Но когда Верховный король всей Ирландии предлагает выйти за него замуж, ему не отвечают отказом, ибо такие предложения редко слышит даже самая прекрасная женщина на свете; да и вряд ли можно найти в этом мире женщину, которой не хотелось бы сидеть на троне Тары.
Слезы так и не скатились с ресниц девы; она уже шла рядом с королем, рука в руку, направляясь в Тару, к королевскому дворцу, а позади них, немного грустный и печальный Кримтанн мак Аэд вел на поводу лошадей, впряженных в колесницу.
Глава 2
Они обвенчались в спешке, но таково было желание короля. Так как король больше не спрашивал настоящего имени жены, а она сама его не назвала, то ее стали называть Бекфолой, что означает „Бесприданница”— ведь она не принесла своему мужу никакого приданного.
Прошло некоторое время, король был счастлив, он повеселел и помолодел от нежданной любви. Но про саму Бекфолу того же сказать было нельзя.
Есть люди, счастье которых в честолюбии — стремлении к поставленной цели, желании достигнуть определенного общественного положения. Если бы Бекфола относилась к таким людям, то она была бы довольна, что стала королевой, женой Верховного короля Ирландии. Но Бекфола не отличалась подобными качествами; она лишилась Кримтанна, лишилась надежды на счастье, и ей казалось, что положение королевы не значит ровно ничего.
Кримтанн для нее был подобен свету солнца, блеску луны; он был спелостью фруктов, вкусом меда и букетом вина; когда она переводила взгляд с Кримтанна на короля, она не могла не думать, что совсем не тот, кто достоин королевства, занимает место короля. Она думала, что увенчанный лишь кудрями Кримтанн мак Аэда выглядит более царственно и величественно, чем все коронованные монархи вместе взятые, и как-то раз она сказала об этом Кримтанну.
Когда он впервые услышал эти слова, то так испугался, что решил немедленно бежать из Тары; но услышанные во второй раз они не показались ему столь ужасными.
Прошло не так уж много времени, и Кримтанн мак Аэд условился с Бекфолой вдвоем бежать из Тары — они решили, что это будет первым шагом на пути к их будущей счастливой совместной жизни.
Как-то ранним утром, когда еще спали даже птицы, проснулся король и заметил, что его любимая супруга уже встала. Он приоткрыл один глаз, посмотрел в окно, сквозь которое виднелся серый предрассветный сумрак, и справедливо решил, что это еще не может называться светом.
— Еще не проснулись даже птицы, — проворчал он.
А затем обратился к Бекфоле:
— Зачем ты так рано встала, сердце мое?
— У меня назначена встреча, — ответила она.
— Еще не время для встреч, — спокойно и мирно проговорил король.
— Пусть так, — ответила она, продолжая быстро одеваться.
— А что же у тебя за встреча? — продолжил он расспросы, уже просыпаясь.
— Я заказала одежду и сегодня должна сходить и забрать ее. Восемь шелковых платьев, расшитых золотыми нитями и украшенных золотом, восемь драгоценных брошей кованого золота, и три диадемы из чистого золота…
— В такой ранний час, — терпеливо, но настойчиво возразил король, — лучше быть в постели, чем в пути.
— Пусть будет так, — сказала она.
— И кроме того, — продолжил он убеждать королеву, — путешествие в воскресенье приносит несчастье.
— Пусть судьба принесет нам то, что суждено, будь то счастье или несчастье, — ответила она.
— Кота не удержишь от того, чтобы он полакомился сливками, а женщину невозможно заставить отказаться от ее капризов, это работа не для короля, — неодобрительно сказал монарх.
Ард-Ри смотрел на все спокойно и относился ко всем Божьим творениям с благоразумием и великодушием; но был один поступок, который был ему ненавистен, за который провинившийся получал строгое наказание, кара была одной из самых суровых — это нарушение закона или совершение греха в воскресенье. Остальные шесть дней в неделю могло случаться то, что случалось, король мог заинтересоваться происшествием или пренебречь им, оно интересовало его только постольку, поскольку касалось дел страны или его самого. Но в последний, седьмой день недели не должно было случаться вообще ничего, если только это было во власти Верховного короля. Если бы было возможно, он бы привязал птиц к ветвям деревьев в этот день, запретил облакам собираться на небе, производя там суматоху и переполох. Это было не по силам королю, и, скрепя сердце, он мирился с этим. Но все остальное могло происходить только по мановению его властной руки.
У него вошло в привычку, проснувшись в воскресное утро, забираться на самую вершину холма Тары и смотреть оттуда во все стороны света. Со своего наблюдательного пункта он следил, не резвятся ли сиды в его владениях, ибо он категорически запрещал этим созданиям посещать наш мир в воскресенье, и не было бы большего несчастья для них, чем быть уличенными в нарушении этого запрета.
Мы не знаем, что плохого мог сделать Верховный король Ирландии жителям Волшебной Страны, но во время правления Дермода в воскресные дни жители Ирландии проводили время в молитвах, а сиды не выходили в наш мир из своих холмов.
Дермод был разгневан приготовлениями жены к путешествию, но хотя король и может делать все, что угодно, что может сделать супруг?.. И он поудобнее устроился в постели, намереваясь опять погрузиться в сон.
— Я не собираюсь принимать участие в этом пустом деле, — сказал он сердито.
— Пусть будет так, — сказала Бекфола.
И она вышла из дворца в сопровождении одной служанки. Но когда Бекфола проходила через дверной проем, что-то произошло. Каким именно образом это случилось, сказать трудно, но, перешагнув через порог дворца, она вышла не только из дворца, но и из нашего мира. Она ступила на землю Волшебной Страны, не подозревая об этом.
Бекфола намеревалась пойти в Клуйн да Хиллех, чтобы встретиться там с Кримтанном, но как только она вышла из дворца и ступила в другой мир, она уже не помнила о Кримтанне.
Им со служанкой казалось, что все вокруг точно такое же, как было и раньше, ибо их окружала все та же привычная и знакомая местность. Но место встречи, к которому они направлялись, в этом мире было совершенно другим, хотя они об этом еще не знали.
Бекфола и служанка пошли на юг от Тары, к Дуффри, что в Лейнстере, и через некоторое время попали в совершенно дикую местность, сбившись с пути. Проплутав долго, Бекфола остановилась и сказала:
— Я не знаю, где мы находимся.
И служанка ее тоже не знала этого места.
— Все же, — сказала Бекфола, — если мы будем идти прямо, то непременно куда-нибудь выйдем.
И она направилась дальше, а служанка шла за своей хозяйкой, тихонько плача.
Стали сгущаться сумерки, приближалась ночь; сырой холод, серая темнота и мрачная тишина окутали мир. Женщины шли, исполненные неясной надежды, непонятного ожидания и страха, ибо обе они не представляли, куда идут.
Когда с трудом поднимались они по пустынному склону невысокого холма, дрожащая от страха служанка, напуганная шелестом ветра в траве и тихим шумом, похожим на чьи-то вздохи, долетающие к ним из темноты, случайно оглянулась, и бросила взгляд назад, то тотчас же вскрикнула и вцепилась в руку Бекфолы. Бекфола посмотрела туда, куда указывала дрожащей рукой служанка, и увидела у подножия холма огромную черную тень, которая быстро приближалась к ним.
— Волки! — вскричала служанка.
— Беги вон к тем деревьям, — приказала ей хозяйка. — Мы заберемся на них и спрячемся от волков в ветвях.
И они побежали так быстро, как только могли, к стоявшим невдалеке деревьям. Служанка жалобно плакала и сокрушалась, но все же не отставала от Бекфолы.
— Я не смогу забраться на дерево, — рыдала она. — Меня съедят волки.
И она оказалась права.
Но ее хозяйка успела вскарабкаться на дерево как раз вовремя: она всего лишь на волосок увернулась от защелкнувшихся стальных челюстей волка, и его слюна осталась на ее ноге. Затем, уже сидя одна на дереве, она с ужасом смотрела на собравшуюся под деревом рычащую, повизгивающую и сердито огрызающуюся стаю. Она видела множество блестящих белых клыков в оскаленных челюстях, и множество глаз, похожих на тлеющие угли или мерцающие красные огоньки, которые то гасли, то снова зажигались.
Глава 3
Но через некоторое время взошла луна, и волки оставили Бекфолу в покое. Вожак, прозорливый, хитрый и коварный матерый волк, заявил, что пока они остаются на этом месте, женщина тоже останется на дереве, так что они все равно не смогут ею полакомиться. И волки стали разбегаться с поляны, время от времени оглядываясь на дерево, на котором сидела Бекфола, и в сердцах проклиная ее; постепенно под деревом не осталось никого.
У Бекфолы затекли ноги, так крепко она охватывала ими ствол, стараясь не свалиться с дерева. Все тело ломило от долгого сидения на дереве. Она не могла удобно на нем устроиться, да ведь и не так уж часто можно встретить женщину, которая вообще смогла бы забраться на дерево и просидеть на нем долгое время.
Некоторое время она не решалась отойти от спасительного ствола, опасаясь, что волки ушли недалеко.
— Волки могут вернуться, — думала она, — ведь их вожак такой умный, хитрый и коварный, об этом можно догадаться по тому, что он сказал, и по тому взгляду, который он бросил на меня, когда уходила стая. Мне удалось поймать его взгляд, и я почувствовала, что он предпочел только попробовать меня, чем съесть целиком любую другую женщину.
Она внимательно осмотрелась по сторонам, стараясь понять, нет ли стаи поблизости, не оставили ли они сторожей на тот случай, если она решится слезть с дерева. Долго и пристально разглядывала она тени под дальними деревьями, стараясь заметить, не движутся ли под ними коварные хищники; она прислушивалась к шуму ветра в ветвях, стараясь разобрать, не примешивается ли к этим звукам поскуливание, позевывание или чихание притаившихся зверей.
Но Бекфола не заметила никакого подозрительного движения, не различила в шуме ветра никаких подозрительных звуков; и мало-помалу она успокоилась, и начала думать, что опасности нет, что опасность, которая была, в прошлом, и о ней можно забыть.