск исключён, — заверил он.
— Тогда до завтра.
Мэйл проводил её до дверей, одарив на прощание своей самой обворожительной улыбкой.
…Когда на следующий день Сибирцева на лихаче подъехала к «Гротеску», её уже ждали, но не улыбчивый американец и его обходительный секретарь, а сотрудник уголовного розыска, агент второго разряда Петренко, тот самый Петренко, который руководил атеистическим кружком «Милиционер-безбожник» и чуть было не сорвал лекцию Василия Петровича, придравшись к мифу о злосчастной Арахне…