— Бреур никогда не согласится на это. Он разрешил мне быть здесь, потому что считал, что ты умираешь. Если он узнает, что я по-настоящему исцеляю тебя, он не позволит мне остаться в твоём имении ни одной лишней минуты. Как ты не понимаешь, он обязательно попытается навредить тебе через меня!
— Я способен защитить свою женщину, Гвен, — тихо, но безапелляционно заявил Ирвен. — Если проблема в Бреуре, я сделаю так, что он на расстояние видимости к тебе не подойдёт. Ты останешься у меня, я пришлю ему копию контракта и деньги. С юридической точки зрения ты уже совершеннолетняя, тебе двадцать пять. Ты уже достигла возраста женской независимости. Твой брат больше не имеет права решать за тебя.
Я во все глаза смотрела на Ирвена и не знала, как объяснить ему, почему наш брак — отвратительная идея. Мне мучительно не хотелось выходить за него замуж, потому что я чувствовала — ничем хорошим это не закончится.
— Он может мне приказать. А я ненавижу, когда мне приказывают… — проговорила я, отчаянно стараясь намекнуть Ирвену.
— Ты можешь ослушаться его приказа.
— Не могу… в том-то и дело, что не могу! — едва не вскричала я.
— Гвен, я не понимаю, в чём проблема. Я предлагаю тебе решение, которое позволило бы нам быть вместе. Законно. Если ты переживаешь о своей репутации — об этом я позаботился уже давно. Никто никогда не посмеет сказать о тебе плохое слово. Клянусь, что сделаю всё возможное, чтобы в браке со мной ты была счастлива и защищена. Я не умею говорить все эти красивые слова, но обещаю, что постараюсь стать хорошим мужем.
Он прижал меня к себе ещё теснее и требовательно спросил:
— Или у тебя есть кто-то другой? Ты любишь кого-то ещё?
Я замешкалась с ответом. Сказать ему, что другой есть? Это причинит боль, зато… поможет оттолкнуть. Хотя такого упрямца может и раззадорить. Да и не могла я заставить себя солгать. Не хотела обманывать Ирвена. Даже во спасение. Слишком сильно его уважала.
В то же время и согласиться на этот брак никак не могла. И против ритуала слияния, о котором Гвендолина практически ничего не знала, у меня было ещё одно возражение: а что если вместо духа Ирвена в его тело вернётся другой?
Ведь я же очутилась в теле Гвендолины, значит, такую возможность исключать нельзя. Даже представлять на месте Ирвена чужака было страшно. Нет, лучше я проведу ритуал Бреура. Сниму проклятие, и тогда…
Либо сбегу, либо попробую довериться. Попрошу, чтобы Ирвен оградил меня от «брата» или даже увёз куда-нибудь подальше отсюда. Рассказать ничего не смогу, но вдруг он поймёт и без слов? Он уже догадывается, что я опасаюсь своих «родственников». А затем буду искать способ избавиться от подчинения Бреуру. Однако, чтобы открыться Ирвену, я должна быть абсолютно уверена, что он не использует мою уязвимость себе во благо.
Ведь будем честны, даже самые лучшие из мужчин мечтают о покорной жене. И если Ирвен убедится, что «брат» меня не достанет, то какой ему смысл избавляться от столь удобного побочного эффекта ритуала подчинения?
Всё время, пока я лихорадочно обдумывала своё положение, Ирвен прожигал меня взглядом.
— Если у тебя есть кто-то другой, но он до сих пор не женился на тебе, значит, он просто трус, который боится сложностей. Скажи, у тебя кто-то есть? — настойчиво спросил он.
— Никого у меня нет, — выдохнула я, повинуясь командным ноткам в его голосе. — Но я не могу выйти за тебя.
— Я тебе не нравлюсь? Вызываю отвращение? За время болезни ты перестала видеть во мне мужчину? — Ирвен был настолько напряжён и уязвим в этот момент, что даже если бы он оказался прав, я бы всё равно это отрицала.
Но он ошибался. За время болезни я узнала его достаточно хорошо, чтобы теперь кусать губы при мысли о возможном расставании.
— Ты мне безумно нравишься, и твоё поведение во время лечения вызывает глубочайшее уважение. Ты ни разу не сорвался, не вымещал злость на окружающих, не скатился в жалость к себе. И именно поэтому я не выйду за тебя, Ирвен. Ты слишком дорог мне, чтобы рисковать твоей жизнью.
— В таком случае я не принимаю твой отказ, — отрезал он. — Я сам буду оценивать риски и распоряжаться своей жизнью. И я решил, что мы поженимся.
— Нет! — выдохнула я. — Ты не можешь решать за меня.
— Могу.
— Нет!
— Не спорь, Гвен. Больше говорить тут не о чем.
Мне стало почти физически больно из-за того, что он не хотел меня слушать и понимать. И теперь ещё острее ощутила, что даже если у нас получится снять проклятие, я не буду счастлива в браке, в котором муж будет просто отмахиваться от моих возражений.
— Спорить не буду. Как и выходить за тебя, — твёрдо сказала я.
— Предпочтёшь стать нищей через пару лет? Дома вы скоро лишитесь, а заработок лекарки не покроет налог, который тебе нужно будет платить за себя. Я понимаю твои страхи и твоё нежелание рисковать. Понимаю. Именно поэтому я дам тебе время привыкнуть к тому, что мы поженимся.
Вот ведь несносный упрямец!
— Давай отложим этот разговор? Для меня сейчас важнее твоё выздоровление, — мягко проговорила я и погладила Ирвена по щеке, меняя тактику. — Нам ничего не нужно решать сегодня. Продлим договор, ты защитишь меня от Бреура, а потом мы вместе подумаем, что делать дальше. Хорошо?
Он наконец расслабился и поцеловал меня. Бережно и нежно, совершенно иначе, чем раньше. Без исступления, без горечи, без отчаяния. Медленно, плавно, дразняще.
Я прикрыла глаза и отдалась на откуп новым ощущениям. Изучала его так же, как он изучал меня. Таяла в этом поцелуе, хоть и знала, что не соглашусь на брак. По крайней мере — в ближайшие месяцы.
Ирвен не хочет этого признавать, но он живёт за счёт заёмных жизненных сил и чересчур слаб, чтоб так рисковать. А я слишком сильно забочусь о нём, чтобы выйти за него замуж, однако говорить ему об этом пока не стану.
Взошедшая луна укутала луг пелериной из голубого света, накинула на деревья невесомые искристые шали, сплетённые из звёздного сияния, и застыла десятками отражений в тёмных окнах имения.
— Тогда я отправлюсь к твоему брату, попрошу продлить наш договор и заодно сделаю кое-какие дела в городе.
— Ирвен, пожалуйста, не надо никуда уезжать сегодня. Ты пока слишком слаб.
— Нет, Гвен. Единственный способ перестать быть слабым — это подняться и начать действовать. Ни один мужчина ещё не становился сильнее от лежания в кровати. Я вернусь через несколько часов, а ты пока отдохни и наберись сил. Пусть Нони приготовит тебе что-нибудь особенное. Или вызови модистку из города, я оплачу все расходы. Побалуй себя чем-то приятным.
— Мне было бы приятно, если бы ты слушал меня… — вздохнула я, уткнувшись лицом ему в грудь. — Как твой целитель, я говорю: твоё тело с трудом борется с ядом, и нагрузки тебе противопоказаны.
— Я ощущаю себя гораздо лучше, — упрямо возразил он. — А разговор с твоим братом не терпит отлагательств.
— Хорошо, — снова сдалась я, понимая, что переспорить Ирвена невозможно, а это не та битва, в которой я использую последние стрелы, и не тот холм, на котором я готова умереть.
Подняла на него глаза и попросила:
— Только умоляю, будь осторожен. И не верь тому, что говорит Бреур.
Тридцатый день эбреля. Глубокой ночью
Ирвен не возвращался так долго, что беспокойство нарастало с каждым часом, пока не встало в горле першащим, горьким комком. Бреуру я не доверяла ни на грош и боялась, что он сделает Блайнеру или мне какую-нибудь гадость просто потому, что может.
Ни сладостей, ни развлечений, ни тем более модисток мне не хотелось.
Чем глубже я мысленно погружалась в ситуацию, тем сильнее опасалась ритуала, который должна была провести уже через несколько часов. И посоветоваться было не с кем — рассказать я ничего не могла, а на оставленный на тумбочке листок со схемой Ирвен не обратил внимание ни вчера, ни сегодня. Просто взять и всучить ему листок не получалось — попробовала, но тело будто становилось чужим, как только я собиралась нарушить приказ Бреура.
Из найденной у Ирвена книги о ритуалах ничего относящегося к моему случаю выяснить не удалось. Да там даже отдалённо похожей схемы не было! Однако между тем, что рассказал Бреур, и тем, что писали в книге, была одна существенная нестыковка. Дети Гесты могли воззвать к Танате. Это подтверждала и история Моэры, и десятки других. Геста карала за «измену» только жрецов, но Гвендолина жрицей никогда не была и быть не могла — женщин не допускали до этой роли.
А значит, Бреур солгал мне. А если солгал в этом, то в чём ещё?
Из памяти Гвендолины ничего полезного выудить не удалось. Ритуалы никогда её не интересовали и вообще считались неженским делом. Можно подумать, чтобы рисовать круги и знаки мало было двух рук, и требовалось что-то дорисовывать причиндалами!
Хотя логику я понимала — магически одарённые женщины должны рожать детей для Империи, а не заниматься такой ерундистикой, как карьера или воплощение своих желаний. Феминизм в этом мире ещё не придумали, и власти справедливо опасались, что если дать женщинам выбор, то они перестанут выходить замуж по указке семьи и рожать по десять детей от нелюбимого мужа. И тогда настанет хаос, потому что вся текущая общественная система держалась на пресловутом «бабы новых нарожают», что для стороннего наблюдателя было очевидно.
Вот только проблемы этого мира меня сейчас волновали мало. Какое мне дело до политических и социальных столкновений между полуденниками и полуночниками или магами и запертыми в разломе драконами, если шансы дожить до следующего вечера становятся призрачнее с каждой минутой?
Схема ритуала отпечаталась у меня в мозгу и постепенно словно заслоняла собой всё остальное. Откуда-то из глубин сознания пришло воспоминание, что для проведения ритуала требуется специальная впитывающая лунный свет жидкость — мерку́ра. И её у меня нет. Как нет и кисточки, предназначенной для работы с ней. Трогать меркуру руками нельзя — она оставляет следы и ожоги, поэтому её наносят на кожу лишь тогда, когда планируют запечатлеть на теле определённый узор.