Ни секунды не раздумывая, она боком толкнула велосипедиста, когда тот мчался мимо нее.
Падая, воришка вытянул вперед обе руки, чтобы смягчить приземление. Сумку при этом пришлось отпустить: ее тут же поймала Олимпия и, как в регби, перебросила подбегавшей законной владелице.
Кое-как подняв велосипед, потерпевший поражение хулиган выхватил нож и, сверкнув глазами, пригрозил девушке:
– Ща порежу!
Оцепенев от шока, Олимпия выдержала его взгляд.
Бритоголовый мерзавец развернулся и укатил, крутя педали, а девушка почувствовала, что силы оставляют ее. От наступившей слабости она бы опустилась прямо на землю, но хозяйка сумки поддержала ее с неожиданной силой. Ее акцент лишь подтвердил догадку Олимпии, что она иностранка.
– Спасибо, спасибо, спасибо! – воскликнула она со слезами на глазах. – То, что ты сделала, впечатляет! Представляешь, в этой сумке у меня и паспорт, и деньги, и камера… да что там, вся моя жизнь! – Поддавшись порыву, она крикнула вслед удаляющемуся вору: – Выкуси, сволочь! – И тут же, не отпуская Олимпию, заявила: – Ты – мой герой! Сама-то как?
Как она? Только что ей грозили смертью, а до этого она помешала ограбить незнакомку. Смесь адреналина и страха оттого, что гнусный тип может вернуться, окончательно подкосила Олимпию, и она уселась на землю, чтобы восстановить дыхание.
– Понимаю тебя, – прокомментировала иностранка. – Кстати, меня зовут Гудрун.
– А меня – Олимпия, – ответила девушка, и они расцеловались. – Если хочешь, можешь идти… Я уже почти в порядке.
– Как это я оставлю свою спасительницу одну? Нет уж, побуду здесь, пока тебя не отпустит.
Олимпия поблагодарила новую подругу. Честно говоря, ей не хотелось оставаться в одиночестве. Но и вспоминать случившееся было неприятно. К счастью, Гудрун, словно прочитав ее мысли, начала рассказывать о том, что она возвращалась с концерта, где играл ее приятель-виолончелист.
– Было неплохо, особенно с учетом того, что пиво наливали бесплатно. А я сама не своя до всего бесплатного.
Олимпия расхохоталась и описала свой вечер, не упоминая о Бернаре. Через какое-то время она почувствовала себя намного лучше.
– Эй, серьезно, у меня уже все прошло, – сказала Олимпия и в подтверждение своих слов поднялась с земли. – Наверняка тебя где-то ждут.
– На вечеринке. Но я могу прийти в любое время. А давай пойдем вместе? Ну пожалуйста! Это единственный способ хоть как-то отблагодарить тебя за твой подвиг, – попросила Гудрун, и ее глаза замерцали в свете фонаря.
Олимпия не знала, что ответить. Если уж по меньшей мере странно было пойти в ресторан без света с парнем, которого она и видела-то пару раз, то заявиться на праздник к совершенно незнакомым людям означало сделать еще один шаг в направлении полного хаоса.
– Мы только выпьем по пиву, чтобы прогнать страх и забыть об этой мерзкой истории, а потом я тебя отпущу. Клянусь!
Олимпия улыбнулась и кивнула, поддавшись на уговоры. Гудрун захлопала в ладоши и чмокнула Олимпию в щеку.
По дороге на вечеринку – квартира находилась недалеко от храма Святого Семейства[23] – Гудрун поведала, что она датчанка; несмотря на свои двадцать лет, она успела пожить в полудюжине стран.
– Прямо сейчас я учусь по стипендии Эразмус[24] на архитектурном факультете, хотя, по совести, не часто туда заглядываю, – щебетала она, подгоняя Олимпию. – Сегодняшнюю тусовку организовали мои друзья, придет куча народа.
Олимпия готова была отказаться, поскольку озвученная перспектива не слишком ее прельщала. Травматический ужин и «героический подвиг» окончательно лишили ее сил. Однако что-то притягивало ее в этой девчонке с длинной шеей и растрепанными светлыми волосами. Может, дело было в энергии и энтузиазме, с которыми она говорила; от этого даже самые незначительные подробности обрастали магической аурой.
– Сегодня в гости придут люди как минимум пятнадцати национальностей. А какие страны из тех, где ты побывала, входят в верхнюю пятерку по твоему рейтингу?
– Точно сказать не могу… – ответила Олимпия, неожиданно ощутив себя провинциалкой. – Мы с родителями ездили в Париж, в Италию и все такое… Но жить… я всегда жила в Барселоне. А зато мой отец сейчас совершает кругосветку на маленьком судне.
Олимпия сразу же пожалела о сделанном признании. Не потому, что они были едва знакомы – с этим они успешно справлялись, а потому, что ей не хотелось бередить незажившую рану.
Однако Гудрун моментально перевела разговор на себя:
– Мой старик точно такой же. Когда я была маленькой, мы фактически жили на кораблике в Орхусе[25]. Полагаю, именно от него мне досталась эта безумная тяга к путешествиям. Если когда-нибудь соберешься навестить меня, я попрошу его отвезти нас поплавать в норвежских фьордах. Сходим в сауну под открытым небом, а потом голышом окунемся в ледяную воду, как там принято.
За этой болтовней они дошли до здания, у которого какой-то тип с упаковкой пива звонил в дверь. Сзади к нему подбежала девица с прической афро; вместо приветствия она подпрыгнула и оказалась у парня на закорках.
– Должна кое-что тебе сказать… – пробормотала Олимпия. – Мне неловко идти с тобой на вечеринку. И у меня плохо получается заводить новых друзей. Судя по твоим словам, у всех вас в запасе миллион невероятных баек. А мне и рассказывать нечего: наверное, самым волнующим переживанием за всю жизнь стала сегодняшняя история с твоей сумкой.
Гудрун погладила ее по щеке и посмотрела сверху вниз – она была выше Олимпии сантиметров на пятнадцать – невероятно светлыми глазами:
– Не важно, много или мало ты повидала… Сегодня ты не просто спасла мою сумку, нет, ты рисковала собой ради совершенно незнакомого человека. Это доказывает, что у тебя есть сердце, а это стоит больше, чем все путешествия на свете.
– Что ты имеешь в виду? – с волнением спросила Олимпия.
– Отвечу одной датской поговоркой: глубину сердца измерить труднее, чем расстояние до края света.
11. Никто не остров
Праздник был хаосом, он был музыкой, был смехом; он благоухал марихуаной и жарким потом. В нем воплотились все представления Олимпии о вечеринках, на которые ее никогда не приглашали. Она видела их только в кино и в молодежных телесериалах.
Гигантская квартира с высоченными потолками поражала своей планировкой: коридор разделялся на два рукава, а затем вновь соединялся в просторной гостиной с террасой. Гудрун ни на секунду не выпускала руку Олимпии. Датчанка расточала приветствия, поцелуи, объятия и радостные вскрики, а Олимпия следовала за ней, здороваясь с гостями блуждающей улыбкой. У всех, с кем ее знакомили, находилось для нее доброе слово, ее угощали и предлагали выпить.
Это был совершенно не ее мир. Олимпия привыкла проводить время с Альбертом и его давними друзьями – не выходя из дома, смотреть фильмы, заказывать пиццу, играть в компьютерные игры или убивать время, смеясь над роликами из YouTube. В таком случае почему же ей не выдумать какой-нибудь благовидный предлог и не смыться отсюда? Ответ лежал на поверхности: в глубине души ее мучило любопытство, а обстановка завораживала. Словно она превратилась в стороннего наблюдателя и жаждала узнать, чем все закончится.
– Это Кельвин из Лос-Анджелеса и Хейди из Мюнхена, – сообщила датчанка, добравшись до террасы. – Ребята, знакомьтесь, это Олимпия.
– Очень приятно, – ответила девушка, по очереди обнявшись с веснушчатым парнем спортивного телосложения и с голубоглазой брюнеткой.
– Смотрю, ты ничего не пьешь! Пива хочешь? – предложил Кельвин с сильным американским акцентом.
Первой мыслью Олимпии было отказаться. Альберт настаивал, что нужно чаще пробовать пиво, чтобы к нему привыкнуть, но она пока так и не поняла, что приятного люди находят в этом странном вкусе. Однако сегодня – адреналин продолжал бушевать в ее организме – Олимпия решила дать пиву еще один шанс и согласилась.
Перескакивая с испанского на английский, вставляя время от времени слова на датском, Гудрун поведала приятелям историю про подвиг Олимпии, и все чокнулись за ее здоровье. Эти трое познакомились на архитектурном факультете и с первого дня стали ощущать себя единой командой.
– Барселона напоминает незавершенный пазл, – произнесла Хейди, предлагая выпить по третьей. – Всегда находятся новые фрагменты, и рисунок никогда не сложить целиком.
– Как и творения Гауди.
– Yes! – воскликнул американец. – Ты ищешь совпадения с какой-нибудь группой людей, приехавших из разных мест, а потом начинаешь просто повсюду ходить с ними вместе.
– Об этом уже сказал поэт Джон Донн[26], – сообщила Гудрун по-английски. – «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши».
В это время сменилась музыка в гостиной, и трое друзей в восторге громко завопили. «Это их любимая песня», – догадалась Олимпия еще до того, как датчанка, схватив ее за руку, потащила с террасы в дом вместе с остальными, и там они начали подпрыгивать и кричать в такт «Dancing on my Own» шведской певицы Робин.
Где-то между третьей и четвертой порцией пива время для Олимпии остановилось, и застенчивость уступила место безудержной эйфории. Ее тело откликалось на ритм музыки, на ласковые жесты новых друзей. Глаза Гудрун светились, как маяк, посреди этого буйства красок. Всякий раз, когда она бросала взгляд на датчанку, обнаруживалось, что та наблюдает за ней с любопытством, нежностью и еще каким-то чувством, которое Олимпия затруднялась определить, но оно ей нравилось.
Горячие руки Гудрун коснулись ее кожи. Казалось, этим движением она спрашивает, все ли хорошо, весело ли ей, не хочет ли она еще потанцевать. И Олимпия, тоже прикосновением рук, отвечала, что да. Что ей хочется, чтобы этот вечер никогда не заканчивался. Что вдруг Бернар, атлас и даже отец ушли за горизонт, сформировав отдельный континент; а сама она теперь образует архипелаг в море сегодняшней ночи вместе с этими незнакомцами. Вместе с Гудрун.