И Флари принял довод короля.
— Итак, — сказал он, — то, что годится для белых ударов, или ударов кулака, не всегда подходит для красных ударов, или ударов меча.
— А каково твое мнение? — вопросил король Фехала.
И Фехал произнес:
— Я считаю, что первый удар был нанесен клану Морна, и потому он освобождается от уплаты виры[17].
— А как быть с Финном? — спросил Кормак.
— Я считаю, что Финн и так понес большие потери, и эти потери можно считать достаточной вирой.
— Я согласен с этим решением, — рек Финтан.
Король и его сын также согласились с этим решением, и оно было сообщено людям Фианны.
И сказал Финн:
— Согласно справедливости, один из нас должен принести извинения.
— Ты извиняешься? — вопросил Голл.
— Да. — ответил Финн.
Тогда Финн и Голл расцеловали друг друга, и мир воцарился между ними. И с тех пор, несмотря на бесконечное соперничество наших героев, они всегда жили в дружбе.
Теперь же, спустя многие годы после этой ссоры, думаю я, что виновен все же был Голл, а не Финн, ведь суд не учел всего. Ведь за тем пиршественным столом Голл не должен был дарить более щедрых подарков, чем его господин и хозяин. И не прав был Голл, пытаясь силой отстоять славу величайшего дарителя Фианны, ибо никто в мире не сравнится в щедрости, в искусстве сражений и в сложении стихов с Финном.
Этой стороны событий суд не учел. Но, возможно, Финн сам не захотел напоминать об этом — ведь если бы Голл был обвинен в хвастовстве, Финн мог прослыть завистником. Но все же, без сомнения, ссору затеял Голл, и суд должен был признать Финна невиновным и наказать того, кого следует.
Однако все-таки стоит вспомнить, что Голл однажды выручил Финна из беды. Кроме того, когда беда пришла к ним обоим, и люди Фианны за неверие были сосланы в ад, Голл мак Морна первым бросил вызов преисподней, сжимая в своем могучем кулаке цепь с тремя железными шарами, и он первым атаковал полчища ужасных демонов, и он же вывел из ада Финна и всю Фианну.
Зачарованная пещера в Кэш Корран
Глава 1
Финн мак Уайл был самым доблестным военным вождем в мире, но к своим личным делам он относился совсем по-иному. Иногда спокойствие и степенность изменяли ему, и он использовал любую возможность, сулящую приключения. А так как он был не только воином, но и бардом, а кроме того — еще и ученым мужем, все странное и необычное непреодолимо влекло его.
Он был таким славным воином, что, несмотря на отсутствие одной руки, ему всегда удавалось вытащить Фианну из любой беды, в которой она оказывалась; но он был еще и таким завзятым поэтом и романтиком, что все люди Фианны вместе с трудом могли вызволить его из неприятностей, в которые он ухитрялся попадать. Его заботой было хранить покой Фианны, а заботой всей Фианны было хранить своего вождя от опасностей. И люди Фианны не жаловались, ведь они любили каждый волосок с головы Финна больше, чем своих жен и детей. И немудрено — ведь не было в мире человека, более достойного любви, чем Финн. Голл мак Морна не был особенно верен Финну на словах, но на деле его преданность была велика. Хоть он и не упускал возможности убить кого-нибудь из родичей Финна (ведь между кланами мак Байшкне и мак Морна всегда была смертельная вражда), но по призыву вождя он первым бросался в бой, яростно, как лев. А иногда и призыва не требовалось — стоило только Голлу почувствовать сердцем, что с Финном что-то не так, и он бросал очередного Финнова родича, чтобы успеть туда, где требовалась его помощь. И никакой благодарности он за это, конечно, не получал — ведь Финн, хоть и любил его, но особой симпатии к нему не испытывал. Впрочем, Голл питал к Финну те же самые чувства.
Однажды сидели Финн с Конаном Сквернословом и гончими Бран и Шкьоланом в охотничьей засаде на вершине Кэш Коррана. Внизу и со всех сторон кипела жизнь — народ Фианна бил дичь в Легни и Брефни, крался по ореховым и буковым лесам Крэбери, рыскал по чащобам Кил Конора и бродил среди обширных равнин Мой Конала.
Великий вождь был счастлив — его взор ласкали любимое ясное небо, покачивающиеся под ветром деревья, солнечный свет и тучные нивы. Слух улавливал множество разных звуков — лай гончих псов, звонкие клики юношей, посвист егерей — и каждый звук сообщал ему новые подробности происходящей охоты. Топот и крики раненых оленей, визг барсуков, встревоженный пересвист птиц, согнанных с насиженых мест…
Глава 2
А в это время Конаран, сын Имидела, король сидов, живущих в Кэш Корране, также следил за охотой. Но Финн не видел его— никто из нас не может видеть Волшебный народ, не войдя в его царство, а вождь даже и не думал в тот момент о волшебстве. Конаран не любил Финна и, заметив как безмятежен герой, задумал подчинить его своей власти. Неизвестно, какое зло причинил Финн Конарану. Видимо, это зло было очень большим, раз король сидов из Кэш Коррана так обрадовался, увидев беспечного и беззащитного Финна таким близким и таким беспомощным…
Кстати, у этого самого Конарана было четыре дочери. Он любил их и гордился ими, но ни среди сидов Ирландии, ни среди ирландских людей не было более уродливых, злобных и взбалмошных девиц.
Их волосы были черны, как сажа, и жестки, как проволока, — они сплетались и торчали на их головах кустами. У них были блестящие красные глаза, черный перекошенный рот, из которого торчали целые изгороди желтых кривых клыков. У них были длинные тощие шеи, которые могли вертеться по кругу, как куриные, а руки их были длинными и мускулистыми, причем на конце каждого пальца был длинный ноготь, жесткий, как рог, и острый, как бритва. Их тела были покрыты волосами, мехом и пухом, так что они были похожи на собак, на кошек и на цыплят одновременно. Под носом у них торчали усы, а из ушей — клочья шерсти. Взглянув на них один раз, уже не хотелось увидеть их снова, а увидев снова — хотелось умереть от такого зрелища.
Их звали Каэвог, Куиллен и Иаран. Четвертая дочь, Иарнах, тогда отсутствовала, и мы пока не будем говорить о ней.
И вот Конаран призвал к себе трех дочерей.
— Финн один, — сказал он, — Финн один, ненаглядные мои!
— Ах! — сказала Каэвог и защелкала и заскрежетала челюстями от удовольствия.
— А если есть возможность, надо ее использовать! — продолжал Конаран, злорадно улыбаясь.
— Мудрые слова, — изрекла Куиллен, открыв рот и задергав нижней челюстью. Так она улыбалась.
— И возможность есть! — добавил ее отец.
— Возможность есть! — отозвалась Иаран, улыбаясь так же, как и ее сестра, только еще уродливее, и при этом дергая носом из стороны в сторону.
И тогда они улыбнулись все вместе, да так, что от их улыбки можно было оцепенеть от ужаса.
— Но Финн не может нас видеть! — обиженно сказала Каэвог, опустив брови, вздернув подбородок и заскрежетав челюстями, так что ее лицо стало похожим на растресканный орех.
— А мы стоим того, чтобы на нас посмотреть! — продолжила Куиллен, и от разочарования ее мордашка приняла еще более устоашающий вид, чем у ее сестры.
— Это так! — сказала Иаран со скорбью в голосе, и ее лицо искривилось в уродливой горестной гримасе — она даже затмила остальных сестер и удивила отца.
— Он не видит нас сейчас, — ответил им Конаран, — но он увидит нас через минуту!
— Ох, не обрадуется Финн, увидев нас! — хором сказали три сестры.
И тогда они взялись за руки, и пустились в веселый пляс вокруг отца, напевая песенку, первые слова которой были:
Финн думает, что в безопасности.
Но кто знает, когда упадет небо?
Многие из народа сидов знали эту песенку наизусть и пели ее при каждом удобном случае.
Глава 3
Своим искусством Конаран изменил зрение Финна, а затем проделал то же и с Конаном. Через несколько минут Финн поднялся со своего места. Все вокруг него было вроде бы по-прежнему, и он не понял, что вошел в Волшебную Страну. С минуту он походил взад-вперед в раздумьях, затем выглянул из засады… И застыл с открытым ртом! Придя в себя, он воскликнул:
— Иди-ка сюда, мой дорогой Конан!
И Конан спустился к нему.
— Я сплю? — вопросил его Финн, указывая пальцем перед собой.
— Если ты спишь, — ответил ему Конан, — то и я тоже. Ведь их здесь не было минуту назад, — пробормотал он.
Финн посмотрел на небо и обнаружил, что оно на месте. Он обернулся и увидел вдали покачивающиеся деревья Кил Конора. Он склонил ухо к ветру и услышал крики и свист охотников, лай собак — охота продолжалась.
— Хорошо, — сказал себе Финн.
— Спокойно! — воззвал Конан к своей душе.
И двое мужчин застыли на склоне холма, хотя то, что они увидели, было слишком прекрасным, чтобы разглядывать его издали.
— Кто они? — спросил себя Финн.
— И что они? — прошептал Конан.
И они застыли снова.
Ведь в склоне холма показалось отверстие, напоминающее дверь, и вот у этой-то двери и сидели дочери Конарана. Они поставили перед входом в пещеру три кривые палочки из падуба и пряли на них пряжу. Только на самом-то деле их пряжа была заклинанием.
— А их не назовешь симпатичными! — сказал Конан.
— Не назовешь, — согласился Финн, — но это может оказаться обманом зрения. Я плохо их вижу, они прячутся за падубом[18].
— А я бы рад не видеть их вообще, — пробурчал Конан.
Но вождь настаивал на своем.
— Я хочу убедиться, что у них действительно есть усы.
— Есть у них усы или нет, но давай оставим их в покое, — посоветовал Конан.
— Доблестный муж не должен бояться ничего, — заявил Финн.
— А я и не боюсь, — начал оправдываться Конан. — Я только хочу сохранить хорошее мнение о женщинах. Если эти три существа и впрямь женщины, то я уверен, что с этой минуты возненавижу весь женский пол.
— Пошли, мой дорогой, — сказал ему Финн, — я все-таки должен убедиться в подлинности их усов.