То, что случилось потом, я узнал от моих подчиненных. Признаю, господа офицеры, я не был готов к таким последствиям. Тем горше они стали для меня. Однако отрицательный опыт считаю важным и полезным в работе. Борьба продолжается. Ни одно поражение не может ее остановить. Мы становимся только сильнее, изучая повадки врага, чтобы опережать его. В тот раз мы проиграли сражение, но не проиграли войну.
После тринадцати часов бесконечного допроса ротмистры Дукальский и фон Котен выбились из сил. Они испробовали все, что было в нашем арсенале. И даже особый препарат, который официально не существовал, но применялся в исключительных случаях, чтобы развязать язык особо упрямым подследственным. Полька молчала. Перестав ощущать боль, Зелиньска впала в глухой обморок. Продолжать допрос дальше не имело смысла. Вернее, было не с кем. Ее проволокли в соседнюю камеру за руки и бросили на солому. Очевидно, она пришла в себя около восьми часов утра, доползла до двери и ударила в нее локтем. Пальцы ее разбили в мясо.
Охранник Баландин прибежал на стук, открыл окошечко и спросил:
— Чего надо?
— Солдатик, мне бы яблочка, — сказала она, кашляя кровавой слюной.
— Тебе, видать, мозги отбили! Баланду через час получишь.
— Я заплачу. Сбегай на улицу, может, лотошник пройдет.
— Сколько дашь?
Зелиньска подтянула ногу, сняла ботинок и вытащила из-под стельки свернутую сотенку.
— Отдам за яблочко…
Сто рублей — двухмесячное жалованье унтер-офицера. Баландин запер окошечко камеры, проверил остальные двери и выбежал на набережную Мойки.
Неподалеку как раз прогуливались лотошники с пирожками, сластями и яблоками, прихваченными морозом. Баландин подозвал разносчика, спросил, сколько за пару красных. Тот попросил гривенник. Баландин сунул ему пятак, забрал три яблока и скрылся за воротами. Он просунул в камеру самое мелкое яблоко и получил купюру.
Примерно через час, то есть около девяти утра, ему приказали доставить арестованную на допрос. Баландин отпер дверь и обнаружил на соломе Зелиньску, лежащую на спине. Она не подавала признаков жизни. В угол камеры откатилось недоеденное яблоко. Охранник поднял тревогу. Прибывший доктор констатировал полную и окончательную смерть, наступившую чуть менее часа назад. Исследование яблока показало, что оно было густо посыпано цианистым калием. Как Зелиньской удалось сохранить яд, загадки не составило. В сене был обнаружен пузырек с кристалликами цианида, а в отодранной подметке выемка, как раз по размеру. Она боялась, что не сможет проглотить яд всухую, и подкупила охранника. За что он будет разжалован и предан суду.
Когда мне доложили о случившемся, я лично спустился в камеру. Шмель окончил свой полет на гнилой соломе. Даже после допроса с пристрастием она вызывала невольное восхищение своей красотой. А впрочем, наглостью и талантами — не меньшее.
Две мысли встревожили меня в тот миг. Я подумал: как жаль, что такие сильные личности сражаются не на нашей стороне. А еще: на империю надвигается катастрофа, которую я бессилен остановить. И к этой катастрофе приложила свою ручку пани Зелиньска. Чутье подсказывало, что я прав, и от этого было горько и тоскливо. Я устроил отменную головомойку Дукальскому с фон Котеном и отправил их на месяц в филерское наблюдение. Только это уже ничего не могло изменить.
Эта история, господа офицеры, является наглядным примером, что недооценка противника может привести к сокрушительным последствиям. Особенно если противник является твоим агентом. Надеюсь, это станет для вас хорошим примером внимательного и неравнодушного отношения к службе. Присматривайтесь к тем, кому вы доверяете. И не повторяйте моей ошибки: не доверяйте самым надежным и проверенным людям. Этим вы избежите не только внезапных провалов, но сохраните служебное положение. Чего я вам искренно желаю. Благодарю, господа, за внимание.
Ремарка: аплодисменты слушателей.
Агентов на филерский пост у дома Эбсвортов Ванзаров выбрал лично. Из-за недостатка людей, занятых в обеспечении особого положения, удалось взять только четырех человек: две смены по двое.
Филеры взяли под контроль особняк в Волховском переулке в шестом часу вечера 7 января. Они засекли возвращение Эдуарда Егоровича Эбсворта. Затем в восьмом часу приехал врач и через полчаса покинул особняк.
Всю ночь филеры не смыкали глаз. Ванзаров требовал обратить особое внимание на случайных, ничем не примечательных субъектов, которые могли вертеться около особняка. Но до утра было тихо.
В семь из дома вышли кухарки с огромными корзинами и вернулись с покупками к девяти.
В одиннадцать к дому подъехал личный экипаж главы семьи. Эдуард Эбсворт в сопровождении супруги отбыл на дневную прогулку.
В полдень из дверей особняка вышел молодой человек в роскошном пальто на собольем меху в сопровождении слуги. Ричард выглядел неважно, но передвигался без посторонней помощи. Слуга высвистал извозчика. Эбсворт-младший уселся в сани и отправился на Невский проспект.
Ричард остановился у здания «Сан-Ремо», посмотрел на окна второго этажа и приказал трогать. Далее поехал на Васильевский остров, долго кружил по Большому проспекту и линиям. В конце концов остановился на 3-й линии возле дома, где проживал профессор Окунёв. Потом сани отправились на 7-ю линию, и там Ричард тоже не вышел, а лишь наблюдал за угловым домом.
Около двух часов он подъехал к ресторану «Медведь», оставил извозчика ждать. Один из филеров последовал за ним. Эбсворт-младший посидел за столом, заказав легкий обед, но так ни к чему и не притронулся, оставил большие чаевые и покинул ресторан.
Примерно в три часа пополудни он подъехал к Англиканской церкви, направился к воротам храма, но остановился и, резко повернувшись, пошел обратно и приказал домой.
В четыре часа вернулся к фамильному особняку, пробыл в доме до восьми часов вечера.
В восемь пятнадцать показался вновь, прошел на соседнюю улицу и только здесь остановил случайного извозчика.
Без четверти девять подъехал к кварталу, ограниченному Рижским проспектом, Курляндской и Эстляндской улицами, где располагались здания завода «Калинкин». Он приказал извозчику ехать по кругу. Примерно в половине десятого сани остановились у ворот солодовни на Эстляндской.
После выходки моего бесценного друга я имел полное право обидеться. Но оставим подобные обиды милым дамам. Нам, великим криминалистам, надо думать о вечном, а не переживать из-за мелких недоразумений. Ничего, еще отыграемся на наглеце. Тем более такой козырь имеется. Так вот.
Собрав всю любезность, какую сумел наскрести, я отправился на Офицерскую. Да, хочу напомнить, Николя, что в тот день добраться было не так уж просто. В городе всеобщая забастовка. А это значит, отключено электричество. Петербург погрузился в первобытную тьму, так сказать. Театры, рестораны и магазины не работают. Конки остановились. Поезда на железнодорожных вокзалах встали. А в воздухе витало нечто тягостное и тревожное. В общем — предчувствие Апокалипсиса. Но телефонные станции работали исправно.
Захожу в кабинет и не узнаю знакомую комнату. Холод, тьмища, огоньки свечей вздрагивают. А из тьмы усы торчат. Жуткая жуть. Был бы дамой, упал в обморок. Из-за спины появляется Джуранский, напряженный, как пружина, спрашивает:
— Ничего?
— Никаких известий, — Ванзаров ему.
Ротмистр тут же исчез. А меня словно нет. Ладно. Скидываю шубу, усаживаюсь.
— Приятный вечер, — говорю. — Хорошо сумерничаете.
Часы как раз четверть десятого пробили.
— Как обстановка в городе? — Ванзаров спрашивает.
— Прекрасная. Извозчики берут втридорога. Говорят: иначе нельзя, народ бастует, а мы что, хуже? Завтра рабочие собираются идти к Зимнему дворцу с челобитной.
— Нам приказано проявлять бдительность.
— Вот так, значит? Ну, им виднее, да. Давно хотел спросить, зачем вы держите у себя эту рожу страшную?
Это я про бюст уродца-грека, что в углу торчит. Во мраке оскал его казался загадочно живым.
— Основатель метода допросов и выяснения истины, — говорит Ванзаров.
— Сократ? Развращал вольнодумными идеями афинскую молодежь, за что и был приговорен к выпиванию кубка цикуты.
— Он создал метод простых вопросов, ведущих к истине.
— И каким же образом? — спрашиваю.
— Сократ учил обнаруживать истину, задавая вопросы. Истина всегда находится прямо перед глазами. Просто мы не умеем ее увидеть вовремя. Кстати, «Сократ» происходит от двух слов: sozo — спасать и kratos — сила. Таким образом, получаем: спасающая сила. То есть сыскная полиция в чистом виде.
— А вот у нас, бедных криминалистов, нет такого досточтимого покровителя. Все приходится делать самим.
— Я с удовольствием обсудил бы с вами, Аполлон Григорьевич, вопросы философии, да только время неподходяще.
— А что так? Темноты боитесь?
— Ждем сообщения от филеров.
— Убийцу на крючок взяли?
— В каком-то смысле… Кстати, хорошо, что приехали. Можете понадобиться.
— Низкий вам поклон, — говорю. — Хоть на что-то старик Лебедев еще сгодится. А то ведь его никто не хочет слушать.
— Извините, я спешил и проявил преступную невнимательность. Прошу не держать на меня зла. За это готов позабавить вас новостями.
— Новый труп припасли? — спрашиваю.
— Нет, касаемо уже известного вам. А именно господина Санже. Жаль, что тратили на него остатки своего человеколюбия.
Друг мой крепко меня удивил, я даже забыл, зачем пришел.
— Что так вдруг? — спрашиваю.
— Изрядный мерзавец оказался, — Ванзаров отвечает. — Не буду мучить ваше любопытство, а скажу проще: врал он нам нагло. Деньги, которые дама в вуали сняла со счета Севиера в Сибирском банке, оказались на его счете в Петербургском частном банке. За небольшим исключением: тысячу он выдал Наливайному, а другую наверняка оставила себе на булавки пани Зелиньска.