Вечный наблюдатель за этой жизнью, он любит и проявляет заботу молча, преисполненный скромности и почтения, но ему сложно заявить вслух о том, что чувствует его сердце.
Он так опасается причинить беспокойство, что может любить вечно и бесконечно, и никто никогда не услышит биения его сердца.
В глубине души он считает, что ему не требуется взаимности, потому что предпочитает давать, а не брать.
Он полагает, что ему довольно направить свое внимание и свои усилия на объект поклонения.
Поэтому нужно заставить его снять маску – тогда он сможет проявить свою душевную и телесную любовь.
39. Слепота
Когда Олимпия выскочила на улицу, Оскар уже оседлал свою черную «ямаху» и надевал шлем.
– Не уезжай, пожалуйста, – взмолилась она. – Давай поговорим!
– Все нормально, я… просто тороплюсь.
– Неправда, – заявила Олимпия, хватаясь за руль мотоцикла, чтобы Оскар на нее посмотрел. – Мне следовало раньше рассказать тебе про этот безумный атлас…
Он покачал головой, снял шлем и предостерегающе поднял руку.
– Ты ничего не должна мне объяснять. Гудрун права: ты вообще никому не должна отчитываться, что делала или делаешь… И меньше всех – мне. Что со мной происходит – это мое дело, и точка! Честно.
– Но то, что с тобой происходит, ведь имеет отношение ко мне?
– Да, но с этим я буду разбираться сам. Ладно, не важно, только…
– Что? – спросила Олимпия.
Оскар глубоко вздохнул. Когда он застегивал шлем, его руки мелко дрожали, хоть он и старался скрыть это, а щеки вновь залились алым румянцем.
– То, что мне хотелось бы стать… для тебя чем-то бо́льшим, нежели частью эксперимента. Ты согласилась на мою чайную церемонию ради этой игры?
– Ты никогда не был ни частью эксперимента, ни частью игры! Даже и не думай! То, что вы так пересеклись в моей жизни, – это чистой воды случайность, но клянусь, я не собиралась никого обижать! И в первую очередь тебя: ты же всегда за меня беспокоился, следил, чтобы Лола не заметила, когда я опаздывала или лажала; или когда у меня выдавался особенно дерьмовый день, или глаза были на мокром месте… А я ничего не замечала! Мне не атлас нужен, Оскар, а очки, я должна была вести себя с тобой совсем иначе, быть намного добрее и ласковее! Прости меня, пожалуйста!
Он хихикнул, и Олимпия тоже расхохоталась.
– Для меня ты значишь куда больше, чем какой-то далекий континент из этого атласа. Я хочу сказать, что… что…
– Думаю, я тебя понял, – сдаваясь, ответил Оскар и грустно улыбнулся. – Если уж так вышло…
– Так вышло, – со вздохом заключила Олимпия.
Она так запуталась, в ее душе скопилось столько горя, что она боялась увлечь его за собой в водоворот чувств и переживаний, в котором она пребывала последние несколько месяцев. Никто подобного не заслуживал, и Оскар – меньше всех.
– Жаль, что я была так слепа, – осмелилась признаться Олимпия спустя несколько секунд.
Оскар улыбнулся и, помолчав, добавил:
– Знаешь, Олимпия, знакомство с тобой – это одно из самых сильных впечатлений за нынешнее лето. Я-то заметил тебя сразу же, как только ты вошла в кафе и продала этому французу комикс. Ты показалась мне удивительной, особенной… Надо было сразу тебе это сказать!
– И что бы это изменило? – поинтересовалась Олимпия, не отпуская руль мотоцикла.
– Может, все… а может, и ничего. Я тут решил в будущем стать более непредсказуемым. Собственно говоря, подожди-ка немного, ладно?
Он начал с поразительной скоростью набирать сообщение на телефоне, и Олимпии захотелось немедленно вернуться в галерею.
– Слушай, я думаю, лучше…
– Дай мне минутку, пожалуйста, – взмолился Оскар.
Олимпия скрестила руки на груди и отвернулась, испытывая сильную неловкость.
– Оскар…
– Все, готово! – Он издал торжествующий клич и достал из-под сиденья второй шлем. – Садись, я отвезу тебя в одно невероятное место.
– Хочешь, чтобы я поехала с тобой? И куда ты собираешься?
– Это сюрприз… Едем?
– Но куда? – полюбопытствовала Олимпия, не избавившись полностью от смущения.
– К звездам.
40. Среди звезд
«Ямаха-250» стрелой летела по улицам Барселоны, пронзая город насквозь. Затем мотоцикл начал подъем на гору Тибидабо[50]. Олимпия крепко держалась за Оскара, наслаждаясь скоростью. На каждом повороте серпантина город, казалось, уплывал еще дальше; заходящее солнце окрашивало здания в теплый кремовый, почти розовый цвет, а на горизонте сверкало море.
Внезапно Оскар свернул с основной дороги на узкую грунтовую аллею и вскоре остановился на небольшой парковке среди деревьев.
– Приехали, – объявил он, глуша мотор.
Сняв шлем, Олимпия увидела, что они находятся у входа в обсерваторию Фабра. Она смутно вспомнила, что еще ребенком была здесь на экскурсии со школой. Построенное в начале XX века здание было увенчано гигантским куполом, где и таились все эти загадочные телескопы.
Перед ними стояла группа нарядно одетых мужчин и женщин; они по очереди называли свои имена служащей, которая сверялась со списком.
– Мы что, идем на свадьбу? – удивленно спросила Олимпия. – И кто женится?
– Никто, но мы есть в списке. – Оскар схватил ее за руку и повел ко входу. – Добрый вечер, у нас бронь на имя Оскара Серра.
Женщина заглянула в бумаги и приветливо кивнула:
– Добро пожаловать, надеюсь, вам понравится.
Перед зданием старой обсерватории раскинулась песчаная эспланада, на которой, оживленно болтая, толпились люди с бокалами шампанского в руках. У двух стоек разливали всевозможные напитки. Олимпия и Оскар попросили белого вина и отошли к краю площадки, чтобы полюбоваться оттуда панорамой Барселоны.
– Оскар, как тебе это удалось? – спросила Олимпия, продолжая поражаться молниеносной быстроте, с которой Оскар сымпровизировал эту поездку. – Это частная вечеринка? Поверить не могу, что мы здесь!
– Просто мне пришла в голову эта мысль, я тут же написал и забронировал места. Может, я, конечно, и азиатский любовник, – Оскар подмигнул девушке, – но кое-что европейское у меня тоже имеется…
Подошедший официант пригласил их проследовать к другой стороне здания. Там, на террасе со смотровой площадкой, откуда открывался головокружительный вид на город и на море, расположилось несколько рядов столиков; на каждом горел маленький светильник. На тарелках обнаружилось меню сегодняшнего ужина.
– Все блюда носят названия, связанные с астрономией, – заметила Олимпия. – «Весеннее равноденствие». «Туманность Ориона». Я потрясена.
Оскар засмеялся. Официантка подала закуски: нигири с сардинами и устричным соусом и пита с летним салатом.
– Боже, как вкусно! – откусив кусочек, произнесла Олимпия. – Наверняка цены здесь заоблачные! Сделай одолжение, скажи, что не ты за это платил…
– Не волнуйся, мы приглашены.
– Точно? Смотри, если нужно продать почку, то я готова, без проблем, только намекни, – пошутила она.
Оскар улыбнулся и заверил ее, что это чистая правда.
– Это одно из моих любимых мест в Барселоне, сейчас объясню почему… После летних каникул я начну изучать физику.
– Серьезно?! – воскликнула Олимпия, ощутив укол в сердце при виде подобной уверенности.
– Что-то ты помрачнела… Все в порядке?
– Да, прости, дело в том… Я тебе просто завидую!
– Мне? С чего бы это?
– Ты так ясно себе представляешь, чем хочешь заниматься в жизни! Знаешь, как тебе повезло?
– А ты еще не решила, что будешь делать на следующий год?
Олимпия нехотя выдавила смешок.
– Начну изучать английскую филологию, потому что мне легко даются иностранные языки… Но я вовсе не уверена, что мне понравится, и не понимаю, кем я хочу стать в жизни. Жуть, правда?
– А почему тебе обязательно нужно поступать в университет? Если ты сомневаешься, то есть тысячи других возможностей. Можешь поискать работу за границей. Или годик отдохнуть, а поступать только на следующий…
– Неплохая мысль… но все-таки: как тебе удается так четко видеть свое будущее?
– Моя мама была астрофизиком… В детстве она рассказывала мне о Солнце, о планетах и галактиках, о том, что́ не могут увидеть даже телескопы; о том неизведанном, что еще только предстоит открыть там, наверху. – Оскар вилкой указал на стремительно темнеющее небо. – Подростком я начал читать книги о Вселенной. Хотя многое было непонятно, я сразу решил, что пойду по стопам матери.
– А как же работа в книжном?
– Просто летняя подработка; нужно было помочь отцу – у него последнее время не ладится бизнес. Пока я живу с ним, меньшее, что я могу сделать, это внести хоть какую-то лепту.
– Твоя мама бы точно тобой гордилась!
– Да ладно… Как бы я ни был уверен в том, что хочу заниматься физикой, всякий раз сомневаюсь: может, я так решил только для того, чтобы заполнить пустоту, вызванную ее отсутствием.
– Похоже, легких путей в этой жизни не бывает, правда?
– Наверное, ты права…
41. На расстоянии в полтора миллиарда километров
В этот момент принесли первое блюдо. «Весеннее равноденствие» представляло собой каннеллони[51] с морским чертом и прочими дарами моря под соусом из белых грибов. Олимпии не доводилось пробовать ничего подобного, но блюдо оказалось таким вкусным, что они с Оскаром стали гадать, как оно приготовлено, чтобы попытаться потом изобразить нечто похожее дома.
Оскар и Олимпия болтали не переставая и смеялись весь вечер. Вскоре важные разговоры о будущем отошли на второй план, и они начали обсуждать последние просмотренные сериалы и вспоминать смешные случаи из старших классов – жизненного этапа, который у обоих только что закончился.
За первым блюдом последовала телятина с лапшой; ко времени десерта Олимпия была уже так сыта, что не могла съесть ни кусочка, а ночь вступила в свои права. Колонны и арки главного входа в обсерваторию, напротив которого они сидели, внезапно осветились. На ступеньках каменной лестницы установили экран и проектор.