Выслушав меня, Борисов переглянулся с Усольцевым.
- Вот именно, - сказал он, - неприступная крепость, как вы выразились. В протоколе осмотра отмечено большое количество запирающих устройств на входной двери и две кованые железные цепочки. Но Тарновский, насколько мы поняли с Евграфом Николаевичем, цепочками не воспользовался, а сразу же распахнул дверь.
- Совершенно верно, - подтвердил я. - Иначе он бы разобрался, что это не почтальон, а налётчики.
- Вот видите, мы уже все начинаем мыслить одинаково, - констатировал Борисов. - Потому-то мы и предполагаем, что он ждал телеграмму. В противном случае он бы так просто дверь не открыл.
- Наверняка, - кивнул Усольцев.
- А теперь, - попросил Борисов, - расскажите мне поподробней о вещах, которые хранились в тайнике. Обо всех, кроме портрета Бухвостова, о нём я уже имею исчерпывающее представление: ведь я был на вашей лекции…
Усольцев, сославшись на дела, давно уже ушел, а Сергей Сергеевич продолжал задавать мне один вопрос за другим.
Наконец поток вопросов стал иссякать. Воспользовавшись паузой, я спросил, имеются ли у него какие-либо предположения. Борисов засмеялся.
- Предположений много, всех не перечислишь…
- Но наиболее вероятные? Кто мог ограбить Тарновского?
- Усольцев считает, что скорей всего здесь не обошлось без Этюдника. Действительно, по почерку похоже на него. Есть такой специалист по антикварным и ювелирным магазинам, гастролер…
- Гастролер?
- Ну да, гастролер. Он к нам на гастроли из Екатеринослава прибыл: уж слишком он наследил там, вот и решил временно переменить место своей деятельности.
- И какие же шансы выловить его, этого самого Этюдника?
- Какие шансы? - развеселился Сергей Сергеевич? - Да, наверное, приличные шансы. Петренко Этюдника уже три дня «пасёт».
- «Пасёт»?
- Ну следит за ним. Этюдник осел на Мало-Царскосельском проспекте и почти каждый вечер кутит в «Сплендид-Паласе». Так что он у нас на виду. В общем, как только будут новости, я вам телефонирую.
Новости не заставили себя ждать. Через день Сергей Сергеевич позвонил мне на работу:
- Если хотите побеседовать с Этюдником, приезжайте.
- Когда?
- А хоть сейчас. Его должны ко мне привести. Но ни слова Тарновскому.
Я бросил все свои дела и помчался в Петрогуброзыск.
У двери кабинета Борисова переминался с ноги на ногу конвойный. Значит, Этюдник уже здесь. Я постучался.
- Войдите! - крикнул из-за двери Борисов.
Налетчик, худощавый, одетый по последней нэпмановской моде молодой человек с густо набриолиненными волосами, сидел на стуле перед Сергеем Сергеевичем, скучно глядя в потолок и небрежно вытянув длинные ноги в узконосых штиблетах.
- Чего уставился, четырехглазый? - злобно спросил меня Этюдник. - При стеклышках, а туда же…
- Только не хами, Вовочка, - предупредил его Сергей Сергеевич и перевел: - Вовочка хотел вам сказать, что при такой, как у вас, интеллигентной внешности вы могли бы найти себе более благородное занятие, чем работа в Петрогуброзыске, где вам приходится иметь дело со всякой шантрапой вроде него. Он вас принял за нашего сотрудника.
Я кивнул головой: все, дескать, понятно.
- А теперь по существу, - сказал Сергей Сергеевич, обращаясь к задержанному. - Искренность украшает любого человека, в том числе и налетчика. Признаешь, что брал лавку Тарковского?
- Лавку? - переспросил Вовочка. - Кобелий закуток!
- Вовочка хочет сказать, - вновь перевел для меня Сергей Сергеевич, - что, учитывая скудность ассортимента антикварных изделий и их незначительную ценность, торговое заведение Тарковского нельзя именовать лавкой. Так брал этот закуток?
- А чего не взять, что плохо лежит?
- Значит, брал?
- Брал.
- А с кем?
- С корешами.
- С кем именно?
Налетчик задумался и наморщил лоб.
- Запамятовал? - с участием спросил Сергей Сергеевич.
- Начисто.
- Не украшает, значит, тебя искренность?
- А я и без украшений парень хоть куда.
- Понятно, - сказал Сергей Сергеевич и перевёл: - Вовочка хочет сказать, что у него провал в памяти, но, посидев немного в арестном доме и побеседовав на очных ставках со свидетелями, он постарается восстановить все подробности происшедшего и рассказать о них. А пока он, как и подобает воспитанному человеку, извиняется за напрасно отнятое у нас время и просит отправить его обратно в камеру. Так, Вовочка?
Вечером мне позвонил Тарновский. Помня о предупреждении Борисова, я ему ничего не сказал, хотя и не понимал, почему следует умалчивать об аресте Этюдника, который признался в ограблении. Впрочем, меня волновало не столько это обстоятельство, сколько другое, более существенное: удастся ли разыскать портрет Бухвостова?
Свой «провал» в памяти Этюдник восстановил довольно быстро, чуть ли не на следующий день. Его воспоминания о посещении лавки Тарковского заняли добрых двадцать страниц убористого текста. Налетчик подробно рассказал, как он вместе с Подорожником и Федькой Лысым, который был наводчиком, ограбил лавку, перечислил похищенное, рассказал, где оно хранится (налетчики успели продать лишь незначительную часть добычи). Но среди изъятого в подвале дома по Мало-Царскосельскому проспекту не было ни коллекции старинных монет, ни кружев, ни гобеленов, ни портрета Бухвостова…
Этюдник утверждал, что этих вещей он в лавке даже не видел. Конечно, в лавке он и не мог увидеть - они хранились в тайнике.
Тайник? Какой тайник? Разве там был тайник? Нет, ни о каком тайнике он не слыхал. Чего уж тут темнить: семь бед - один ответ. Червонец ему и так и этак через решёточку светит. Нет, тайник они не брали. Чего не было, того не было. Не знали они про тайник, потому и не шуровали там. Ежели гражданин начальник какое сомнение тут имеет, пусть у Федьки Лысого, что лавку давал, или у Подорожника справится. Он их заложил, так что выгораживать они его не будут, уж скорей топить зачнут. Так что тут всё без сомнения, на просвет. Пусть гражданин начальник справится, а он, Этюдник, с полным чистосердечием и с любовью к Советской рабоче-крестьянской власти колется, как грецкий орех, без крошек.
«Гражданин начальник» справился - соучастники Этюдника полностью подтвердили его показания: о тайнике они ничего не знали…
- Я никогда не считал себя психологом, а тем паче специалистом по психологии уголовников, - продолжал Василий Петрович. - Но ведь должна быть какая-то логика в поведении арестованных, зачем им врать? Какую реальную пользу могут они теперь из этого извлечь? Да и показания свидетелей не сбросить со счёта… Но если все они говорят правду, то тогда что же - тупик?
Мне казалось, что Усольцев и Борисов тоже растеряны и не знают, что им дальше предпринимать. Во всяком случае, на все мои недоуменные вопросы они лишь пожимали плечами: существуют-де и другие версии, поживём - увидим. А что мы увидим? Томительно тянулось время. И никаких новостей - ни больших, ни малых…
Как в дальнейшем выяснилось, Василий Петрович ошибался: каждый день приносил известия, имеющие прямое отношение к вещам, похищенным из тайника. Но ни Усольцев, ни Борисов не считали тогда целесообразным ставить его об этом в известность.
Предположения сотрудников Петрогуброзыска подтвердились: Тарковский действительно ждал телеграмму. И эту телеграмму ему доставили на квартиру как раз в тот день, когда Этюдник счел за благо восстановить в памяти все подробности своего ночного визита в антикварную лавку.
Тарковского не оказалось дома, и за телеграмму расписалась Варвара Ивановна, пообещав сразу же вручить её адресату, как только тот появится.
- Только не забудьте! - сказал знакомый почтальон. - Телеграмма-то не какая-нибудь - срочная, из Москвы.
- Можете не беспокоиться, не забуду, пока на память не жалуюсь.
Однако домоправительница Тарновского, видимо, всё-таки забыла… Полученная ею телеграмма не была передана хозяину ни в тот день, ни на следующий.
А четыре дня спустя вернувшемуся после допроса из Петрогуброзыска Тарновскому пришлось самому разогревать себе обед: Варвара Ивановна уехала навестить свою внезапно заболевшую тетку, жившую где-то на окраине Петрограда. Но у тетки Варвара Ивановна в тот день не была. Выйдя на улицу, она, видимо, в последнюю минуту раздумала. Варвара Ивановна отправилась не к больной, а в противоположную сторону, к гостинице «Европейская».
Со стороны Невы дул сильный ветер. И пока Варвара Ивановна дошла до гостиницы, она до костей промёрзла. Тем не менее она вовсе не торопилась поскорее войти в тёплое помещение и ещё долго стояла, закутавшись в платок, на ветру у подъезда.
Только окончательно убедившись, что за ней никто не наблюдает, домоправительница Тарновского юркнула наконец в подъезд.
Последний раз Варвара Ивановна была здесь вместе с мужем лет десять назад, вскоре после того, как они вернулись в Россию из Парижа. Здесь останавливался старший брат мужа Павел, сибирский золотопромышленник, приехавший в Петербург провернуть какое-то дельце, а заодно и покутить. Павла в гостинице хорошо знали и к его приезду заранее готовились. К его услугам всегда был лучший номер. Да, умерший в девятнадцатом году Павел умел пожить, царствие ему небесное!
За прошедшие десять лет в холле гостиницы, пожалуй, ничего не изменилось: тот же располагающий к уюту мягкий полумрак, пушистые, пружинящие под ногами ковры, дорогая массивная мебель…
А вот сама Варвара Ивановна за эти десять лет сильно изменилась - увяла, постарела… Но главное, пожалуй, не в этом, хотя кому приятно стариться. Нет, не в этом главное. Тогда Варвара Ивановна пришла сюда в платье, сшитом у модного парижского портного, в бриллиантовом колье, в туфлях из крокодиловой кожи.
А как же иначе? Дочь известного петербургского богача и коллекционера Ивана Ферапонтовича Шлягина, жена любимца великого князя полковника Сибирцева.
Быть принятым в доме Сибирцевых считалось честью, великой честью. Балы, журфиксы, театры, рысаки, цветы, драгоценности…