Право на мечту
Сама Доброта пожала плечами.
— Зато у тебя будет богатый муж.
— Да, — девушка брезгливо разглядывала проспекты, — все вы так говорите… «намажься этим — и станешь настоящей принцессой», «купи это — и выйдешь замуж».
— Но ты действительно…
— Вот-вот.
Сама Доброта умолкла, поерзала в кресле и демонстративно глянула на часы. Она должна покончить с этим делом сегодня и доложить обо всем, иначе… иначе не видать ей новой, модной кареты, как своих ушей. А старая-то совсем разваливается…
— Смотри сама. Если тебе не нужен принц, продолжай ничего не делать. Это бесплатно.
— Принц? А кто говорит о принце?
— Я говорю.
Пожилая дама гордо ухмыльнулась. У нее были основания.
— Ты знаешь, я всегда желала тебе добра, — именно за эту фразу ее и прозвали Самой Добротой. Уже никто не помнил, как ее звали на самом деле. — Каждый достигает счастья по-своему. Я предлагаю тебе верное средство. Но если ты собираешься провести всю жизнь на кухне, я, пожалуй, пойду.
— Погоди. Но у меня столько нет!..
— Для тебя я сделаю скидку.
Девушка потерла щеку. На бледной коже остался след сажи.
— Но моих денег хватит только на что-то одно…
— Не беда. Возьмем демо-версии.
— А эти твои… демо-версии… сработают?
— Не сомневайся. Так, держи, вот… и вот… Это автозагар… Нет, просто намазать… Ага, спасибо. И помни, есть одно условие…
Девушка тряслась в золоченой карете. Дорога была изъезжена вдоль и поперек, и колеса то и дело проваливались в очередную колею. Последнее время стало модно заказывать нестандартные экипажи, и каждый калечил дорогу по-своему. Вот и приходилось теперь подпрыгивать в самых неожиданных местах, вместо того чтобы спокойно катиться на встречу с мечтой. За окном тянулись знакомые поля, и девушка переключилась на новое платье. Да, это было красиво… И заплаток практически не видно. Карманное зеркальце отражало загорелое лицо, шелк и банты. «А туфель таких вообще ни у одной принцессы нет». Туфли были отличные, с блестками, только жали. Девушка торопливо полезла в сумочку и выяснила, что пластырь в демо-версию не входит. «Все будет нормально, не так уж и жмут. Потерплю. В крайнем случае, примну задник, буду ходить, как в шлепанцах, под длинным подолом никто и не заметит. Главное — не забыть условие…» Девушка еще раз повторила про себя слова крестной, расправила складки на платье и выглянула в окно. Замок приближался…
Сама Доброта успела к назначенному часу. Карета все-таки развалилась, пришлось пользоваться предпоследним заклинанием перелета, но ровно в пять фея была на месте.
— Ну что, ты выполнила мои указания? — заказчик кутался в черный плащ, лицо скрывая капюшоном.
— В точности, Ва… — Сама Доброта закашлялась. — Простите, что-то в горло попало. В общем, не волнуйтесь, все сделано. Платье, туфли… нужного цвета, размера и срока действия.
— Хорошо. Держи. Пятьсот золотых, как договорено. И смотри у меня! Если что не так…
— Ну, что вы…
— Прощай.
Заказчик шагнул в тень и пропал из глаз. Сама Доброта усмехнулась, думая, что и в ее возрасте фея-крестная чего-то стоит, если ее нанимают такие клиенты. Использовав последнее заклинание перелета, Сама Доброта вернулась домой, где села пить чай и мечтать о самой лучшей карете, которую она купит завтра…
— Ваше Величество, через пятнадцать минут начнется прием.
— Благодарю.
Король подошел к зеркалу и провел рукой по волосам. Идеальный костюм, идеальная прическа, в глазах — аристократизм, ум, власть, честь… Черт возьми, даже и не скажешь, через что прошел этот благородный человек двадцать лет назад, чтобы взойти на трон. Грязь, кровь, интриги, расчетливость и коварство. Все осталось в прошлом.
Некрасивая и напыщенная жена (разумеется, она-то была королевского рода) недавно его покинула. С тех пор все хорошо. Государство процветает, чиновники воруют умеренно, подданные любят своего короля. Даже наследник радует — разумный парень с блестящими задатками. Несколько безвольный, но оно и неудивительно — чего ему добиваться? Дорого за все это заплачено. Жаль, только… И пусть хоть у него…
Король улыбнулся своему отражению и сказал вслух:
— Пятьсот золотых… Так мало за мечту. Я бы не пожалел и тысячи.
Варенье
— Куда ты ложку дел, а?
Тусклые волосы, тело, закутанное в добротную ткань, на боках — последствия хорошего аппетита, по-домашнему блестящие щеки. Дорогая… Десять тысяч золотых в год на булавки. Свет очей моих…
— Ну, чего смотришь? Куда, говорю, ложку дел? А, вот она…
Душа моя. Полные плечи с достоинством возвышаются среди брабантских кружев и узорчатого шелка. Тысячу лет назад в такой же жаркий день я увидел ее в первый раз и был пленен лукавым взглядом и этими плечами, которые затмевали мир. Я дарил ей полевые цветы и носил ее образ — и в своем сердце, и на своем щите.
— Посиди со мной, голубчик… А то, может, будешь? Чего головой мотаешь? Всего пять банок осталось, как бы не заплесневело. Уф, жарко сегодня. А до обеда еще далеко. Соседи придут, как обычно, так что хоть на стол ничего не ставь — съедят все и не постесняются… Скромнее надо быть.
За обедом будут обсуждаться виды на урожай и укороченные жилеты, я знаю. Мы женаты уже двадцать пять лет. Как раз столько мне было, когда я увидел ее улыбку впервые… Я был беден, а она прекрасна…
— Сегодня ждут корабль с новой партией шелка. Об этом весь город говорит. Я уж все обсудила с портнихой, в столице нынче кроят иначе, а мы тут живем, как последние провинциалы…
Она ведь любила меня, я думаю. И жизнь была пропитана радостью и смыслом. Что изменилось? Мельницы остались мельницами, люди — людьми, и даже оруженосец, я слышал, осуществил свою мечту — стал губернатором в дальнем краю. А я все реже ощущаю дыхание великанов в скрипе мельничных крыльев. Мой мир был бы полон тишины, но она сделала его уютным, как коврик у камина…
— О, ты слышишь? Прибыли. Но ничего, торговать начнут только завтра. Надо будет пораньше собраться, а то все раскупят… М-м-м, съешь капельку?
Она всегда любила сладкое и заливисто смеялась вишневыми губами… Слышится грохот пушек. Что там? Я уже различаю шум толпы. И впрямь — развлечение для жителей, пришел корабль из дальних стран. Сегодня усталые моряки рассядутся по трактирам, неспешно рассказывая за кружкой пива о жарких песках аравийской земли, о северных широких реках, о странных обычаях людей и повадках морских гадов…
— Хмурый какой… Верно тебя называли — Рыцарь печального образа. Да не волнуйся, успеем мы завтра купить пару отрезов шелка, говорю же — пораньше выйдем. Ну, голубчик, не дуйся, съешь ягодку, ты же всегда любил вишневое варенье.
Жарко сегодня.
В тумане
— Дружок, иди ко мне!
— Ду-дут!
— Иди же!..
— Иду.
Короткий белый подол перепачкан зеленкой весенней травы. Маленькая девочка усаживается в клубах молочного тумана перед матерью, та укоризненно качает головой.
— Правда, я молодец?
— Конечно, молодец. Но не увлекайся, наши только сто человек в неделю.
— А я хочу еще!
— Не все, что мы хотим, мы можем себе позволить, — назидательно говорит женщина в белом платье, невесело улыбаясь и поправляя прядь светлых волос.
— Я сейчас вообще попала с первого раза! — вопит девочка, размахивая руками.
— Да, хорошо, ты быстро учишься, — устало говорит женщина.
— Слушай… А почему они иногда так кричат, мам?
— Им бывает больно, лапушка. Но тут уж ничего не поделаешь.
— Ой, мне тоже когда-то было больно, я помню… А можно сделать, чтобы… чтобы им так не было?
— Нельзя, деточка. Ну, не расстраивайся, ты уже большая, ты же все и сама понимаешь. Радость, и та не ходит без боли. Что уж говорить о любви…
— Мам… а нам обязательно это делать?
— Да. Теперь обязательно.
— А если я не хочу?
— Мало ли чего ты не хочешь. Он ведь тоже не хотел, помнишь?.. А теперь наша очередь.
— Это было совсем давно… я не помню… наверное.
— Ну, это к лучшему, пожалуй. Вставай.
Женщина в белом поднялась с ледяной скамейки, морщась, взяла лежащий рядом массивный лук-автомат, протянула руку девочке и подняла с подмороженной травы.
— Мам, а ты ведь не всегда была моя мама, да? Ну, в прошлой жизни?
— Да. Но про это мы тоже вспоминать не будем.
— Ладно.
Герда потянулась за своим маленьким луком, не выпуская руки Снежной Королевы, и они пошли куда-то вдаль, тихо переговариваясь между собой. И постепенно две фигуры растворились в молочном тумане.
Такие, как я
Санчо ехал на тощей кобыле, пьяно покачиваясь в седле. И зачем его понесло в объезд? А впрочем, правильно. Можно спокойно доехать до дому, ну и пусть долго, зато не через лес. Жуткие, надо сказать, байки рассказывают про здешний лес. Говорят, будто по ночам из могил выкапываются мертвяки и играют в прятки под дубами. Еще, мол, разбойнички ночуют. Много говорят. Даже… Впрочем, это-то уж точно негоже к ночи вспоминать. Санчо поежился, хлестнул дохлую лошаденку — авось пронесет… Заеду к Дульсинее, подумал вдруг Санчо. А что? Самое оно, да и ждет, небось. Эх, жаль, не меня она ждала с самого-то начала. Ну, а чем я хуже? Утешу… Санчо сладко задумался.
Невдалеке послышался стук копыт. Крупная лошадь, машинально подумал Санчо. И сразу же испугался. Полночь уже, неужто еще какой случайный путник, вроде него, едет навстречу? Хорошо бы, да не верится что-то… Санчо сразу взмок и торопливо перекрестился.
Из-за поворота показалась лошадь. С всадником. Что-то было не так, но Санчо в темноте не сразу разобрал, что. И вдруг понял. У всадника не было головы.
…В глаза светила луна и противно ныло плечо и шея, — ударился, видно, когда с лошади-то летел. Санчо окончательно пришел в себя, подобрался и сел. Вокруг никого не было. И лошади не было. А вот это было по-настоящему плохо. Как же домой-то? Ночь вокруг. Тьфу ты, как баба, без чувств, понимаете ли… Всадники нам мерещатся. «Совесть-то нечиста», — проговорил кто-то. Санчо вскочил и схватился за нож, висящий на поясе. Да кто ж тут есть… А ну, выходи! Раздался тихий смешок. Санчо чудилось, что отовсюду из-за кустов глядели на него десятки глаз. Впрочем, судя по шорохам, вовсе и не чудилось. Волки, подумал Санчо. Не иначе. Или волколаки. Делать-то что?! Санчо судорожно перебирал в уме все истории, что рассказывали о ночном лесе. Заканчивались они плохо. Если вообще заканчивались…
«Да ладно тебе, когда предавал, не боялся, небось?..» Кого предавал, тупо подумал Санчо… и вдруг понял, кого.
Бежал он долго, но его не преследовали; может быть, поэтому он все-таки добежал и рухнул на собственном пороге. Минуту спустя, не отдышавшись, он ввалился внутрь, с грохотом захлопнул дверь и запер ее на все засовы.
«Ну, здравствуй», — раздался голос за спиной. Санчо подскочил на метр, не меньше, развернулся судорожно и увидел… Да, за столом сидел давешний всадник. Только теперь Санчо узнал его. «Дон?!» — «Он самый», — насмешливо и спокойно проговорил всадник. Впрочем, какой же он всадник, коли на скамье сидит, а не на лошади?.. Головы нигде не было видно и страшно было, ох, как было страшно слушать голос, что шел неведомо откуда. «Да ты садись… чего уж». Санчо сел, не глядя, на скамью у стены. Хорошо сел, уверенно, даже на пол не грохнулся. «А вы… живой, Дон?» — тупо спросил он и сам понял, как это прозвучало. «Такие, как я, не умирают». От Дона веяло темнотой, которая не позволяла разглядеть деталей, и почему-то Санчо до дрожи захотелось увидеть, а что там, где нет головы… Но стало еще страшнее.
— Я не предавал, Дон, не убивал вас…
— Знаю, что не убивал.
— И не предавал!
— Ты не пошел со мной, и меня убили. Попытались убить…
— Я боялся, Дон! Я просто трус…
Санчо забыл, что боится. Его терзала мысль, что Дон может поверить, будто Санчо, его верный Санчо — предатель.
— Сказал бы, что нравится тебе Дульсинея, что остаться хочешь, не с ней, так подле, а не в походы ходить…
— Да не в том дело, Дон!
Санчо вдруг нестерпимо захотелось, чтобы Дон поверил ему.
— Просто зря это, Дон, все зря! Мельницы не победишь, на то они и мельницы! Да и губернатором я не стану…
— Выгляни в окно, Санчо…
Санчо глянул в окно и остолбенел. В рассветной дымке за оврагом, там, где стояла мельница, ничего не было. Только гигантская тень удалялась…
— Так что, все это правда? Это великаны?
— Конечно, друг Санчо. Просто надо уметь видеть. Теперь ты видишь. Ты же практически умер.
— Как?! Когда??
— А вот прямо сегодня. В лесу. Шею едва не сломал спьяну, когда с лошади летел.
— Да как же…
Санчо вскочил и снова сел. И опять вскочил.
— А вы? Как же вы? Как же мы с вами? Неужели ничего не сделать?
— А что тут сделаешь. Впрочем, послушай меня…
…Они ехали рядом, как в старые времена, только теперь Санчо сидел не на осле, а на кобылке своей — нашлась, зараза… Наступал уже третий рассвет с той ночи, как встретились они с Доном в лесу. С той ночи, когда Санчо едва не умер. Он уже почти свыкся с мыслью, что Дон не очень-то живой, что ему не надо теперь ничего… Почти ничего.
Гулкий звук донесся издалека. Санчо соскочил с лошади и прижался ухом к земле. «Идет! — прошептал Санчо, преданно глядя на Дона снизу вверх. — Ну, с Богом…»
Они пришпорили лошадей. Убить хотя бы одного великана, хотя бы одного, скачками неслись мысли в голове Санчо, все легче, да, а может, простят, может, забудут? А впрочем, не забудут, да, не ради себя, главное — не ради себя…
Великан вышел из рассветной дымки, скалясь, помахивая неподъемной дубиной. С плеч у него сыпался какой-то мусор. Птицы вдруг перестали петь. Мир замер. Дон и Санчо с двух сторон рванулись к великану, доставая мечи. Да, у Санчо теперь тоже был меч…
…На исходе утра, когда они уже валились с ног, Санчо удалось ударить злого великана в самое сердце. Тот упал, поднимая пыль на дороге. Птицы снова запели. Мешал какой-то скрип. Санчо утер пот и счастливо засмеялся.
— Я не хочу быть живым! Я буду как вы, Дон, как вы, вечно служить людям!
Предостерегающего крика он не услышал. Скрипевшее дерево, росшее у дороги и задетое великаном, с шумом повалилось на него.
— Такие, как я, не умира…
Малыш и Эн
Малыш, как обычно, сидел у окна. Он каждый вечер делал уроки, а потом садился на стул, подпирал подбородок руками и смотрел, как над крышами соседних домов летают птицы. Это давно уже стало привычкой — с тех пор, как его друг улетел и обещал вернуться. Мама говорила, что никто никогда не возвращается. Возможно, она была права. По крайней мере, папа тоже однажды ушел и больше не вернулся. Но Малыш все равно ждал. Он очень хорошо умел это делать.
Последнее время ничего особенного не происходило. Даже мама перестала готовить тефтели, и изо дня в день приходилось есть невкусные голубцы. Собаку ему так и не подарили. Боссе все время проводил с друзьями, приходил ночью, глазами блестел, пару раз икал и ложился спать. Бетан целовалась со своим парнем, поэтому ее вечно не было дома. Кристофер и Гунилла редко с ним разговаривали, потому что он перестал гулять. Ведь надо было сидеть у окна и ждать друга. Они говорили, что он никогда не прилетит. Смеялись. Даже Гунилла. Поэтому он раздумал на ней жениться. Впрочем, можно было жениться на маме, но она все время была в своих мыслях, а недавно сказала ему, что он все придумал про друга, заплакала и вышла из комнаты.
Последнее время Малышу стало казаться, что у него в шкафу кто-то поселился. По крайней мере, иногда оттуда раздавался шорох. Сегодня он, наконец, решил туда заглянуть. Долго собирался с духом, открыл дверцу и сначала не увидел ничего, кроме одежды. Потом разглядел, что на нижней полке сидит странное существо. Оно было маленькое, черно-серое. И немножко страшное. Оно сидело там и смотрело на него. Малыш захлопнул дверцу и никому не стал рассказывать, что видел.
Шли дни. Ни папа, ни друг не возвращались. Боссе однажды пришел домой и, качаясь, упал на пороге. А маме пришлось тащить его в комнату и укладывать в постель. Наверное, он заболел. Как-то раз Малыш услышал, как Бетан говорила маме, что будет делать аборт. Малыш не знал, что такое аборт, но видимо, это что-то очень плохое, раз мама заплакала. А потом сказала, чтобы делала, как хочет. Бетан не было дома целый день, а потом она вернулась и тоже все время плакала.
Малыш стал часто заглядывать в шкаф. Существо сидело и смотрело на него большими черными глазами. Иногда оно оказывалось на другой полке. Вообще-то оно было похоже на девчонку. Страшненькую и противную. Малыш скоро перестал ее бояться, привык. Он начал скармливать ей голубцы — все равно они были невкусные. Существо ела, наверное, ей не нравилось, но она ничего не говорила.
Однажды Малыш открыл дверцу и увидел, что существо выросла.
— Тебя будут звать Эн, — сказал ей Малыш. Ему показалось, что Эн чуть-чуть кивнула.
Эн росла теперь уже быстро и перестала помещаться на своем месте. Малышу пришлось вынуть одну из полок, чтобы ей было, где жить. Мама ничего не заметила.
Так прошло много-много времени. Малыш стал совсем большой и однажды понял, что все не так, как он думал. Он хотел заплакать, но у него не получилось. Тогда он подошел к шкафу и распахнул дверцу. Полок не было, вещи давно перекочевали на стулья, а весь шкаф занимала Эн. Малыш взял стул и стал смотреть на нее. Так они и сидели, глядя друг другу в глаза, — Малыш и Ненависть.