— Но разве не тем же самым, господин президент, занимаются наши казармы? Разве там не стараются сделать людей одинаковыми?
— Уж не думаете ли вы…
— Почему бы и нет, если нужно?
— Генерал, давайте говорить серьёзно. Я не хочу, чтобы вы забывали о таких понятиях, как общественное мнение и суд потомков. Для меня это, поверьте, не пустой звук.
— Господин президент, вы вольны сказать «нет». Смею, однако, предупредить, что рано или поздно установка будет создана в какой-нибудь другой стране. Это неизбежно. Найдутся учёные, которые придут к той же идее, и найдётся правительство, которое скажет «да».
Президент задумался и посмотрел туда, где висели портреты великих деятелей прошлого. Отблеск огня совсем ослаб, портреты покрывала тень, лишь на ближнем портрете редкие вспышки пламени оживляли чей-то суровый лик.
— Так вы полагаете, что эта идея изготовления солдат-двойников может прельстить какое-нибудь правительство?
— Должен уточнить. Солдаты-двойники и армии неограниченной численности — это в перспективе. Пока что дублирование слишком дорого.
— Сколько?
— Двести тысяч кларков экземпляр.
— Уф! Если не ошибаюсь, рядовой солдат стоит сорок тысяч?
— Совершенно верно.
— Так кого же вы будете дублировать, генерал? Уж не себя ли?
— Нет. Талантливых учёных.
Президент удивлённо посмотрел на Дорона.
— По-моему, их у нас и так слишком много, — сказал он.
— Согласен. Учёных много. Но речь идёт о талантливых, по-настоящему талантливых людях.
— Это ужасный народ! Несносный! Их приходится терпеть, потому что они полезны, но…
— Разрешите возразить. В наши дни побеждает тот, на чьей стороне больше талантливых мозгов. Это аксиома, которую не поняли немцы. Этим они лишили себя атомной бомбы.
Из бокового кармана куртки президент, помедлив, извлёк маленькую записную книжку.
— Сколько стоит учёный, господин генерал?
— Рядовой учёный — сто пятьдесят тысяч кларков, выдающийся… тут нет точной цены. Иногда его мозг может стоить сотни миллионов. Мозг гения — миллиарды.
Карандаш президента занёс цифры в записную книжку. Минуты две он что-то подсчитывал, беззвучно шевеля губами, потом удовлетворённо сказал:
— Итого получается: чистая прибыль — два миллиона кларков. Неплохо, мой генерал!
— Простите, не совсем понял ваш баланс.
— Поясню. — Президент назидательно поднял палец — привычка с тех времён, когда он был судьёй. — Принимаем ориентировочный доход от дублирования талантливого учёного равным… не миллиарду кларков, тут вы хватили через край, генерал, а десяти миллионам. Для гениев вполне достаточно. Теперь — расходы. Само дублирование — двести тысяч, создание материальных благ для «новорождённого», — президент улыбнулся, — ну, это мизер… Всякие там автомобили, виллы… Расходы на обработку общественного мнения страны в пересчёте на одного дублируемого человека — два миллиона кларков. Впоследствии этот расход может быть снижен… Затраты на обработку мирового общественного мнения положим равными трём миллионам. Отчисления на амортизацию престижа страны — надеюсь, временную — два миллиона, престижа правительства внутри страны — около миллиона… В дальнейшем, особенно при массовом производстве, расходы могут быть значительно снижены. И это, конечно, черновой расчёт. Вы с ним согласны?
— Не совсем. Зачеркните графу «расходы на обработку общественного мнения». Очень талантливых учёных, как я сказал, мало. Для начала мы сделаем не так уж много дублей. Вопрос их статуса можно урегулировать без оповещения общественности. Здесь есть свои трудности, но…
Его остановил жест президента.
— Я даю разрешение, генерал. Но только на проведение опытов. Во имя науки. Ясно?
— Вполне, господин президент. Я вас ещё ни разу не подводил.
— Я знаю.
Некоторое время они молчали.
— А что, — неожиданно с интересом спросил президент, — эти учёные… Они согласятся?
Дорон улыбнулся впервые за весь вечер.
— Меня иногда интересует, — сказал он, — видит ли рыба крючок, перед тем как попасться. Лично я думаю, что видит.
— Значит, всё дело в приманке?
— Конечно. Наша главная слабость в том — ведь некоторым образом и я учёный, господин президент, — что мы безумно хотим видеть конечный результат своих опытов. Разве мало было исследователей, которые пробовали на себе культуры всяких там зловредных микробов?
— Вот это-то, говоря откровенно, и страшит меня в учёных.
— А разве вы сами не хотите видеть результаты своей политики?
Президент досадливо поморщился и допил глинтвейн.
— Кстати, генерал, кто будет первым… э… Нет, я не так должен спросить. Кто будет вести опыты?
— Опыты ведут профессор Чвиз и профессор Миллер, который однажды уже испытал действие установки на себе (президент вздрогнул). Мы рассчитываем закончить работы в течение года.
— Так. — Лицо президента приняло отрешённое выражение. — Год… только год… Сегодня четверг? Через неделю вы представите мне подробный доклад о всех аспектах проблемы. Опыты продолжайте. Должное финансирование вам будет обеспечено.
— Благодарю, господин президент.
Дорон встал.
— Сегодня я проведу ночь в молитвах, — сказал президент.
После ухода генерала он включил свет и сел за неоконченный пасьянс. Его губы беззвучно шептали что-то, и со стороны могло показаться, что президент молится.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀2. Необычный день⠀⠀ ⠀⠀
До звонка оставалось ровно пять минут. Луиза успела ещё раз взглянуть в зеркальце и улыбнуться своему отражению. Ей ответило улыбкой миловидное продолговатое лицо с маленьким прямым носиком, припухлыми губками и серо-зелёными, чуть навыкате глазами.
«Пусть попробует эта рыжая девчонка, когда ей стукнет двадцать восемь, выглядеть так же, — подумала она. — И что нашёл в ней хорошего Питер? Странные вкусы у этих мужчин…»
Она торопливо спрятала зеркальце и помаду в сумочку, потом достала из ящика лабораторные журналы и стала раскладывать их на столе в раз и навсегда заведённом порядке.
Луиза спешила. Она знала, что ещё не успеет отзвонить звонок, как дверь лаборатории резко распахнётся и на пороге появится профессор Чвиз. Он стремительно подойдёт прямо к её столу и, вскинув бороду, в тысячный раз произнесёт одну и ту же фразу: «Добрый день, Луиза. А где профессор Миллер?»
Третий год работает Луиза в лаборатории старика Чвиза и уже привыкла к тому, что здесь всегда всё совершается по заведённому порядку, заведённому и педантично охраняемому профессором Чвизом. И эти журналы, и этот обязательный утренний вопрос о Миллере, и даже сама Луиза, безропотно и пунктуально выполняющая все многочисленные распоряжения своего придирчивого шефа.
В коридоре мелодично запел звонок. Открылась дверь. Появился профессор Чвиз. Подошёл к столу. Запрокинул голову, так что борода встала торчком.
— Добрый день, Луиза. А где профессор Миллер?
— Добрый день, шеф, — автоматически ответила Луиза. — Профессор Миллер просил передать, что его сегодня не будет.
Чвиз что-то недовольно пробормотал, но, как всегда в таких случаях, молча прошёл в соседнюю комнату. Луиза видела, как он подошёл к умывальнику и, засучив рукава своей неизменной нейлоновой куртки, принялся мыть руки.
Каждое утро он проделывал эту операцию с особой тщательностью, словно врач перед осмотром больного. У Луизы никогда не хватало терпения смотреть, как он долго и упорно трёт один за другим каждый палец.
Она подвинула к себе журнал и, листая страницы, стала искать последнюю запись.
«Слава Богу, с Миллером на сегодня покончено», — отметила она про себя.
Действительно, не было ещё случая, чтобы на протяжении дня Чвиз поинтересовался Миллером вторично. «Сейчас он усядется в своё любимое кресло, — подумала Луиза, — и потребует, чтобы я читала вчерашние данные. Боже, как всё это мне надоело!»
Могла ли она предполагать, что этот день, начавшийся точно так же, как все предыдущие, окончится необычайно?
Но пока всё шло по традиционному расписанию. Чвиз опустился в кресло, несколько раз провёл своей широкой ладонью по бороде и, устремив взгляд куда-то вверх, произнёс:
— Ну что же, послушаем вчерашние данные.
Лабораторный журнал был уже раскрыт на нужной странице, и Луиза сразу начала читать ровным голосом:
«Опыт номер 1421 — шестнадцать часов пятнадцать минут. Объект — три бутона роз, начальное напряжение — восемьсот вольт, пиковое — двенадцать тысяч».
Её прервал телефонный звонок. Среди многочисленных странностей и чудачеств профессора Чвиза была и такая: он терпеть не мог телефона. Его просто в дрожь бросало от каждого звонка. А когда ему всё же приходилось брать трубку, он держал её двумя пальцами, точно взрывчатку, на почтительном расстоянии от уха.
— Алло? — сказала Луиза. — Это вас, шеф.
Она узнала голос Дорона.
— Слушаю, — недовольно произнёс Чвиз. — Да, я внимательно слушаю.
Дорон говорил чётко и громко, и даже Луиза поняла каждое его слово:
— Разрешение президента получено, профессор. Деньги есть. Поздравляю. Форсируйте опыты.
— Благодарю вас, генерал, — ответил Чвиз. — Приму к сведению.
И двумя пальцами — осторожно, как будто трубка могла взорваться, — положил её на рычаг.
— Можно продолжать? — осведомилась Луиза и, поскольку Чвиз ничего не ответил, стала читать дальше: — «Сила тока в импульсе — три тысячи ампер…»
Но Чвиз остановил её:
— Вы не знаете, когда придёт профессор Миллер?
Луиза удивлённо взглянула на шефа:
— Я уже говорила, что профессора Миллера сегодня не будет.
— Да, да… — как-то неопределённо протянул Чвиз. — Простите, Луиза, мне нужно подумать.
Он зашагал из угла в угол, почему-то держа руки перед грудью, как это делают хирурги перед началом операции. Левая щека его нервно подёргивалась. Луиза удивлённо наблюдала за шефом. Никогда ещё она не видела Чвиза таким. Старик был явно выбит из колеи, хотя обычно поражал Луизу своей невозмутимостью и непоколебимым равновесием. Впрочем, Луизе и раньше иногда казалось, что вся эта пресловутая пунктуальность и педантичность Чвиза только щит, с помощью которого он пытается оградить себя от необходимости принимать какие-либо решения. Женское чутьё подсказывало Луизе, что за подчёркнуто суховатым, а временами даже грозным внешним обликом Чвиза скрывается мягкий и слабохарактерный человек. Во всяком случае, такие мысли не раз приходили ей в голову.