– Увлечь, если хотите. Ведь когда ты увлечен, то не просто зубришь, а начинаешь думать, развивать мысль, находить неожиданные решения.
– И вы счастливы в своем деле, – утвердительно проговорила она.
– Пожалуй, – согласился Надеждин.
Любовь Николаевна остановилась около кустов сирени. Они давно отцвели и сейчас стояли высокие, пышно-зеленые с атласной гладкой листвой. Каждый листок – очертание сердца.
– Вы знаете, мне до недавнего времени казалось, что счастье – это горизонт. Ты делаешь шаг ему навстречу, а оно на этот шаг отодвигается от тебя. И, кажется, – видишь, вот оно, все ясно и понятно, но… идешь, идешь, его все нет и нет… И получается, счастья нет. Думала часто, что надо для того, чтобы стать счастливым? Не самодовольным, не хвастающимся собственной удачей или новой коляской, а счастливым. Вы меня понимаете?
Она подняла голову и пытливо посмотрела на своего собеседника.
– Кажется, понимаю.
Они снова зашагали по дорожке.
– А вот вы счастливы. И счастье ваше простое и правильное. Оно в деле, которым вы занимаетесь.
Весь день Любовь Николаевна вспоминала эту встречу и разговор. Удивлялась, почему заговорила о таком личном с малознакомым, да даже вообще незнакомым человеком. Что подтолкнуло ее к этому? Может быть, понимание в глазах, готовность слушать. Она находилась под впечатлением и от самой встречи, и от беседы, и от его рассказов о жизни. Книгу, за которой застал ее Петр Гордеевич, листала бездумно, мысля совсем о другом. Все вспоминала Надеждина, его внемлющее лицо, темные глаза, чуть заостренный подбородок.
Появление мужа разрушило очарование дня. Любовь Николаевна как-то сразу поняла, где он был. По едва уловимым виноватым и мягким интонациям. Раньше таких не было. И, наверное, это хорошо, что они появились. Значит, Петр Гордеевич понимает, что делает неправильное, и, может, даже раскаивается.
Но смягчиться Любовь Николаевна не сумела. Он пришел домой от другой женщины.
4
Надеждин приехал в Воздвиженск, уступив уговорам сестры, которая не оставляла намерений женить единственного брата. С московскими невестами не получалось, поэтому она решила взяться за провинциальных, для чего списалась с тетушкой. Шелыганова обрадовалась письму племянницы и обещала устроить все в самом лучшем виде. Нельзя сказать, что Надеждин страдал от одиночества. Он был вполне доволен своим холостяцким существованием, время от времени заводил связи с женщинами, наслаждался их обществом и обрывал отношения, как только они начинали тяготить обе стороны. Про себя Надеждин давно решил, что не годится для брака, поэтому желанию сестры сопротивлялся как мог. И все же в результате долгих уговоров согласился погостить недельку в Воздвиженске, а потом уж непременно в Крым, где к августу обещала собраться интереснейшая компания старинных приятелей.
Вот такие планы имел Андрей Никитич Надеждин, приехав в город. Но прошла неделя, другая, а он все не возвращался в Москву, исправно посещал тетушку, которая старательно знакомила его с самыми видными невестами города, устраивала обеды и выезды по гостям.
– Прошу любить и жаловать, мой племянник из Москвы.
– Расскажите про Москву, Андрей Никитич!
– А что это вы в штатском, мне говорили, вы офицер.
– Разве учителя бывают офицерами?
– А в скачках вы участвуете? Я читала, что военные непременно должны участвовать в скачках.
– Что в Москве за балы? Мне на днях писала кузина…
Все это утомляло Надеждина, одни и те же вопросы, одни и те же разговоры, но он исправно отвечал, кланялся, целовал ручки, подавал шали и книги, рассказывал о пользе компрессов мамашам и о стрелковом оружии отцам. В общем, произвел на местное общество самое выгодное впечатление. По всему чувствовал – пора уезжать, но… тянул. Ругал себя за это и ничего не мог поделать. Она его пленила – женщина с печальными глазами. И тот разговор в парке, десятки раз воскрешенный в памяти, не отпускал. Почему она несчастна?
Позже Надеждин не единожды видел Любовь Николаевну с мужем, то на ужине у тетушки, то на концерте в парке, а то и просто в коляске, когда они проезжали по городу. Красивая пара. Он высокий, статный, основательный. Она рядом с ним – изящная и прелестная. На людях они выглядели безупречно. Петр Гордеевич обращался с женой внимательно и ласково. Но грусть в ее глазах не проходила.
А Надеждин пленялся все больше и больше. Каждый раз, собираясь с визитом или на вечер, гадал: она придет или нет. Если приходила – сердце начинало биться сильнее, а если нет – чувствовал огромное разочарование и вечер переставал быть сколь-нибудь интересным.
Он любовался ею всей – завитками волос около аккуратного уха, тем, как чуть склоняла голову, слушая собеседника, тем, как, задумавшись, вертела кольца на тонких пальцах.
«С этой женщиной можно прожить жизнь», – подумал Надеждин однажды ночью, лежа без сна, и испугался собственных мыслей.
Она не твоя, она принадлежит другому, и жизнь проживет с другим. Надеждин, не любя сплетен и не прислушиваясь к ним, ничего не знал о Павлине и Петре Гордеевиче. Видел только, с каким любопытством порой поглядывали дамы на Любовь Николаевну, а та, казалось, не замечала этих взглядов, была ровна и обходительна со всеми. Впрочем, больше молчалива.
Пора уезжать из Воздвиженска, пора. Это самый лучший выход, пока все не зашло слишком далеко.
Неделя в Москве, а потом – Крым. Море, солнце, виноград, вино, знакомые и шумные беззаботные вечера.
5
Любовь Николаевна не ожидала, что этот человек придет к ней с визитом. Они несколько раз сталкивались у знакомых и в городе, неизменно приветствовали друг друга, обменивались нужными и ни к чему не обязывающими словами… И вот он пришел.
Она взволновалась, тут же обратила свой взгляд в зеркало. Хороша ли? Не бледна? Поправила блузку, кружева на ней… а впрочем…
– Я уезжаю и пришел попрощаться, – сказал Надеждин после обязательных приветствий и целований рук.
– Так скоро? – слова сорвались сами.
– Дела зовут. – Его губы, наверное, должны были улыбнуться, но улыбки не получилось.
– Ну что же… – Она не могла найти подходящих слов и снова мысленно одевала его в военный костюм, думая о том, что там, в Москве, в своем обществе он более интересен и естественен, чем здесь. – Чаю?
– Не откажусь.
Она раскрыла окна. Душно… как душно.
Они пили чай и говорили о каких-то совсем незначащих пустяках. И почему-то о яблоках, которых в этом году поспеет больше обычного, и о том, что ей обязательно надо поехать в Крым – он настаивает.
– Море вас восхитит, я уверен. Все, кто видят море в первый раз, – ошеломлены. У него есть свой запах. А шум волн…
Снова этот человек казался ей сосредоточением счастья. У него есть дело, ученики, море… В нем все было прекрасно. Даже фамилия. Надеждин.
Они прощались долго и мучительно. Каждый хотел сказать больше, чем мог, каждый чувствовал, что разлука принесет огорчение, степень которого еще только предстоит оценить. Он снова целовал ей руки, а она бледно улыбалась и желала хорошей поездки в Крым.
Суббота
День не задался с самого утра. Точнее, со вчерашнего вечера. Неожиданное появление в ресторане Лулу Карамель под руку с супругой Михаила Витальевича вылилось в громкий скандал. Местом битвы стало фойе, и это был тот редкий случай, когда директор гостиницы не пошел на поводу у своей жены. Он решительно отказался пускать двух красоток обратно в ресторан, заявив, что они его опозорили.
– Как ты можешь так меня унижать, Мишель? – возмущалась Снежана.
– А как твоя подруга могла себя так вести перед важными гостями?
Подруга лишь высокомерно фыркнула, а потом заявила, что гости в ресторане должны быть ей благодарны. Кому нужны престарелые звезды, зарабатывающие на рекламе мази от радикулита? А вот попав на ее страничку в соцсети, точно смогут поддержать свою пошатнувшуюся популярность.
– Да если он не дурак, то не упустит такой шанс! Что тут делать на вашем пятидесятисортном фестивале? Но можно же все преподать по-другому, намекнуть на наш роман, потом раздуть всю эту историю, попасть на ток-шоу, подзаработать на шумихе.
– Ты в телевизор, что ли, захотела? – с подозрением спросил Михаил Витальевич.
– А хоть бы и так!
– Это без меня, дорогуша. Я вам могу устроить ужин во дворике – официант принесет все, что надо. Даже стерлядь имеется, но в зал не пущу. Хватит на сегодня цирка.
– Знаешь, Мишель, – Лулу прищурила глаза, – ты можешь об этом пожалеть.
Что ответил шеф, Саша слушать не стала. Поймав его красноречивый взгляд «бери командование на себя», она устремилась в ресторан. И, как оказалось, вовремя. Раскритикованное Валентиной Петровной тирамису заменили на ванильное мороженое и кофе.
Утро же ознаменовалось потерей кольца, того самого, массивного серебряного.
– Это мой талисман, – в истерике вопила ассистент режиссера около стойки-конторки. – А сегодня у нас важное мероприятие! Его украли специально, чтобы сорвать праздник! Для Святослава Аркадьевича это такое знаковое событие, а ваша гостиница…
– Кристина, принеси Валентине Петровне чаю. – Саша старалась быть спокойной и доброжелательной.
– Не хочу я никакого чая! Вы знаете, что это за кольцо? Это авторская работа, а не какой-нибудь заводской штамп! Оно уникально! Мне его подарил сам ювелир! Боже мой, боже мой…
– Может, вы его в номере оставили?
– Я в нем завтракать выходила. – Глаза женщины покраснели.
«Сейчас начнет рыдать», – подумала Саша.
Крики Валентины Петровны привлекли к себе внимание зрителей. Рядом стоял и переминался с ноги на ногу Святослав Аркадьевич, которому уже давно пора было ехать на Старую площадь, где запланировано торжественное открытие фестиваля. Для постановки этой церемонии его и пригласили в Воздвиженск. К режиссеру присоединился актер, с профессиональным любопытством наблюдавший за разворачивающейся на глазах драмой. Спустился из номера Дима, наверное, позавтракать, а тут такое. Даже Лулу вышла из дамской комнаты и пристроилась на стуле под картиной. Она была в гостинице уже целый час – боялась упустить звезду сериалов. Одетая в леопардовый пиджак и черные узкие брюки, красотка сидела, вытянув длинные ноги и откровенно наслаждаясь скандалом.