будут использованы для финансирования еще одного канала или котлована (курсив мой. – А. К.)».
Вот так устроена огосударствленная экономика, где исключительно государство решает, куда направить деньги, где образуется денежный навес – накопленные деньги, на которые нечего купить, а значит, деньги пустые, не обеспеченные товарами. Так бюджетный дефицит закладывает в самом себе мину инфляции, сдерживаемую только административно. А это сдерживание ведет к тому, что из продажи исчезают даже товары повседневного спроса.
Читатель делает вывод: если цены отпустить – появятся товары. Если не государство, а производитель, продавец, потребитель будут решать, какой товар нужен, на какой есть спрос, это и будет рынок. И деваться от него в скором времени будет некуда: гигантский денежный навес (перенасыщение экономики деньгами относительно масштабов национального продукта), копившийся не днями, не годами – десятилетиями, должен будет прорвать плотину. И за все это – годы неэффективного хозяйствования, страх нескольких поколений руководителей СССР перед рынком и свободными ценами – ответит Егор Гайдар.
В 1978 году на сберкнижках советских граждан хранилось 120 миллиардов рублей, в кубышках – еще примерно 40 миллиардов, а товарной массой (причем не всегда проданной, рассчитываемой по стоимости) этот объем покрывался лишь на 40 %. А в 1986–1987 годах среднегодовой рост вкладов увеличился до 23 миллиардов рублей, в 1988-м – до 30 миллиардов. В феврале 1990 года секретарь ЦК КПСС Николай Слюньков будет бить во все колокола на пленуме ЦК (правда, остаются вопросы, понимал ли он сам природу того, о чем говорил по подготовленным сотрудниками экономического отдела Центрального комитета материалам): «За 4 года денежные доходы превысили расходы на покупку товаров, услуг, платежей и взносов почти на 160 миллиардов рублей… В результате вклады населения на счетах банков выросли в полтора раза, а наличные деньги на руках – на одну треть… Из 1200 ассортиментных групп товаров около 1150 попало в разряд дефицитных».
Именно об этом и предупреждали Лацис и Гайдар. Разумеется, за три года до принятия решения о либерализации цен, решения, которое Егор Тимурович возьмет на себя, он же и пишет, что перекладывать издержки политики государства на население нельзя. И потому призывает, пока не поздно, менять финансовый курс государства: «Весь мировой опыт свидетельствует – экономические методы, рыночное регулирование в условиях подобного дефицита могли бы действовать только при росте цен, измеряемом десятками и сотнями процентов. Понятно, что на это идти нельзя. Попытка оплачивать государственное расточительство за счет населения не имеет ничего общего с целями перестройки».
И тут выясняется, что проблема дефицита и инфляции имеет прямое отношение к эффективности производства – ну никак не сходятся концы с концами в рамках социалистической модели: «Быстро изменить положение можно только одним способом: решительно сократить расходы государства. На централизованное финансирование отраслей народного хозяйства в 1989 году направляется 172,7 миллиарда рублей – это самая крупная статья расходов. Из них 82,1 миллиарда рублей составляют государственные капитальные вложения. Сюда же входит и часть дотаций убыточным предприятиям. Здесь не только самый крупный, но и самый реальный резерв экономии».
Социалистическая экономика превращается в черную дыру, куда, как в тот самый «котлован», проваливаются гигантские ресурсы, не дающие отдачи. Лацис и Гайдар показывают это на примере сельского хозяйства и мелиорации: «При существующих экономических отношениях реализуются проекты, которые не окупаются никогда, представляют собой чистый вычет из национального дохода, деньги, выброшенные на ветер».
И далее: «Г. Сокольников, в начале двадцатых годов на посту народного комиссара финансов яростно боровшийся за сокращение бюджетного дефицита, за отказ от финансирования государственных расходов с помощью печатного станка, предлагал повесить возле Высшего Совета Народного Хозяйства вывеску: эмиссия – опиум для народного хозяйства. Полезно и сегодня помнить об этом всем, кто отвечает за формирование и реализацию экономической политики».
Эта фраза легендарного Сокольникова, почти весь аппарат которого был потом репрессирован Сталиным, в 1990-х годах висела в приемной министра финансов – кто бы этим министром ни был. Повесил это либеральное дацзыбао Борис Федоров. Затем по его же инициативе появилась еще одна вывеска: «Инфляция не создает рабочих мест».
Логика этой статьи Лациса и Гайдара многое объясняет и в последовательности первых шагов кабинета реформ в 1991–1992 годах. Коридор возможных решений был очень узким. Гораздо уже коридоров здания на Старой площади, где разместится правительство Гайдара.
Статьи в «Коммунисте» начальство, несомненно, читало. К тому же Гайдара активно привлекали к работе над руководящими документами, программами, речами, он участвовал в дискуссиях в командах, которые непосредственно или опосредованно работали с Николаем Рыжковым и Михаилом Горбачевым. Тем же летом 1988-го Рыжков как председатель Совмина Союза, Юрий Маслюков как председатель Госплана СССР и Лев Воронин, председатель Госснаба, направили в ЦК КПСС записку о необходимости реформы цен. Кого они уговаривали? Самих себя. Но никто – ни Рыжков, ни Горбачев не готовы были взять на себя ответственность за либерализацию цен, хотя летом 1990-го председатель правительства на XXVIII съезде партии признался, что «самой большой ошибкой было еще раз, как это допустили в 1988 году, проявить нерешительность, вновь отложить неимоверно сложную, но объективно необходимую задачу „на потом“». Однако – откладывали.
Работая осенью 1988-го в совминовском пансионате «Сосны» в группе, которой было поручено подготовить очередной доклад Рыжкова, Гайдар имел возможность ознакомиться с закрытым вариантом бюджета – даже не с тем, о котором он с Лацисом писал в «Коммунисте». Дефицит бюджета, как и прежде, предполагалось покрывать денежной эмиссией. На сессии Верховного Совета, которую упоминали Лацис и Гайдар в статье «По карману ли траты?», министр финансов Борис Гостев назвал цифру дефицита – 36 миллиардов рублей, однако еще 63 миллиарда были спрятаны в строке заимствований у Госбанка. Итого – дефицит составлял 99 миллиардов.
Отчаявшись «напугать» руководство страны со страниц прессы до такой степени, чтобы оно решилось на изменения в бюджетной и денежно-кредитной политике, Гайдар и Лацис подготовили записку для Горбачева, в которой суммировали все возможные объяснения ситуации и предложили набор критически необходимых мер, среди которых было сокращение военных расходов и ограничение централизованных капиталовложений. Предлагалось ликвидировать дотации к ценам на продовольствие с одновременным пересмотром структуры розничных цен в качестве замены (пока это было возможно) их либерализации, отказаться от повышения зарплат и пенсий, если не показаны источники доходов на эти статьи расходов.
Бумагу с приложенными к ней вырезками из статей в «Коммунисте» первому лицу передали через Ивана Фролова. Горбачев обсудил тезисы записки на одном из заседаний Политбюро 16 февраля 1989 года, темой которого было «финансовое оздоровление экономики и укрепление денежного обращения». Докладывал, правда, Рыжков. И выдал странную цифру – превышение доходов над расходами за три (!) года перестройки составило 133 миллиарда рублей (формально он мог объяснить отсутствие цифры за 1988 год тем, что статистика запаздывала). 40 миллиардов избыточных денег, не покрытых предложением товаров. На 70–80 миллиардов скопилось товарных запасов, не имеющих спроса. Картина полной катастрофы! При этом у Рыжкова почему-то во всем была виновата пресса, и он категорически отказывался даже рассматривать возможное повышение цен: «Это означает социальное напряжение, угрожающее перестройке». То есть – ему, Рыжкову и Горбачеву, руководству партии и страны. Бремя, которое предстояло нести Гайдару, просто на глазах утяжелялось.
Горбачев на заседании Политбюро выступал многословно и пылко. Говорил об отсутствии «настоящего научного анализа». Еще бы – нужно было письмо двух экспертов-журналистов из «Коммуниста», чтобы начать хотя бы относительно честный разговор о чрезмерных неэффективных расходах, дефиците бюджета, скрытой инфляции. Это при живом-то гигантском аппарате Совмина и ЦК, Госплана, ресурсах Академии наук! Беда – «в продолжающемся экстенсивном развитии нашей экономики» «не скоординировали с реальными возможностями» экономические решения. «Если не включим… противозатратные рычаги, – продолжал Горбачев, – мы ничего не добьемся». Он еще и еще раз будет возвращаться к научному анализу, «противозатратным механизмам» и даже упомянет чрезмерные расходы на оборону – генеральный секретарь и без пяти минут президент СССР правильно понял смысл записки Гайдара и Лациса: «Не знаю, как другие члены Политбюро, но я считаю, что нужно сохранить капиталовложения… только там, где это работает на товары для народа и на жилье. А все остальное пусть подождет – в том числе многие стройки и заводы (курсив мой. – А. К.)».
Горбачев поручил Совмину принять меры по сокращению дефицита бюджета. Но – не изменилось ровным счетом ничего. Система оказалась сильнее ее рулевых. Отто Лацис вспоминал: «Был утвержден список второстепенных мероприятий, позволивших наскрести – скорее всего, на бумаге – экономию на сумму 27 миллиардов рублей. Между тем председатель Госплана и член Политбюро Юрий Маслюков опубликовал в „Правде“ статью, в которой утверждал, что первоначально утвержденный на 1989 год бюджет предусматривал дефицит на 127 миллиардов рублей. Так получилось, что на этот год было три только официально признанных цифры дефицита: 36 миллиардов, признанных Гостевым, 99 миллиардов, фактически показанные в его докладе… и 127 миллиардов Маслюкова. Реальной суммы дефицита никто не знал, а формальная экономия в 27 миллиардов в лучшем случае возвращала примерно на уровень тех 99 милл