иардов, с которыми никак нельзя было примириться, если было желание избежать обвальной инфляции».
И Совмин, и ЦК были словно парализованы перспективой освобождения, даже частичного, цен. И теряли, теряли, теряли время. Денежный навес превращался в волну цунами, которая словно всосала в себя исчезающие с прилавков товары, застыла над страной и рано или поздно должна была обрушиться всей своей мощью на экономику.
А журнал «Коммунист» становился все популярнее. Анатолий Черняев, помощник Горбачева, записал в своем дневнике 14 сентября 1988-го: «„Коммунист“ стал лидером передовой мысли».
Эффект записки Гайдара и Лациса получился не просто нулевым – отрицательным. Советская машина была настроена только на то, чтобы как в последний раз насытить прожорливые отраслевые лобби. Те самые, которые станут самыми серьезными врагами правительства реформ и в первые годы 1990-х – самой влиятельной экономической и политической силой. Никакой Горбачев не мог сломить их сопротивления и напора. С этим был связан еще один сюжет «Коммуниста»: журнал вступил в битву не с партийными ортодоксами, а с тяжеловесами из самых серьезных отраслей. На кону у них были не чистота марксистско-ленинского учения, а деньги, много денег.
Журнал и его экономический отдел явно заслужили славу настоящих бойцов. Именно поэтому Егор получил наводку на потенциально резонансную тему – звонок от одного из сотрудников государственного аппарата о готовящемся постановлении о строительстве пяти нефтегазохимических комплексов в Западной Сибири. Гайдар вспоминал: «Проект далеко превосходил все, с чем приходилось сталкиваться (а сталкиваться приходилось и с проектом переброски сибирских рек в Среднюю Азию и северных рек в бассейн Волги. – А. К.). Его объемы в несколько раз превышали средства, затраченные на так и не достроенную Байкало-Амурскую магистраль. Сейчас, при явно вышедшем из-под контроля внешнем долге, в условиях тяжелого финансового кризиса, это было очевидной авантюрой».
Во втором номере «Коммуниста» за 1989 год (январь) был опубликован написанный Гайдаром обзор «Хозяйственная реформа. Первый год». Егор снова возвращался к проблеме дефицита бюджета и необходимости антиинфляционных мер – слово «инфляция» уже вошло в оборот. И писал о безответственно иррациональной трате денег. История с нефтехимическим мегапроектом описывалась именно в этом контексте: «Бюджет на следующий год утвержден с многомиллиардным дефицитом. По существу, мы расписались в своем неумении расходовать деньги, в том, что крупные инвестиционные проекты не дали отдачи. Казалось бы, самое время разобраться в причинах низкой эффективности использования государственных ресурсов, в том, например, почему на 211 производственных объектах химико-лесного комплекса, введенных в действие или реконструированных в 1981–1987 годах, до сих пор не освоены мощности, а на 170 использовались не полностью. Почему только на тех из них, которые расположены в РСФСР, за год произведено продукции на 2 миллиарда рублей меньше, чем намечалось? Разобраться, навести порядок в механизме принятия крупномасштабных инвестиционных решений, предусматривающих выделение государственных средств с тем, чтобы после провала очередного проекта не утешать себя увлекательной дискуссией между внешнеторговыми ведомствами, строителями и заказчиками о том, кто виноват в неудаче. Но ведь можно пойти и по другому пути – сразу открыть новую стройку, по сравнению с которой другие просто меркнут. Речь идет о создании целой серии крупнейших нефтегазохимических комплексов в Тюменской области. Ситуация стандартная. Предстоит затратить миллиарды долларов. Объем капиталовложений на осуществление проекта в 8 раз больше, чем первоначально, в конце 60-х годов, планировалось затратить на строительство БАМа. Он сопоставим только с предполагавшимися затратами на переброску рек. По оценкам специалистов, совокупные реальные затраты, по всей вероятности, опять окажутся в несколько раз больше намечаемых. Определить их точнее пока невозможно – нет даже технико-экономического обоснования. Никто так и не решил, от чего мы отказываемся ради этих комплексов: от программы увеличения жилищного строительства, подъема перерабатывающих отраслей АПК, развития машиностроения или чего-то другого. Тем не менее строительство уже разворачивается».
Простые вещи: планируешь расходы – объясни, где их источник. Почему именно этот, а не другой проект необходим? Почему не завершены предыдущие? Почему деньги потрачены впустую? Насколько адекватны, в том числе с точки зрения здравого смысла, технико-экономические обоснования?
Этот абзац из статьи Гайдара спровоцировал еще одну бурю всесоюзного масштаба. Если в случае с артелью Туманова против этой рыночной инициативы выступили шесть отделов ЦК КПСС, то теперь на статью Егора начали атаку шесть могущественных отраслевых союзных министров. 20 февраля 1989-го, через два дня после заседания Политбюро, на котором Горбачев требовал отказаться от нерациональных расходов, в редакцию пришло письмо за подписями министров газовой, нефтяной, химической, нефтеперерабатывающей и нефтехимической, медицинской и микробиологической промышленности, а также министра по производству минеральных удобрений. Первой в списке стояла фамилия Черномырдина Виктора Степановича, газового короля СССР.
Министры если и знали о том, что происходило на Политбюро, все равно не слишком обращали внимание на ламентации генерального секретаря. Они ссылались на другие партийные документы – решения съезда партии, слова Горбачева и Рыжкова, высказанные «в ходе пребывания» в Тюменской области (причем одно из них – в 1985 году) о развитии регионов и энергоемких производств. Называли Гайдара подстрекателем, рисовали картины строительно-монтажных работ аж до 2000 года, пугали валютными потерями и падением престижа страны.
Однако орган ЦК КПСС, чьи слова еще что-то значили, дал понять, что позиция, занятая Гайдаром, не просто частное мнение кандидата экономических наук. Егор ответил – детально, с цифрами, на каждый аргумент министров. И, в частности, представил статистику по среднему отставанию сроков строительства в отраслях, подведомственных каждому из отраслевых начальников, – пять-шесть-семь лет. Некоторые объекты строились с начала 1970-х. Потрачены циклопические по масштабу деньги. За десятки – в буквальном смысле! – лет не освоено от половины до 70 % выделенных средств. «В свете этих фактов, – писал Гайдар, – трудно отделаться от впечатления, что новые многомиллиардные ассигнования потребовались ведомствам прежде всего для того, чтобы прикрыть провалы в использовании полученных ранее средств и избежать за это ответственности».
А далее – цифры по фантастически безалаберному использованию закупленного на валюту импортного оборудования. Лишь одна из приводимых Гайдаром деталей: «Только в четырех газодобывающих и газотранспортных объединениях, проверенных в 1988 году Комитетом народного контроля, длительные сроки бездействовало импортное оборудование общей стоимостью 228 миллионов рублей. Тем временем Внешэкономбанк СССР исправно выплачивает иностранным фирмам проценты за предоставленные для его закупки кредиты».
Гайдар продолжал приводить факты и цифры. Журнал не пожалел для этого места. Абстрактный разговор стал невозможен – только с данными на руках, а у «Коммуниста» они были – практически любые. В конце статьи автор ссылался на решения Политбюро от 16 февраля и делал довольно раздраженный вывод: «Если максимально сжать суть сегодняшних экономико-политических проблем, они сводятся к следующему. Экономическая реформа невозможна без жесткой кредитно-денежной политики, финансового оздоровления. В свою очередь, его можно добиться, лишь резко сократив капиталовложения. Для этой цели не жалко временно пожертвовать даже самыми перспективными стройками. Нет такого объекта, ввод которого оправдал бы провал реформы. Но можно ли говорить о финансовом оздоровлении и одновременно втягивать государство в осуществление сомнительного стомиллиардного проекта, рассчитанного до конца века? Пришла пора выбирать».
И в самом деле пришла пора выбирать. Руководство страны, как всегда, избрало некий срединный путь. Но это ничего не меняло – ни в положительном, ни в отрицательном смысле. Денег на мегаломанические проекты все равно не было. А сама модель затратной советской экономики катилась к окончательному краху. Предпринять для спасения ситуации радикальные меры ни партия, ни правительство так и не решились.
Надо отдать должное Черномырдину, с которым Гайдару потом довелось работать и в качестве начальника, и в качестве подчиненного: как вспоминал Егор в «Днях поражений и побед», «с Виктором Степановичем Черномырдиным в ходе последующей совместной работы этой истории мы никогда не касались».
Гайдар пытался пробить стену непонимания. Объяснить очевидные для него самого вещи начальству. В статьях он апеллировал к разумным людям в государственном аппарате и призывал в союзники общество. Работая над документами для высшего руководства, пытался вразумить это самое руководство, то есть изменить политику. С его точки зрения, безответственную.
Со своими детьми он всегда разговаривал на равных, старший – Петя – запомнил, как отец сокрушался по поводу Горбачева – ничего пробить нельзя, давить на Рыжкова бесполезно, он отказывается что-либо понимать. Для маленького Пети то время было первым кругом человеческой и даже, несмотря на возраст – восемь, девять, десять лет, – интеллектуальной близости с папой. Второй этап начнется много позже, когда у Егора Тимуровича появится хотя бы немного свободного времени. А тогда отдыхали летом в номенклатурных пансионатах или на Валдае, или на Волге рядом с поселком Решма. Лодки, грибы – вот и все развлечения. Однажды за неимением тары сварили собранные грибы в казенном самоваре. Семья знала: если едем отдыхать – папа будет работать, писать. Собственно, отдыхать для Гайдара и означало – писать.
Однажды, когда проводили отпуск в Решме, Петя спросил у отца: «А мы приедем сюда в следующем году?» – «А в следующем году ничего этого не будет, – честно ответил Егор Тимурович сыну, – это все развалится, у людей не будет денег».