В сентябре 1989-го Евгений Григорьевич Ясин принял приглашение поступить на работу в аппарат правительства – ему хотелось не просто советовать (он входил в группу Леонида Абалкина и Абела Аганбегяна от ЦЭМИ), а формулировать содержание преобразований экономики из структуры, которая тогда казалась ее реальным штабом. За два года до того, как команда Гайдара разработала в «Архангельском» принципиальные документы реформы, Ясин и Явлинский меньше чем за месяц написали в «Соснах» концепцию перехода к рынку. Интересный это был альянс двух экономистов – один из старшего поколения, невысокий и рано облысевший одессит с ироническим прищуром мудрых глаз, и другой – совсем молодой, с буйной шевелюрой, родом из Львова, в котором мало что выдавало человека, занимавшегося боксом, кроме уверенности в своей правоте.
Евгений Григорьевич вспоминал: «В октябре состоялась конференция в Колонном зале Дома Союзов, по улице ходили демонстранты с плакатами „Долой абалканизацию всей страны!“. Абалкин не докладывал нашу концепцию, она была распространена среди участников совещания. Многие высказывались против. Это было потрясение основ… Мы были неизвестны, потому что наши фамилии нигде в документах не значились. Все дерьмо валилось на Абалкина».
Перед II съездом народных депутатов СССР в декабре 1989-го рассматривались три варианта. Тот самый концептуальный документ, подготовленный Ясиным и Явлинским, под названием «Радикальная экономическая реформа: первоочередные и долговременные меры» (в нем содержалось три варианта: консервативный, радикально-умеренный и радикальный, который предполагал «глубокую и резкую, сконцентрированную на коротком отрезке времени ломку всех сложившихся структур, единовременное снятие всех ограничений рыночного механизма»); директивы тринадцатого пятилетнего плана, подготовленные группой первого зампреда Совмина, председателя Госплана СССР Юрия Маслюкова, опытного экономиста-практика, но и не менее искушенного аппаратчика, уверенно передвигавшегося по коридорам власти; документ, в котором были сформулированы способы решения текущих задач, – от группы другого зампреда правительства Льва Воронина. Как водится, радикальную (хотя не такой уж радикальной она была) бумагу отложили на два года (как в воду глядели – как раз через два года и началась настоящая реформа) и решили жить по-старому, готовясь к тринадцатой пятилетке. К «недоперевыполнению» плана, как тогда говорили. Проще было думать, что все пойдет как прежде.
Это был какой-то заколдованный круг, бесконечное дежавю: ровно за год до этого, в 1988-м, в тех же «Соснах» готовился доклад Рыжкова о долгосрочных перспективах развития экономики. Именно тогда, работая над этим документом, познакомились Гайдар и Явлинский. Как и в 1989-м, в 1988-м руководил группой помощник премьера Владимир Саваков, всякий раз возвращавшийся из Совмина разочарованным: начальство не воспринимало никаких новых идей. Как с сочувствием писал Гайдар, «от Явлинского требовали четких и точных расчетов бурного повышения уровня жизни советского народа на ближайшее десятилетие, сведений о том, сколько яиц придется на каждую советскую душу в двухтысячном году. Он отбивался, как мог, пытаясь донести до начальства комизм яичных обещаний, впрочем, безуспешно. Шутки воспринимались плохо». (Кстати, в 1993 году на волне отката от реформ на посту министра экономики ненадолго окажется Олег Лобов, который как раз и будет строить планы «по яйцу» и еще почему-то хвойной муке.)
Спустя год после тогдашнего неудачного опыта Ясин и Явлинский, осерчав, предлагали Абалкину подать в отставку и уйти из правительства, объявив об этом прямо на II съезде народных депутатов. Не были поняты.
В феврале – марте 1990-го Ясин и Явлинский сделали еще одну попытку. Хотя любые радикальные предложения по-прежнему вызывали очевидное неприятие, и прежде всего самого председателя правительства.
Рыжков, улетая с визитом в Малайзию, поручил Маслюкову готовить вариант полного отказа от радикализации реформ. Однако кризис, в том числе кризис идей, никто не отменял, и уже сам Маслюков обратился к Абалкину за помощью. У академика была бумага, которую он собирался передать Горбачеву, – еще одна концепция, но она-то как раз предполагала радикализацию реформ. Тринадцать страниц, написанных теми же Евгением Григорьевичем и Григорием Алексеевичем в развитие короткой записки Абалкина, содержали предложения о либерализации цен и резкому ужесточении финансовой политики.
На III съезде народных депутатов в марте 1990-го Горбачев должен был быть избран президентом СССР, о чем Ясин с Явлинским не знали, и это был шанс для Абалкина продвинуть более осмысленный вариант возможных преобразований, надавив не на постоянно фрустрированного Рыжкова, а на Горби, который постепенно концентрировал в своих руках «непартийную» власть на новом посту. Когда Рыжков приземлился после поездки в Малайзию, у трапа самолета ему были поданы две бумаги на выбор: вариант отката и 13 страниц Ясина и Явлинского. Бумаги предваряла совместная докладная записка Абалкина и Маслюкова, где описывалась нереализуемость «административно-командного варианта» и предлагались аргументы в пользу концепции «одного удара» – внедрения рынка с 1 июля 1990 года или 1 января 1991-го. Социальные риски большие, но другого выхода нет: «Предлагаемое решение представляет собой весьма дорогую цену за реформу, но она будет стремительно возрастать, если сама реформа будет откладываться на неопределенный срок».
Повторим еще раз: в сущности, тот вариант, который с удесятеренными издержками из-за потери времени через почти два года реализует Егор Гайдар, предлагался как не имеющий альтернативы первым зампредом Совета министров СССР Ю. Д. Маслюковым и зампредом Совета министров СССР Л. И. Абалкиным.
Была дана официальная команда на подготовку радикального программного документа. В конце марта, уже после избрания Михаила Сергеевича, новая программа была готова. Ее стержень – либерализация цен (а не административное их постепенное повышение, порождающее дикие диспропорции) и ужесточение финансовой политики. Именно тогда Яков Уринсон, Евгений Гавриленков и Иван Матеров на базе Главного вычислительного центра (ГВЦ) Госплана рассчитывали по своей модели возможные последствия реформ. Премьеру о результатах работы докладывал Яков Моисеевич Уринсон, в недалеком будущем соратник Гайдара-реформатора, а затем министр экономики России. В тот момент, когда были названы цифры возможной безработицы, обычно корректный Николай Иванович впал в ярость. Тогда ГВЦ чуть не разогнали…
В то же самое время на Горбачева поддавливали с другой стороны: была придумана модель «100 первых дней президента». В «Волынском», по воспоминаниям пресс-секретаря Горби Андрея Грачева, засели «сразу три бригады „писарей“, имевшие каждая свои поручения и своего творческого руководителя. Усаживаясь в обеденное время за длинными, уже уставленными закусками столами, члены групп ревниво поглядывали на партнеров». На подготовку экономической составляющей столь эффектной программы были брошены помощник генсека, становящегося президентом, Николай Петраков, два замзава экономического отдела ЦК КПСС Владимир Можин и Анатолий Милюков, а также мозг и основное перо этого документа, тогдашний молодой консультант ЦК Борис Федоров, которому в скором времени предстояла большая и многообразная реформаторская карьера. Он писал в своих мемуарах: «В результате получился, на мой взгляд, весьма солидный – для того времени – программный документ, который Н. Петраков передал первому и последнему Президенту СССР М. Горбачеву. Мы все были очень взволнованы – хотелось верить, что нам удалось, наконец, повлиять на ход событий в экономике. Н. Петраков рассказал, что М. Горбачев с большим вниманием ознакомился с проектом и долго повсюду ходил с папочкой, в которой находился этот документ… Однако вскоре наш энтузиазм спал – за первые 100 дней своего президентства М. С. Горбачев не принял ни одного указа из нашего пакета».
Чуть позже под эгидой того же Петракова другая группа, в которую входили и Федоров, и работавший с Явлинским Владимир Машиц, и участвовавшие тогда последовательно во всех реформаторских командах Андрей Вавилов и Леонид Григорьев, подготовила пакет проектов указов по акционированию предприятий. Однако и этот труд остался невостребованным.
Этот эпизод – подготовка программы для президента СССР группой Петракова – Федорова – нашел свое отражение в набросках Гайдара к книге «Дни поражений и побед», но не вошел в нее: «В марте 1990 г. позвонил помощник президента Н. Петраков и попросил меня подъехать, глянуть на некоторые бумаги». Как раз в это время Егор переходил на работу из «Коммуниста» в «Правду», и эта история свидетельствует о том, насколько близко он тогда стоял к власти и сколь важным было ближней интеллектуальной обслуге высшего руководства знать его мнение. «Бумаги оказались важными, – продолжал Гайдар. – К тому времени скрытая внутренняя полемика Петракова с Рыжковым о направлении реформ становилась заметной, и Петраков, опираясь на экономический отдел ЦК, потом частично перешедший в структуру президентского аппарата, начал готовить свой блок программных документов. Большую и полезную роль в их разработке сыграл консультант этого отдела Борис Федоров».
Программа предполагала либерализацию цен, но – по еще существовавшим в то время возможностям – с предваряющими ее действиями: сокращением оборонных расходов, введением конвертируемости рубля, приватизацией. «Казалось, – писал Гайдар, – М. Горбачев тоже воодушевлен подготовленным проектом. Он то и дело приглашал к себе Н. Петракова, даже нетерпеливо звонил ему в машину, внимательно знакомился с документами. Думалось, вот-вот, сейчас все начнется…»
Впечатления и воспоминания Гайдара и Федорова совпадают. Больше того, Егору поручили подготовить проект речи – телевизионного выступления – Горбачева, предваряющей принятие пакета реформаторских документов. «Должен признаться, – писал Егор, – никогда еще не работал с таким искренним увлечением».