– Почти все ушли. Группа народных промыслов еще пару часов назад полным составом и семейная пара, я видела, после завтрака вышли. Надеюсь, до вечера будет тихо.
Директор кивнул. Наверное, тоже надеялся. Одинцову стало уже неудобно стоять тут тенью, а придумать повод для разговора не получалось. Саша была сегодня удивительно хороша. Или ему так казалось. Ему вообще все, начиная с четверга, казалось чем-то очень хорошим. И чуточку ненастоящим, как затянувшийся сон.
– Ладно, я к себе, а ты поспрашивай наших про кольцо.
– Хорошо.
Михаил Витальевич еще раз пожал Одинцову руку, пожелал ему хорошего праздника и удалился. Дмитрий сел на стул под картиной и включил телефон, чтобы проверить почту, а также ответить на пришедшие сообщения. Конечно, все это можно было сделать и в другом месте, но Одинцов боялся упустить Сашу.
Они снова, как и в четверг, остались одни после суматохи событий. Саша ничего не спрашивала, даже не смотрела в сторону Димы, она просто занималась своими делами – читала что-то в компьютере, набирала текст, шелестела бумагами. Каждый сосредоточенно занимался своей работой.
Дмитрий подумал, что время только близится к обеду, а лицо у Саши уже усталое. Да и не удивительно, после такой-то утренней встряски.
– Как думаешь, режиссер успеет? – спросил он только ради того, чтобы что-нибудь спросить, потому что молчание затягивалось, и следовало либо начинать разговор, либо уходить.
Одинцов встал, подошел к стойке-конторке.
Саша пожала плечами и подняла голову. Сегодня блузка на ней была голубого цвета. И глаза от этого казались тоже голубыми и ясными, как маленькие льдинки. Такие же прекрасные и прохладные.
– Ты переживаешь за режиссера? – поинтересовалась она.
– А ты?
– Мне бы хотелось, чтобы у него все получилось. Даже у несчастливых людей обязательно должны быть свои счастливые дни.
– Чуть не опоздали! – возвестила Кристина под звон колокольчика. – В конце почти бежали. Валентина Петровна отстала, а мы со Святославом Аркадьевичем были вовремя. Знаете, – девушка плюхнулась на стул под картиной и выдохнула, – он в работе совсем другой, такой собранный, внимательный. Даже строгий. Очень хотелось посмотреть, чего он там напридумывал, но мне Валентина Петровна обещала показать, она будет на телефон снимать. С кольцом, конечно, ужасно все получилось.
– Ужасно, – согласилась Саша, присела под стойку и выудила оттуда маленькую синюю сумку на длинном ремешке. – Поспрашивай на кухне или теть Зину, может, кто-нибудь видел кольцо. А мне пора. Михаил Витальевич у себя.
– Поняла, – вздохнула Кристина и поднялась, а потом с интересом посмотрела на Одинцова.
Мол, а вы тут по делу или как?
– Я хотел спросить, здесь где-нибудь поесть поблизости можно? А то на завтрак я опоздал.
– Я пошла. – Саша открыла дверь под звон колокольчика.
– Удачного выступления! – пожелала Кристина.
– Спасибо, – послышалось в ответ.
Одинцов и Кристина проводили Сашу взглядом.
– Вообще, у нас тут много всяких кафе, если пойдете по направлению к скверу – найдете целых два. Одно больше по десертам и тортам специализируется, а во втором борщ нальют точно.
– Ясно, спасибо. – Одинцов поблагодарил девушку, потом похлопал себя по карманам: кошелек и телефон на месте.
Можно двигаться в путь. Ему надо успеть догнать Сашу.
Саша знала, что он ее догонит, и чувствовала себя при этом прекрасно – как девушка, у которой только-только намечается новый роман. Вот эта смесь ожидания, волнения, неизведанности. Смешно, конечно, все это ощущать с собственным мужем после почти трех лет расставания, но тем не менее… даже утренний внештатный инцидент с пропажей кольца, который в другой ситуации выбил бы ее из колеи на целый день, сейчас – чем дальше она отходила от гостиницы – казался всего лишь неприятностью, которая обязательно разрешится. Потому что он рядом. И ни разу не произнес слово «развод».
Глупо? Еще как глупо, и ведь давно уже запретила себе верить в небывальщины, а вот Дима появился, и сердце снова забилось сумасшедше. Откуда-то появилась наивная вера в чудо.
Саша шла по направлению к скверу и глубоко дышала, вбирая в себя свежий августовский воздух, – наслаждалась днем. В садах разноцветными шапками пестрели флоксы. Хотелось подойти поближе и почувствовать их сладковатый запах. Небо было чистое-чистое, едва уловимого серого оттенка – предвестника холодов.
Она приехала сюда три года назад, почти наугад, и ни разу потом не пожалела.
Тогда, понимая, что разрыв неминуем и надо что-то делать, Саша не знала, какой именно шаг предпринять. Больше всего она боялась дойти до той черты, когда в их квартире окажутся два совершенно чужих друг другу человека – не муж и жена, а соседи. Это так страшно – проснуться и увидеть рядом на подушке чужого человека. Саше хотелось опередить неизбежный момент, успеть уйти раньше, не дожидаться окончательного краха. Решение подсказала старая дореволюционная открытка. Откуда она взялась в их семье, Саша не знала, но, сколько себя помнила, открытка всегда лежала в коробочке с брошью. Брошь Саше подарили на восемнадцать лет – необычную, старинную, в виде веточки сирени. В простой день такую не наденешь, но к отдельным нарядам, особенно тем, что на выход, украшение удивительно шло, придавая облику неуловимый шарм. Жаль только, что пятилепесткового цветка на веточке не оказалось. Вот если бы она была ювелиром, то обязательно воспользовалась бы возможностью подарить женщине веру в счастье. В тот день три года назад Саша, перед тем как положить брошь на место после одинокого вечернего выхода в театр, взяла в руки открытку. Как удивительно старые вещи хранят дух своего времени. Саша разглядывала желтый картон с изображенным на нем цветущим парком и виднеющейся вдали колокольней, и ей казалось тогда, что она держит в своей руке застывший кусочек времени. Кому эта вещь принадлежала раньше? Ее подарили? Прислали по почте? Или это всего лишь купленная на память о поездке открытка? Ответов нет. Просто один из видов старого города. Саша перевернула открытку другой стороной и прочитала слова. Бледные, почти полностью выцветшие чернила, но разобрать написанное можно.
«Конец одному, начало другому».
Прямо про нее, точнее не скажешь.
Снова перевернула открытку. Над фотографией крупными буквами было напечатано «Воздвиженскъ».
И Саша восприняла это как знак. Начать другое, новое – в Воздвиженске. Она просидела тогда три дня в сети, читала про город, смотрела фотографии с видами, изучала возможность получения работы. Когда тебя ведет судьба – все складывается само собой, и на сайте трудоустройства она увидела вакансию администратора в частной гостинице. Это был шанс начать жизнь заново.
Дима ее догнал и молча пристроился рядом. В сквер они вошли вдвоем. Близость пьянила, и Саша еле удержалась, чтобы не дотронуться до него рукой. Вместо этого она сказала:
– Ты хотел поесть.
– Да, но могу и потерпеть. А куда ты идешь?
Саша из последних сил сдерживала радостную улыбку. Может, машине она и проиграла, но вот голоду определенно нет.
– Я иду в музей. А ты?
– А я иду с тобой.
– Голодный.
– Немного.
Саша отвернулась, чтобы скрыть свое довольное лицо.
В сквере оказалось очень много народу, играла музыка, вдоль главной заасфальтированной дорожки располагались палатки и шатры. Здесь были представлены народные промыслы, детские уголки творчества, лотки с книгами, открытками, старинными фотографиями. Музыка, как позднее выяснилось, слышалась из настоящего старинного граммофона. Около граммофона стоял парень в косоворотке и жилете и продавал билеты на сеанс синематографа.
– Настоящий синематограф? – уточнила Саша. – Немой?
– Немой и с тапером[1], – подтвердил парень.
– Где же вы его взяли? Я имею в виду фильм.
– Нашли старую пленку. Посмотрите, не пожалеете, сеансы каждые полчаса.
– А где?
– Большой шатер в конце сквера видите? Вот туда вам надо. А билеты у меня продаются.
– Сколько кино идет по времени?
– Двадцать минут, недолго.
Саша поняла, что очень хочет посмотреть этот самый синематограф, да еще с тапером, и повернулась к Одинцову.
– У тебя музей, – ответил он на ее немой вопрос.
– Мы успеем, я вышла заранее.
Они смотрели друг на друга, понимая без слов, как когда-то очень давно.
– Нам два билета, пожалуйста. – Одинцов сказал это, вынимая из кармана бумажник и не отводя глаз от Саши. Это было какое-то огромное, не умещающееся в груди счастье – стоять вот так и знать, что впереди целый день. Один день на двоих.
Они шли по дорожке мимо прилавков с шалями, деревянными расписными ложками, пирогами, шерстяными носками.
– У нас варенье вишневое, клубничное, малиновое!
– Мед липецкий!
– Мам, купи мороженое!
До начала сеанса оставалось пятнадцать минут, а рядом пекли блины, продавали калачи, предлагали ягодный сбитень.
Они купили горячего чаю, блинов с вареньем и смотрели, как на открытой площадке около клумб звезда сериалов и рекламы читает прекрасным баритоном юмористические рассказы Чехова. И люди подходят, садятся на скамейки, слушают. Одна только Лулу, разместившаяся в первом ряду, откровенно скучает, вертится или копается в телефоне.
– Я никогда не был на таких фестивалях, – признался Дима, отодвигая в сторону пустую одноразовую тарелку. – Очень колоритно. Надо чаще ездить по городам, никогда бы не подумал…
– Видишь среди деревьев высокую колокольню? – Саша махнула рукой в сторону площади. – Эта церковь была построена на деньги купцов и примыкает к бывшим торговым рядам. Обманул человека, согрешил, побежал помолиться-покаяться и снова за прилавок. Я всегда, когда иду мимо, думаю, что когда-то здесь протекала совсем другая жизнь, а горести и радости у людей были все те же: дом, дети, семья, болезни, работа.