– Как ты думаешь, почему Гудрун себя так повела?
Олимпия вскочила, будто подброшенная невидимой пружиной. В ее голове ответ представлялся совершенно очевидным, но тут же девушка вспомнила, что у Мерседес нет атласа и ей явно недостает географической информации об этом деле.
Не говоря ни слова, Олимпия открыла рюкзак, достала атлас и протянула его психотерапевту, открыв на много раз перечитанной странице.
Мерседес нацепила узенькие очки в прозрачной оправе и погрузилась в чтение записей о далеком континенте, состоящем из затерянных в океане островов.
Не дожидаясь, пока она сделает свои выводы, Олимпия выпалила:
– Хотя Гудрун – датчанка, она образцовый экземпляр любовника из Океании. Равно как и мой отец.
– Твой отец не такой.
Это категоричное утверждение ошарашило юную пациентку; она устремила взгляд своих зеленых глаз на Мерседес, требуя объяснений. Впервые за все время, что она ходила на сеансы психотерапии, девушке показалось, будто доктор нервничает.
Проведя пальцами по серебристой копне волос, Мерседес произнесла:
– Тебе нужно кое-что знать, Олимпия.
– Еще какую-нибудь фигню, рассказанную моей матерью? Мне плевать, что она обо мне думает.
– Мы говорим не о твоей маме, а о твоем отце. Я познакомилась с ним, когда он был всего-навсего студентом-экономистом и производил впечатление оторванного от жизни гения.
– Знаю, ты дружила с моими родителями, – ответила Олимпия, ощущая нарастающую неловкость. – Поэтому я и обратилась к тебе.
– Все так, только я познакомилась с твоим отцом еще до того, как он начал встречаться с твоей мамой. Поэтому и важно, чтобы ты знала то, о чем я собираюсь рассказать.
Стараясь сохранить спокойствие, Олимпия вновь вытянулась на диване и устремила глаза в потолок; тонкая извилистая трещина пересекала его от края до края.
«Мерседес слишком усердно старается и говорит загадками, – подумала девушка. – Это на нее совсем не похоже». Собственно, в уме она уже начинала понимать, почему доктор ходит вокруг да около, но ей хотелось, чтобы Мерседес сама произнесла эти слова. Когда они прозвучали, Олимпия оцепенела.
– Я встречалась с твоим отцом.
Девушка приподнялась и повернула голову, не зная, как реагировать на это откровение и что сказать.
– Мы с твоим отцом были вместе до двадцати лет. Познакомились на какой-то университетской вечеринке для айтишников и в течение пары месяцев виделись почти каждый день. Потом в конце концов одновременно пришли к выводу, что не созданы друг для друга. Против обыкновения мы продолжали и продолжаем дружить. Я до сих пор иногда вспоминаю, как он представил мне твою маму… Ему было важно узнать мое мнение. Мы поболтали втроем в кафе, и я знаками дала понять, что они здорово подходят друг другу.
– Ясно… – ответила Олимпия, полагая, что Мерседес сообщила все, что хотела. Была ли в курсе ее мать, что дочка ходит на сеансы психотерапии к бывшей подружке отца? «Может быть», – предположила она, но даже при этом… – А зачем ты мне все это рассказываешь?
Солнечный луч, пробившись через жалюзи, подсветил тысячи пляшущих в воздухе пылинок и добрался до лица Олимпии, на котором застыло выражение явного недоверия.
– Мы расстались с твоим отцом, потому что я казалась ему слишком сумасшедшей и безрассудной, а он мне – слишком предсказуемым. Он прекрасно умел слушать, обладал добрейшим сердцем, но с ним я на стенку лезла от скуки. Ему нравилось делать одно и то же, причем одним и тем же способом, он уже тогда был человеком привычки.
– Я понимаю, о чем ты говоришь… – прошептала Олимпия, на миг ослабив оборону. – Именно поэтому мне совершенно непонятно, как он смог уехать.
– Он вовсе не океанийский тип, – убежденно заявила Мерседес. – Твой отец ненавидит приключения, спонтанные решения и перемену курса, как советует этот атлас.
Психотерапевт протянула девушке книгу, и Олимпия вскочила на ноги, окончательно сбитая с толку.
– Но если это действительно так… – вздохнула она, и глаза ее внезапно налились слезами. – Почему же он тогда уехал?
Мерседес положила руки ей на плечи, чтобы успокоить:
– В свое время ты это узнаешь, но не сомневайся, у него правда была веская причина.
22. Отдалиться, чтобы защитить от боли
Встреча с Мерседес не принесла Олимпии ни малейшего облегчения. Более того, она почувствовала еще большее волнение и растерянность, когда узнала о былой связи Мерседес и своего отца. Чем сильнее она стремилась к нему, тем дальше он от нее отстранялся. Олимпии пришло в голову, что рано или поздно все люди проходят через подобные открытия: вдруг обнаруживаешь, что твои родители не супергерои, что они допускали ошибки точно так же, как сейчас их дети. Что они несовершенны.
Она так по нему скучала…
Атлас не помог Олимпии сблизиться с отцом. Скорее, наоборот: он отдалил ее от всего, что она знала. О себе, о жизни, о любви… Он ставил вопросы, на которые у нее не было ответов или желания эти ответы получать.
Тем утром в книжном магазине ее поджидал сюрприз: на почетном месте, предназначенном для бестселлеров на прилавке, и на стеллажах с графическими романами и комиксами кто-то разложил несколько экземпляров «Lost in translation» – книжки о непереводимых словах, которую рекомендовал Эдгар в Кадакесе.
У Олимпии уже был собственный экземпляр: она купила его на следующий день после возвращения с моря и постоянно в него заглядывала, пытаясь найти слова для описания хаоса, воцарившегося в ее жизни.
– Думаю, будет неплохо продаваться, – неожиданно раздался за спиной голос Оскара, и Олимпия вздрогнула. – Не знал про такую книжку, мне она показалась очень оригинальной.
– Это ты ее заказал?
– На днях я заметил, что ты так в нее погрузилась, что ничего вокруг не замечала… и я заказал несколько штук. Надеюсь, ты не против?
– Против? Да что ты! Ты очень внимателен.
Оскар покраснел и вернулся к своему стеллажу. Олимпия продолжала смотреть ему вслед, не зная, то ли смеяться, то ли плакать.
Ее коллега-продавец был таким робким и молчаливым, что, казалось, владеет даром превращаться в невидимку. Однако он явно держал руку на пульсе всего происходящего. Олимпия вспомнила: за все недели, что она работает, ей лишь считаные разы удалось перекинуться с Оскаром парой слов, и при этом всегда именно он первым подходил к ней, несмотря на свою застенчивость.
Внезапно ее сердце сжалось от чувства вины: ведь она практически ничего не знала о своем товарище. Ей захотелось немедленно исправить это упущение, но в этот миг через порог перешагнула Лола с Минервой в переноске.
– Доброе утро, – поздоровалась она и выпустила кошку, которая пулей метнулась прочь и забилась в угол магазина. – Олимпия, мне нужно с тобой поговорить.
Оскар выглянул из-за полок, вид у него был озабоченный. Олимпия, нервно сглотнув, последовала за начальницей в ее кабинет.
– Закрой дверь, – попросила Лола, усаживаясь за письменный стол, заваленный книгами и коробками.
Помещение больше походило на кладовку, чем на рабочий кабинет. Полки ломились от предназначенных для возврата книг, каталогов, старинных фотографий и комнатных растений. Из единственного окна открывался вид на кафе.
– Я за тебя беспокоюсь. В последнее время ты выглядишь рассеянной, заторможенной, усталой. Спишь хорошо?
– Более или менее… – ответила Олимпия, в уме прикидывая количество опрокинутых за последние дни чашек, ошибок со сдачей покупателям и лишней работы, которую она невольно задавала своему напарнику. – А что… Оскар пожаловался?
– Оскар? – Начальница расхохоталась. – Напротив! Бедняга из кожи вон лез, чтобы я ничего не заметила, но я же не дура, дорогуша! Этот книжный – живое существо с собственным сердцем, собственными глазами и собственной энергией. И я сразу же узнаю, когда ему грустно или когда что-нибудь разладилось.
У Олимпии встал ком в горле от страха перед неминуемым выводом – самым жутким из всех, которые она могла вообразить.
– Ты меня… уволишь? – спросила она еле слышным голосом.
– Пока нет. Я собираюсь дать тебе еще один шанс. Ясно, что для тебя это всего лишь летняя подработка, некий задел на будущее, приятное воспоминание, чтобы потом, когда ты повзрослеешь, могла рассказывать друзьям о времени, когда ты трудилась в книжном магазине и влюбилась.
Теперь вместо испуга Олимпию охватило глубокое смущение. Влюбилась? Но настаивать и выяснять что-либо ей не хотелось: Лола была слишком своеобразной личностью, чтобы пытаться найти смысл во всех ее речах. Впервые за все время их знакомства Олимпия заметила, что хозяйка явно занервничала перед тем, как добавить:
– Мать Альберта рассказала мне, что у тебя творится дома… и я хотела дать тебе совет, хотя, возможно, суюсь не в свое дело.
На этот раз уже Олимпия напряженно выпрямилась на стуле, отводя взгляд. Она не испытывала ни малейшего желания обсуждать отца и его путешествие, особенно с едва знакомым человеком. Но, закусив губу, девушка приготовилась слушать.
– Ты еще слишком молода и пока не понимаешь того, что порой мы вынуждены отдалиться, чтобы защитить самых любимых людей. В твоем возрасте все происходит ровно наоборот: когда что-то случается, тебе нужно иметь друзей под рукой. И если ты чувствуешь, что другу плохо, сама тут же бежишь к нему. Но с годами тебе предстоит пережить такие горести и страдания, которые ты не сумеешь излечить, если не отойдешь в сторону, чтобы в одиночестве зализать раны и уберечь своих близких от боли за тебя. И это будет правильно. Мне неведомо, по какой причине уехал твой отец, но не допускай ошибки – не суди его. Как однажды сказала мне моя мама, нам всегда недостает информации. Каждый из нас – фрагмент одной великой незавершенной истории, мы всю жизнь отчаянно пытаемся понять ее смысл. И иногда нам приходится додумывать неизвестные нам отсутствующие детали. В этом случае воображение может сыграть против нас. Собственно, я все сказала, давай возвращайся на свое место. За дело! И предупреждаю: за следующую разбитую чашку заплатишь сама, из своих денег.