«Подавляющая часть авторитетных экспертов полагает, что темпы роста мировой экономики в ближайшие годы будут существенно ниже, чем темпы роста мировой экономики были в 2004–2008 годах» – этими словами завершалось интервью.
Егор коротко поговорил после эфира с Ириной. Прощаясь, она ободряюще положила свою руку поверх его ладони. Тяжеловатой походкой Гайдар двинулся к выходу через ньюсрум агентства, полный занятых своими делами молодых сотрудников.
Потом было совещание в кабинете у Чубайса. Анатолий Борисович с кем-то заканчивал беседу, Гайдар в это время тихо ушел. «Мы не попрощались», – говорит Чубайс. До сих пор с отчаянием в голосе…
По дороге в Дунино Гайдар с верным охранником Геннадием Волковым, проработавшим с ним более 16 лет, заехали поужинать в ресторан. И вдруг почему-то начали вспоминать в буквальном смысле политическую историю страны. «А вы знаете, как вас звали в первой Думе?» – спросил Геннадий. «Знаю: Железный Винни Пух?» – «Егор Тимурович, откуда?!» – «Ну, вот знаю». Так и проговорили, пролистав за ужином всю жизнь. Как будто подводили итог.
В четыре утра Геннадия Волкова разбудила Мария Аркадьевна. Егор Тимурович лежал на лестнице. В одной руке у него был очечник, в другой – телефон. Вероятно, он сначала умер, а потом упал.
«Когда ехал на работу, – вспоминал о роковом дне 16 марта Чубайс, – мне позвонили из моей приемной и сообщили, что Гайдар умер. А им, наверное, позвонили из приемной Егора. (Помощник Гайдара Елена Мозговая говорила в интервью, что ей сообщили о смерти в семь утра. – А. К.) Это было что-то совершенно немыслимое. Развернул машину. Получилось, что я фактически первым приехал на дачу. Никого не было еще, да… Тело лежало на лестнице. Маша (Мария Аркадьевна. – А. К.), убитая горем… Дальше милиция, врачи, тело выносили. Боря Минц (российский политик и предприниматель, председатель исполкома СПС, впоследствии председатель правления Фонда Гайдара. – А. К.) приехал. И кто-то был еще… Мы там сидели-сидели, пока от Маши нам не передали, что, мол, „ребята, вы собираетесь здесь все время сидеть?“. Мы поняли, что нужно уходить».
Смерть была констатирована утром 17 декабря, в среду. Она наступила, по утверждению врачей, после двух часов ночи. Кто-то говорил: было впечатление, что Гайдар тянулся за выключателем, мгновенно умер, упал на лестницу. Отек легких, вызванный ишемией миокарда.
В четверг, 18 декабря, депутаты Вера Лекарева и Анатолий Аксаков предложили почтить память Егора вставанием и минутой молчания. Тогдашний первый вице-спикер Госдумы Олег Морозов, человек партийной выучки, бывший помощник последнего заведующего общим отделом ЦК Валерия Болдина, предавшего своего босса Горбачева в августе 1991-го, страшно разозлился. Оказывается, еще за день до этого некоторые фракции (можно догадаться, какие) «в категорической форме предупредили, что устроят публичный скандал, если будет предпринята попытка поднять палату». Получалось, что два депутата провоцировали прогнозируемый скандал и это оскорбляло память покойного. Потому Морозов и отказался «поднять палату».
Вера Лекарева и Анатолий Аксаков действительно, как выразился Морозов, пеклись о себе, любимых. Пеклись о своей человеческой чести. Им было стыдно за то, что государственный орган не почтит память государственного деятеля, который превратил Советский Союз в Россию.
Самое интересное, что всепонимающий Гайдар оценил бы логику и той и другой стороны. И отнесся бы с пониманием к Морозову, технично погасившему конфликт в Госдуме. А репутацию Госдумы уже все равно ничего не могло бы спасти. Два депутата свои личные человеческие репутации спасли. Остальные парламентарии – нет.
Непонятен народу, непопулярен, слишком сложно устроен для политика, чрезмерно учен. Странно было об этом думать в циклопического размера очереди, тянувшейся от самой Рублевки по улице маршала Тимошенко к ритуальному залу Центральной клинической больницы в субботу, 19 декабря 2009 года, в 15 градусов мороза.
Исполнительный директор Института Гайдара Сергей Приходько вспоминал, что местное отделение милиции сначала скептически отнеслось к его предупреждениям по поводу того, что народу на прощание придет очень много. А когда очередь в ритуальный зал растянулась до Рублевского шоссе, милиционеры впали в панику и вызвали «подкрепление»…
«Вся наша интеллигенция, которая вынесла на своих плечах так много, которая, по сути дела, стала мотором всей антикоммунистической революции 80-х, мирной революции, и которая потом потерялась, в Егоре получила смысл и получила оправдание», – сказал на панихиде Чубайс. Вот она и пришла сюда, к ритуальному залу Центральной клинической больницы, проститься с Егором. Прощание пришлось продлить. И все равно все желающие не попали в ритуальный зал – так их было много.
«Я обычно не плачу, но выть хочется. Выть хочется оттого, что он так мало жил, и оттого, что вокруг его деятельности столько вранья» – это Борис Немцов.
«Настоящий декабрист» – это Лера Новодворская.
«Он сделал наш язык переводимым, книги понятными, нас – гражданами мира. Заплатил очень дорого» – это Михаил Жванецкий.
«Все мы крестьянские дети на барской усадьбе Гайдара», – говорил о Егоре когда-то, в 1990-х, Алексей Головков, который в 1991-м привел молодого экономического гуру к Геннадию Бурбулису.
Это правда. Всегда казалось, что Гайдар знает что-то такое про нашу жизнь, чего другие не знают.
«История предоставила нам еще один, быть может, последний шанс, и граждане великой страны должны сделать свой выбор. Смириться с очередной бюрократической приватизацией власти или, наконец, разорвать замкнутый круг и сделать необратимым разделение власти и собственности».
ЭпилогВозможны ли реформы в России?
«Последний шанс» по Гайдару… Таких шансов, которые всякий раз оценивались как последний, было немало. И всякий раз, с каждым новым шансом истончалась надежда на саму возможность реформ.
Если мы обобщим исторический опыт и примеры из современной российской истории, даже уже не истории, а фактически сегодняшнего дня, то на выходе получим несколько характерных свойств реформ, не исчезающих на протяжении не то что десятилетий, а веков.
Любой из реформаторских этапов «русского цикла» отличает несколько неизменяемых в ходе русской, советской, постсоветской истории элементов: одинаковые причины и триггеры перемен; верхушечный характер преобразований, в ряде случаев – в соответствии с запросом «снизу»; ограничители преобразований, включая сопротивление им; и, наконец, незавершенность реформ, провоцирующая все новые и новые попытки догоняющего развития России.
Очень важный момент: на определенном этапе развития – или, наоборот, стагнации или движения страны вспять реформы оказываются неизбежными.
Триггер реформ всегда один и тот же – доведение до ручки ситуации в стране, когда элите, чтобы сохранить себя, надо уже начинать что-то делать. Причем один из вариантов этого «что-то» – усиление репрессий, что, впрочем, не отменяет впоследствии возвращения к реформаторской повестке. Хотя репрессивно-застойный период может длиться и десятилетиями. Однако есть и опция выбора элитами модернизационной стратегии в целях избежать проблем для самих себя. И если в то же самое время в обществе зреет спрос на перемены, в какой-то точке это движение навстречу друг другу «верхов» и «низов» соединяется – начинается реформа.
Никколо Макиавелли писал в «Истории Флоренции»: «…Новый порядок порождается беспорядком, порядок рождает доблесть, а от нее проистекают слава и благоденствие… Когда предел бедствий достигнут, вразумленные им люди возвращаются к… порядку».
Запаздывание элит с реформами иной раз превращает ситуацию во взрывоопасную. Об этом, например, писал в 1813 году царю Александру I находившийся в ссылке в Перми Михаил Сперанский: «Царства земные имеют свои эпохи величия и упадка, и в каждой эпохе образ правления должен быть соразмерен той степени гражданского образования, на коем стоит государство. Каждый раз, когда образ правления отстает или предваряет сию степень, он ниспровергается с большим или меньшим потрясением. Сим вообще изъясняются политические превращения, кои в древние времена и в дни наши предлагали и изменяли порядок правлений». Поэтому, заключает Сперанский, важна «благовременность начинаний», то есть правильно выбранное время начала реформ.
Характерно, что именно Сперанскому приписывали иронично-раздраженное высказывание о реформаторском бессилии царя Александра: «Tout ce qu’il fait, il le fait à demi» («Все, что он делает, он делает наполовину»).
Начинают реформы элиты, потому что инициировать модернизацию могут только те, у кого в руках власть. Важно консолидировать политические, аппаратные, социальные группы, которым реформы выгодны, и тем самым сформировать так называемые «коалиции за модернизацию», в ядро которых, по небесспорному предположению ряда исследователей, могли бы входить «интеллектуалы, крупный бизнес, высокодоходные слои населения».
Небесспорному, потому что история последних лет показывает: реформаторский порыв этих слоев быстро исчерпывает себя и они, адаптируясь к существующей политической системе, становятся либо конформистами, либо сторонниками контрреформ.
При этом программы развития, которые готовят, поддерживают, проталкивают «коалиции за модернизацию», должны ориентироваться не на отдельные группы элит или населения, а на удовлетворение интересов всего общества. То есть речь идет о так называемом Парето-улучшении, когда улучшение состояния какой-либо группы не ведет к ухудшению состояния другой группы. Итоговыми выгодоприобретателями реформ в идеальной конструкции должны быть все.
Ответственная элита начинает преобразования и привлекает для этого контрэлиту, безответственная – закручивает гайки.
Эффективность реформ некоторые исследователи связывают с временами кризиса, началом срока работы нового правительства и сильной властью (например, ее президентской моделью). Такие механизмы работают далеко не всегда, представляется, что в этой модели недооценена роль демократии и ответственных элит, но, например, ровно в этой логике начинались радикальные реформы 1990-х годов: тогда речь шла еще и о возникновении нового государства – Российской Федерации. То есть к трем факторам добавлялся четвертый – старт с чистого листа, правда, с колоссальными обременениями, оставленными страной-предшественницей – СССР.