т это в зале суда.
— Конечно. Я понимаю. Возможно, это смягчит их отношение ко мне? Позволит смотреть на меня не как на представительницу враждебного рода, а просто как на незнакомку в её теле?
— Не знаю, Гвен. Чужемирцев не любит никто, а ты — потенциальная Странница, хотя раньше о женщинах-странниках я не слышал. Но раз ты смогла однажды вернуться в чужое тело, значит, сможешь это сделать и снова. Несколько веков назад всех чужемирцев убивали сразу, затем законы несколько смягчились, чужаков начали использовать как источники информации, но отношение всё ещё осталось негативным. А Бреуру следовало сразу доложить о том, что произошло. Однако он этого не сделал. Мы можем попробовать сыграть на этом нарушении, хотя для этого придётся рассказать твою тайну всем, кто вовлечён в судебный процесс, а это может сыграть против нас, потому что на симпатию судьи после этого рассчитывать не придётся.
Я тяжело вздохнула, уткнувшись в плечо мужа:
— Хорошо, что ты не предвзят.
— Предвзят. Очень предвзят, — с улыбкой ответил он и поцеловал меня.
Было нечто несправедливое и обидное в том, чтобы целовать собственного мужа украдкой, прячась от других и опасаясь, что наше уединение могут в любой момент прервать. Но в то же время отказываться от столь ценного момента близости я не собиралась. Жарко ответила на ласку, и несколько минут спустя муж дразняще спросил:
— Как думаешь, комната для свиданий — достойное место для коллекции?
Я широко распахнула глаза, неверяще глядя на Ирвена. Хотела ему сказать, что он — сумасшедший, но пока подбирала слова, он снова завладел моими губами, а потом… в общем, поздно стало взывать к его разуму, потому что тот явно сложил полномочия, забрав с собой во временную отставку ещё и мою осторожность.
Спустя невыносимо прекрасные четверть часа мы помогали друг другу привести в порядок одежду, а я пыталась успокоиться, унять бешеное сердцебиение и избавиться от красноречивого румянца на щеках. Когда мы приняли подобающий вид, Ирвен приобнял меня за талию и вывел из помещения допросной.
Изнутри щекотало задорное упоение собственной дерзостью. Учинённое нами хулиганство осталось незамеченным, и от этого становилось лишь веселее. Мы с Ирвеном теперь разделяли на двоих ещё одну бесшабашную тайну, и от этого ощущение нашей связи только крепло.
Зато в камере мы смогли спокойно поговорить, не снедаемые потребностью накинуться друг на друга. Ирвен объяснил, на чём будет строиться наша защита, и один из пунктов — приказ пожертвовать собой для снятия семейного проклятия, что мы планировали инкриминировать Бреуру как попытку преднамеренного убийства. У нас даже имелось косвенное доказательство. Правозащитник сумел достать договор на изготовление таблички для склепа с моим именем. Брат действительно её заказал и даже распорядился выгравировать на ней год смерти. Правда, без даты. Экономный драконов выродок!
Почему-то именно этот практичный цинизм разъярил меня настолько, что я впала в злой азарт. Попадись мне сейчас Бреур — выцарапала бы ему глаза и выбила те зубы, которые не успел выбить муж.
Но мы сидели в камере, а этот поганец гулял на свободе и требовал от нас огромную денежную компенсацию за нападение, однако я не собиралась платить ему ни арчанта.
В этот момент в голове возник план. Простой, как колун, и такой же эффективный.
Осталось только дождаться встречи с дорогим братцем.
Третий день майрэля. Вечер
Ждать долго не пришлось. Мы протомились в заточении всего один день, когда надзиратель пришёл с новостью:
— У вас посетители.
Мы с мужем переглянулись и замерли в ожидании, оба наэлектризованные волнением, злостью и жаждой поквитаться.
— Ирвен, пожалуйста, позволь мне самой вести разговор с братом, — в который раз попросила я. — Поверь, я знаю, как на него надавить.
— Если знаешь, то просто расскажи мне, Гвен, — упрямился муж.
Этот диалог продолжался уже больше суток, и мы никак не могли прийти к общему знаменателю. Вернее, Ирвен не хотел уступать. Несмотря на то, что он очень сильно меня любил, доверял и ценил, глубоко укоренившиеся убеждения в том, что именно муж обязан говорить от имени семьи, особенно в подобных ситуациях, не позволяли ему передать мне это право хотя бы ненадолго.
Я изо всех сил старалась не беситься и ежеминутно напоминала себе, почему вышла замуж за этого упрямца, но нервы начали сдавать.
— Ирвен, если я не преуспею, то к делу подключишься ты, — уговаривала я.
— Зачем тогда вообще это нужно? — артачился он. — Лучше я сразу поведу с ним беседу сам.
Вот хоть лбом об нары бейся, всё равно толку ноль целых ноль десятых.
— Ирвен, — в очередной раз вздохнула я, а потом тихо-тихо зашептала ему на ухо: — Я хочу использовать как рычаг давления некоторые воспоминания, открывать которые было бы подло по отношению к Болларам. Как бы Бреур ни поступил, он не один. Шантажировать его таким образом — не очень-то этично, но поверь, он внемлет и не захочет нанести вред сёстрам. Если же о подобном заикнёшься ты, он решит, что я уже всё тебе рассказала, и ему станет нечего терять. А я не хочу загонять его в угол, Ирв, потому что он действительно на многое способен, и если сейчас есть хоть какие-то шансы на своеобразное перемирие, то они испарятся. Бреур страшен в гневе, изобретателен и достаточно терпелив, чтобы ударить если не по нам, то по нашим детям. Тем более что твоя тётя именно так и поступила.
— Поэтому я дам ему понять, что если он не отступится, то я его уничтожу, — сурово сдвинул брови Ирвен.
— И ты всерьёз считаешь, что его это испугает? — горько усмехнулась я. — Тогда ты слабо себе представляешь, что он думает и чувствует.
— Мне плевать, что он думает и чувствует, — пророкотал Ирвен чуть громче, чем следовало.
Я терпеливо взяла его лицо в ладони и продолжила убеждать:
— А зря. Ты не можешь обыграть врага, если не знаешь, как он мыслит и что будет делать дальше. Да, умирать Бреур, вероятно, не хочет. Но если ему удастся мощно ударить по Блайнерам перед смертью, он так и сделает. И умрёт с облегчением, потому что сейчас его жизнь состоит из бессилия, безденежья, работы на износ и враждебности остальных родов. Ты даже не представляешь, через что он прошёл, когда учился в академии. Да и я не представляю. Вещи, о которых он рассказывал… издевательства и травля, с которыми он столкнулся… просто ужасны. А ведь наверняка самое страшное и стыдное он утаил. Не всем можно поделиться с сестрой, пусть и любящей. И тем не менее он всё это вытерпел и доучился до конца, чтобы иметь диплом и передать знания остальным сёстрам.
— Зачем ты мне это рассказываешь? Чтобы меня смягчить? Этого не будет, — продолжал настаивать на своём Ирвен. — Мне станет спокойнее, если я решу проблему Бреура радикально.
— Это ты всегда успеешь сделать. Пожалуйста, дай мне возможность поговорить и договориться с ним. Ирвен, для меня это безумно важно. Пожалуйста, я прошу…
— Я не понимаю, почему ты так цепляешься за эту семью… — с вызовом посмотрел он. — Ты постоянно защищаешь их. Дед прав, ты должна выбрать сторону раз и навсегда и решить, где лежит твоя преданность, Гвен.
Обняла мужа, почувствовав, что он уже на пределе. Для него всё так просто — мир чёрный и белый. Тут друзья, там враги. Но я не могла взять и отвернуться от воспоминаний Гвендолины, а также действительно не хотела, чтобы он недооценивал Бреура. Но и сказать, что желала брату смерти, не могла.
Мне просто хотелось, чтобы он от нас отстал и чтобы мы смогли жить обычной жизнью. Если Ирв расправится с Бреуром, то это нанесёт удар по всем сёстрам, а Кайра наверняка этого так не оставит и будет мстить. И весь этот порочный цикл, вся эта вражда повторится, выйдет на новый виток. А пострадают в первую очередь самые беззащитные.
Я не хотела, чтобы наши с Ирвеном дети росли в ненависти или опасались поворачиваться спиной к родственникам с моей стороны. Именно поэтому я настаивала на том, чтобы договориться. Да, Бреур не добился желаемого, но его проигрыш пока нельзя назвать разгромным. В конце концов, он получил деньги по контракту, а тайна магов жизни пока остаётся таковой. Как и тайна ритуала, с помощью которого он сумел наложить на меня заклинание подчинения.
— Я всегда буду на твоей стороне, Ирв. Но это не означает, что я обязана смотреть тебе в рот и соглашаться с каждым твоим решением. Если я уважаю твоё мнение, это не значит, что у меня нет своего. Тебе нужно это принять. Можно любить человека и при этом не соглашаться с ним. Это не предательство. Предательство — действовать за его спиной. Кеммер тоже не согласился с тобой, но уступил и сделал то, что ты просил, а потом ему хватило достоинства признать ошибку. А сейчас ты ошибаешься в отношении Бреура. Пожалуйста, позволь мне попробовать решить эту проблему моим методом. Для меня это очень важно. Я знаю, что ты любишь меня и будешь всегда защищать, но мне также важно видеть, что ты способен не только приказывать, но также уважать моё мнение и доверять моему суждению. Мне может быть безумно хорошо с тобой в постели, но без уважения и доверия наш брак неизбежно развалится. Я этого не хочу. Но очень боюсь, потому что мы на самом деле почти не знаем друг друга.
Лицо Ирвена на мгновение окаменело, и мне стало страшно, что он всё равно не уступит. Не услышит, не примет, не поймёт, насколько сильно мои представления о браке отличаются от его.
Брови мужа сошлись у переносицы, глаза сощурились, а сердце забилось чаще.
Через печать до меня долетали отголоски эмоций. Возмущение моим упрямством, желание всё сделать по-своему, уверенность в своей правоте и обида на то, что я посмела выдвигать какие-то требования, вместо того чтобы молча улыбаться и быть покорной женой.
С другой стороны, он действительно меня любил и понимал, что сам принял решение жениться на мне, а я отличаюсь от других женщин этого мира.
Желание остаться главным в семье и с самого начала отношений дать мне понять, кто будет принимать решения, боролось с желанием не обижать меня и не раздувать возникшее разногласие до пожара полноценной ссоры.