е кровати красного цвета.
– Насколько я понимаю, Дали и Гала никогда не занимались любовью, – шепнул Альберт на ухо Олимпии. – Мало того, он разрешал ей иметь любовников. Сальвадора эта сторона жизни вообще не интересовала…
– Они были продвинутыми авангардистами, даже в сердечных делах, – добавил Дидак, навостривший уши при обсуждении этой темы.
Когда обязательная программа – осмотр внутренних помещений – была выполнена, экскурсантам разрешили побродить снаружи в свое удовольствие, без гида. Там тоже изобиловали всякие диковины, вроде колоссального разбитого яйца, стоящего на одной из нависших над морем террас.
Недолго думая, Эдгар нагнулся и ящерицей проскользнул внутрь яйца. Олимпия и не заметила, что в основании скульптуры имелось отверстие. Через мгновение его кудлатая черная шевелюра вынырнула из скорлупы, причем парень драматически воздел руки, как какой-нибудь исполнитель современного танца.
– Сфоткайте меня, ребята! Думаю, это первый и последний раз в жизни, когда я оказался внутри шедевра Дали!
Все трое начали фотографировать, изображая папарацци, а Альберт приосанился и заговорил тоном бывалого журналиста:
– Что вы чувствуете, рождаясь заново?
– Огромную ответственность, – подхватил Эдгар с преувеличенной серьезностью. – Самое страшное при каждой новой попытке – это то, что ты снова можешь все профукать, но как раз для этой жизни у меня намечен отличный сценарий!
Олимпия заметила, как темные, словно подведенные тушью, глаза Эдгара на миг задержались на ней. В других обстоятельствах ей бы польстил этот взгляд: парень был более чем просто красив; однако сейчас она ощущала некую отрешенность от происходящего. Словно не она присутствовала при этой сцене, а ее голограмма, спроектированная из далекого уголка, где осталось ее сердце.
Под шутки и смех компания миновала изысканный бассейн и диван в форме алых губ, окруженный шинами Пирелли.
Посещение музея завершилось в небольшом зале, где Эдгар и Дидак решили посмотреть короткий документальный фильм о художнике, создавшем это головокружительно бредовое жилище.
Альберт воспользовался случаем, чтобы незаметно взять подругу за руку и вывести на улицу.
– Что с тобой? – принялся допрашивать он. – Вид такой, будто ты накачалась наркотой.
– Не исключено… – пошутила Олимпия заговорщическим тоном. – Не зря говорят, что эндорфины – природный наркотик для мозга.
– Оно и видно. Только эти гормоны выделяются, когда занимаешься спортом, а ты уже давно это забросила. Ну и когда влюбляешься, конечно… – Высказанная мысль заставила Альберта широко улыбнуться. – Подожди-ка, уж не в Эдгара ли? Ты же только что с ним познакомилась! Хотя, могу тебя понять. Он очаровашка и такой щедрый!
– Как это… в Эдгара? Да нет же! – воскликнула Олимпия. – Ты что, таблеток наглотался и теперь у тебя галлюцинации?
– Ну-ну… Тогда скажи, почему у тебя такой блаженно-идиотский вид? Меня не обманешь, Оли…
Она вздохнула, колеблясь между желанием сохранить свою тайну и порывом распахнуть душу. Нет, самостоятельно ей не сделать выбор. Однако с Альбертом такие номера не проходили, и он задал вопрос в лоб:
– Так кто тогда?
– В смысле?
– Я уже вчера в машине это заметил, сейчас припоминаю. Ты на кого-то запала, а со мной не поделилась. Ладно, не переживай, я тебя прощаю. Так что: это лягушатник? Ты опять повелась?
Олимпия подняла бровь:
– Я же сказала тебе вчера, что нет. Ты действительно считаешь, что после всего, что было, я способна вешаться ему на шею?
– Честно говоря, нет. Но если это не симпатяга Эдгар, тогда не знаю… Задаю прямой вопрос, как в песнях времен наших бабушек: и кто же он? чем занимается?
Олимпия не могла больше сдерживаться и выпалила:
– Это не он! Это она…
Альберт застыл с раскрытым ртом. Его мозг заработал на полную катушку и моментально связал ответ Олимпии с ее новой подругой.
– Датчанка? – недоверчиво переспросил он. – Та девица, которую ты спасла от ограбления?
Олимпия кивнула, чувствуя полное изнеможение, а в голове у нее крутились слова, как в пошлой песенке: «Я помешала украсть ее вещи, а она украла мое сердце».
Впечатленный услышанным, Альберт положил руку ей на плечо и спросил:
– И что вы чувствуете, рождаясь заново?
19. «Килиг» и «разлюбить»
После экскурсии друзья прогулялись по гавани и перекусили жареной рыбой в маленьком баре. На заднем плане мерно рокотали волны, на переднем, прямо перед Олимпией, над чем-то смеялись юноши, и вся эта умиротворяющая сцена успокоила душу девушки больше, чем она рассчитывала.
Гудрун вот уже несколько часов не выходила на связь. Олимпия отправила ей фотографии дома Дали и голубой линии горизонта. Она скучала, о чем не преминула написать. Но датчанка опять испарилась. Сообщения даже не были отмечены как прочитанные. А вот кто отправил ей послание, так это Клара: она придумала, как проучить Бернара, и для этого ей нужна была Олимпия. Без особой охоты Олимпия попросила прислать ей подробный план и вынуждена была дать слово, что будет держать мобильник при себе весь остаток дня.
Эдгар рассказывал, как с детства мечтал стать кинорежиссером. В прошлом году он подал документы на стипендию в Испании и получил ее.
– Для меня теперешняя жизнь словно воплощение мечты. Родителям трудно представить, что для меня значит эта учеба, но они наверняка поймут, когда я сниму свой первый фильм и о нем заговорит весь мир.
– У тебя уже есть готовый сценарий или какие-нибудь задумки? – заинтересовался Дидак.
– Есть несколько; на самом деле хочу с ними поработать, когда приедут мои друзья.
– Если понадобится помощь, зови! – добавила Олимпия.
– Спасибо, спасибо… Ловлю вас на слове, ребята! Ну что, выпьем за искусство! – воскликнул мексиканец и поднял свой бокал с белым вином.
– И за любовь, – поддержал Альберт, – и чтобы она была как можно более счастливой!
Друзья Эдгара добрались до места, когда солнце уже садилось. Их было трое: Диего, Фатима и Элиза. Диего приехал из Мехико, а девушки – из Монтеррея. Они, конечно, сказали, что смертельно устали от перелета, но тут же оживились и, несмотря на джетлаг, отправились пропустить по стаканчику и остались в баре танцевать до рассвета.
Олимпия достала телефон только для того, чтобы сфотографировать всю компанию, при этом неизбежно заметив, что Гудрун так ей и не написала. Однако она решила не портить себе вечер и потому с энтузиазмом отплясывала в баре.
Эдгар, как выяснилось, замечательно танцует; не успев оглянуться, Олимпия оказалась в его объятиях, и в следующий момент он уже умело крутил ее в разные стороны.
– Клянусь, до сегодняшнего вечера я была уверена, что не умею танцевать, – призналась она, повышая голос чуть ли не до крика.
– Когда танцуешь, ты должна забыть о том, что знаешь, и позволить себе поддаться тому, что чувствуешь, – ответил Эдгар, целуя ее в щеку и отходя на шаг, чтобы закружиться в ритме музыки.
Усталые, вспотевшие и слегка пьяные, друзья покинули бар лишь под утро.
– Ого! Неудивительно, что ты так стремился приехать сюда, – сказал Диего Эдгару, хлопнув его по плечу и направляясь к краю причала.
Олимпия отстала на пару шагов от всей компании, глядя на море. Лунная дорожка убегала вдаль и терялась за горизонтом. Олимпия подумала, что, быть может, ее отец находится сейчас на другом конце этого светящегося моста и точно так же, как она, любуется луной.
– Это мангата… – объяснил Эдгар, заметив, что девушка застыла в одиночестве, устремив взгляд в океан. – Лунная дорожка так называется по-шведски, и такое слово существует только в этом языке.
– Мангата… – повторила Олимпия. – А еще какие-нибудь знаешь слова, которые существуют только в одном языке?
– Несколько знаю… Моя мама – филолог, она их коллекционирует. Недавно подарила мне книгу «Lost in translation» некой Сандерс[39].
– И какое слово твое любимое?
– Будешь надо мной смеяться, – предупредил мексиканец с улыбкой. – Но я романтик…
Говоря это, он снял футболку и показал свой правый бок. Олимпия не сразу заметила татуировку на его смуглом мускулистом теле.
– Килиг? – прочитала она.
– Это на тагальском, одном из языков Филиппинских островов. Оно означает то состояние, когда ты влюблен в кого-то или во что-то и не можешь перестать улыбаться, тебе не хватает воздуха, все тебе напоминает о… В общем, ты поняла.
Потом он повернулся и показал вторую татуировку, на той же высоте, но на левом боку. С первой надписью ее соединяла идущая через всю спину тонкая линия.
– Раз… лю… бить. Это русский?
– Приз для барышни в студию! «Разлюбить» описывает момент, когда любовь подходит к концу, когда гаснет пламя, соединявшее тебя с избранником, и это неотвратимо, как бы ты ни старался этого избежать…
– Грустное слово… Почему ты сделал себе такую татуировку, если, как ты говоришь, в душе романтик?
Юноша пожал плечами:
– Именно поэтому. Чтобы напоминала, что вначале случается «килиг», но точно таким же образом в конечном итоге наступает время «разлюбить». Когда ты чувствуешь, что близится финал, нужно найти способ вновь открыть для себя другого человека, обрести «килиг», тот самый, когда в животе порхают бабочки. Отсюда и связующая их нить. Кроме того, – продолжил он после долгой паузы, – даже в состоянии «разлюбить» таится своя красота. Она напоминает нам, что ничто не длится вечно и что именно в этой быстротечности заключено волшебство того, что мы переживаем, поэтому нужно наслаждаться каждой секундой. Поэтому следует рисковать.
На следующее утро Олимпия, Альберт и Дидак распрощались с новыми приятелями, договорившись встретиться в Барселоне. Обменявшись телефонами, трое друзей пустились в обратный путь.
По дороге, как Олимпия и предполагала, Альберт забросал ее вопросами о Гудрун; она честно пыталась объяснить ему, что чувствует, но это оказалось нелегко. И дело не в том, что ей не хотелось откровенничать с ним и Дидаком, просто она сама не понимает, как описать происходящее. Тем более сейчас, когда подружка перестала выходить на связь. Интересно, добралась ли она до дома?