Ограничения реформ – политические, идеологические и аппаратные – непременные спутники российских преобразований. В перестройку этими ограничениями, флажками, за которые боялись выйти, стали границы социалистического выбора. Во времена Александра I и Михаила Сперанского такими ограничителями были крепостничество и абсолютная власть монарха. Во времена Александра II – абсолютная власть монарха уже без крепостного права. В сегодняшних российских обстоятельствах – стремление истеблишмента сохранить себя во власти, а значит, не допустить никаких преобразований.
Кроме того, не стоит сбрасывать со счетов такой объективный фактор, как сопротивление реформам. Например, Михаилу Горбачеву противостоял тот тип стратегического мышления, который возобладал уже в наше время. Это тип мышления, который и привел СССР к состоянию, когда перестройку уже нельзя было не начинать. Он описывается формулой «Не надо ничего трогать», консенсус бездействия. Этот принцип не чисто брежневский, хотя Леонид Брежнев, согласно многочисленным мемуарным свидетельствам, после 1968–1969 годов являлся его адептом. И он был не первым в череде лидеров, сознательно избегавших преобразований и модернизации. Симптоматична история с императором Австрии Францем-Иосифом I. Он всячески препятствовал индустриализации страны: предвосхищая Маркса, видел в рабочих носителей революции. Когда перед императором положили план строительства железной дороги, он прямо сказал, что это приведет к революции. Сила перемен и инноваций всегда страшила правителей: в ней они видели пророщенные зерна возможной демократизации и угрозу своей власти.
Все это описано еще тем же Сперанским в 1809 году: «Какое, впрочем, противоречие: желать наук, коммерции и промышленности и не допускать самых естественных их последствий, желать, чтобы разум был свободен, а воля в цепях… чтобы народ обогащался и не пользовался бы лучшими плодами своего обогащения – свободою».
Любая русская реформа могла быть описана поговоркой: «И хочется, и колется». Отсюда еще один элемент «эффекта колеи» в способе проведения реформ – их незавершенность.
Чем дольше тянули с экономическими реформами после провалившейся попытки 1965–1968 годов, тем выше с каждым годом становилась цена возможных преобразований, тем в большей степени шоковыми они должны были оказаться. Чем дольше тянули с политическими реформами после попыток Хрущева в 1962–1964 годах подготовить проект новой Конституции СССР, тем более мощным оказался потом взрыв массового недовольства властью.
Из вечной незавершенности реформ вытекает эта российская обреченность на догоняющее развитие и в ряде случаев, в терминах Юргена Хабермаса, на «догоняющие революции», или «революции обратной перемотки», которые «наверстывают упущенное». Пример «догоняющей революции» – протесты 2011–2012 годов, когда наиболее продвинутые слои образованного городского среднего класса предъявили спрос на политические преобразования, поскольку именно архаичная элита и недореформированное государство сдерживали нормальное, общецивилизационное развитие России.
В целом эти внутренне противоречивые логику и логистику преобразований хорошо описал российский демограф Анатолий Вишневский в работе «Серп и рубль»: «Какую бы составную часть осуществленных перемен мы ни взяли, в каждом случае после короткого периода успехов модернизационные инструментальные цели вступали в непреодолимое противоречие с консервативными социальными средствами, дальнейшие прогрессивные изменения оказывались блокированными, модернизация оставалась незавершенной, заходила в тупик. В конечном счете это привело к кризису системы и потребовало ее полного реформирования».
Идеальная реформа должна быть выгодна всем. В идеале же она может поддерживаться большинством граждан, что, впрочем, не гарантирует успеха, как это произошло с поначалу гиперпопулярной горбачевской перестройкой.
Тем не менее у реформ, конечно, бывают базовые носители и основные выгодоприобретатели. Егор Гайдар в работе «Аномалии экономического роста», опубликованной в 1997 году, писал: «Объективно сегодня две крупные социальные группы больше всего заинтересованы в либеральной экономической политике, способной проложить дорогу к устойчивому рыночному развитию в России: новый средний класс, которому нужны равные правила игры, эффективная защита частной собственности, экономически не слишком обременительное государство, и интеллигенция – те, кто связан с наукой, образованием, здравоохранением, культурой, то есть отраслями, перераспределение средств в пользу которых объективно отражает экономические потребности страны. Сумеют ли они осознать свои интересы, выработать эффективную форму взаимодействия в борьбе за них, преодолеть взаимное предубеждение? От этого в определяющей мере зависит будущее России в XXI веке».
Эти упомянутые Гайдаром продвинутые социальные слои могли бы стать основой «коалиции за реформы», предъявить спрос на модернизацию. Однако возникают и сомнения в том, что в современных российских обстоятельствах «коалиции за реформы» возникают по классовому, цеховому или профессиональному признаку. Вероятно, механика этих процессов более сложная. Кроме того, в сегодняшней России в ситуации «патриотического подъема», совмещенного с экономическим кризисом и социальной апатией, нет ни предложения сверху реформ, ни четко артикулированного спроса на них снизу. Как нет и четкого целеполагания – образа желаемого будущего.
Для реализации реформ нужна политическая воля и готовность элит и лидеров отказаться ради модернизации от власти, а значит, от авторитарной модели правления. Авторитарная модернизация в постсоветской России провалилась. Успех реформаторских усилий возможен исключительно в случае демократизации политической системы России: это – необходимое условие для проведения реформ новой волны. Как, собственно, и сама демократизация должна была бы стать главной реформой. Тогда появятся и адекватные вызовам XXI века ценности, нормы и институты.
Это то, о чем настойчиво говорил и писал Егор Гайдар: «Главную нашу задачу вижу в решении стратегических проблем государства, доведении до конца рыночных реформ и построении устойчивого, динамичного, богатеющего общества западного типа».
Писал настойчиво и в то же время пылко.
Как и подобает мальчику из интеллигентной и в то же время военной семьи. Решительный – почти до фатализма. Последовательный – до последнего момента, когда еще можно делать дело. Стойкий – как тот мальчик на черно-белом фото из старого хрупкого семейного альбома времен Карибского кризиса, который он пережил с мамой и папой на Кубе, когда ему было шесть лет; мальчик, несущий свою вахту с автоматом наперевес и со смешно задранной, как у солдатика, до конца исполняющего свой долг, детской головой.
Благодарности
Замысел этой книги родился из предыдущих книжных текстов автора, изучавшего историю реформ: двух версий биографии Анатолия Чубайса, истории Высшей школы экономики, книги интервью с патриархом реформ Евгением Ясиным и других проектов, в той или иной мере затрагивавших тему преобразований в России и их идейные истоки.
Глубокий интерес к эволюции российских реформ и одновременно биографии Егора Гайдара вырос из не менее глубокого уважения автора к этой исторической фигуре. Мое многолетнее общение как журналиста с Егором Тимуровичем началось еще летом 1992 года благодаря моему покойному ныне брату (в этом поколении немало ранних смертей) Сергею Колесникову, работавшему в то время советником и. о. премьер-министра, знавшему Гайдара еще со времен совместной работы в журнале «Коммунист» в 1987 году. И завершилось за несколько дней до смерти Егора Тимуровича, когда я брал у него интервью для книги о Высшей школе экономики, точнее, о становлении экономического и гуманитарного образования в постсоветской России.
Осенью 1992 года я был чрезвычайно горд переданной мне благодарностью и. о. премьера за помощь в подготовке одного из его публичных выступлений. Через своего брата я познакомился в тот же период с ключевыми представителями интеллектуального штаба реформаторов: особые отношения сложились у меня с Евгением Ясиным и Сергеем Васильевым.
Позже естественным образом состоялось знакомство с Анатолием Чубайсом и практически всеми представителями команды Гайдара, с людьми, находившимися в их силовом поле, в том числе, например, с лучшим исследователем истории российских реформ шведским экономистом Андерсом Ослундом и бывшим министром топлива и энергетики Владимиром Лопухиным, кое-что важное рассказывавшими мне о внутреннем устройстве российской власти. Расширение круга знакомств состоялось в период внимательного изучения мной истории приватизации в России и во время моей работы над двумя версиями биографии Анатолия Чубайса; поводырем по местам боев реформаторов нередко выступал Григорий Глазков.
Все они помогли мне понять идейные и человеческие корни российских реформ и, надо признать, вызвали восхищение своим искренним отношением к миссии построения рыночной экономики и политической демократии в России. За что я им по сию пору, как и своему брату, чрезвычайно признателен.
Предыдущие книги и разговоры с фигурантами событий 1980-х, 1990-х и нулевых стали подготовкой к этому тексту. Я не решился бы его написать – уж очень трудно сколько-нибудь систематическим образом рассказывать о Гайдаре и его реформах, если бы не инициатива писателя Бориса Минаева и последовавшая за ней наша совместная работа над биографией главного российского реформатора – книга увидела свет в 2021 году в серии «Жизнь замечательных людей» и была отмечена XI премией Егора Гайдара за вклад в изучение истории. Собранного материала хватило на вторую книгу об истории реформ и Егоре Тимуровиче. Как минимум.
Очень важными для меня были разговоры – не один год – с Леонидом Гозманом. Дружеское общение и бесчисленные беседы об истории реформ и Гайдаре с членами управляющего совета Фонда Гайдара, очень близким другом Егора Тимуровича журналистом Виктором Ярошенко, исполнительным директором Института Гайдара Сергеем Приходько, бывшим вице-премьером Яковом Уринсоном, экс-депутатом демократических фракций Григорием Томчиным помогли лучше понять смысл российских реформ и главного их архитектора. Как, впрочем, и разговоры со многими представителями Института, созданного самим Егором Тимуровичем в 1990 году, в том числе с Леонидом Лопатниковым: только в последние годы жизни Леонида Исидоровича выяснилось, что он одноклассник и друг моего дяди, погибшего на Курской дуге в 1943-м. Видеоархив Фонда Гайдара, предоставленный в мое распоряжение бывшим исполнительным директором Фонда Ириной Буйловой, был серьезным дополнением к тем интервью, которые я брал у фигурантов разнообразных событий в течение более чем четверти века.