Надо сказать, что проект выступления не был коротким – все-таки, по сути, это был концептуальный документ, который должен был выглядеть убедительным. Однако что-то подсказывает: возможно, сам этот текст мог остановить Горбачева в его намерении резко начать реформаторский рывок – картина в концентрированном виде выглядела слишком опасной для власти.
Не говоря уже о том, что это был не вполне «горбачевский» текст – так, как писал Гайдар, Михаил Сергеевич никогда не говорил. Хотя и в этой речи были вполне внятные декларации: «Рынок нужен нам сегодня, чтобы раскрепостить человека, задействовать огромный творческий потенциал народов нашей страны, вернуть ей достойное место в кругу развитых государств, чтобы подвести экономический фундамент под начатые демократические преобразования, подорвать основу всевластия распорядительного аппарата, чтобы сделать прилавки наших магазинов полными, рубль полновесным, а жизнь советских людей обеспеченной».
Именно проект этой речи показывает, что, во-первых, в то время еще была возможность начать реформы НЕ с либерализации цен и, во-вторых, Гайдар был искренним сторонником этой модели: «Завтра будет опубликован президентский указ, содержащий программу действий по подготовке перехода к рыночной экономике. Мы приступаем к ней сразу, но начинаем не с размораживания цен (курсив мой. – А. К.), а с кредитной реформы, резкого ужесточения государственной финансовой политики, демонополизации экономики. И только затем, в 1991 году… в массовом порядке будем переходить на свободные цены, балансирующие спрос и предложение».
Это самое «завтра» так и не наступило. Горбачев ознакомился с речью и, как писал Гайдар, «отложил в сторону». Так и не были сказаны важные слова: «Отнюдь не все предусмотренные меры будут популярными, придется идти и на тяжелые, жесткие решения… Серьезность стоящих перед нами проблем требует не бесконечных колебаний, а хорошо организованной работы, направленной на их разрешение, если хотим выбраться из трясины бедности, слаборазвитости, в которую все сильнее затягивает нашу великую страну. Иного пути нам не дано…»
План Петракова – Федорова провалился. Гайдар уже не испытывал иллюзий и снова, как и несколько лет назад, в самом начале перестройки, когда впервые предложения молодых экономистов оказались отвергнуты, был сильно разочарован. Надежды и иллюзии оставались у Ясина и Явлинского – они готовили свой реформаторский документ под прикрытием правительственного тандема Абалкина – Маслюкова. Однако Рыжков прекрасно понимал, что радикальный план действий политически неприемлем и для Горбачева. На заседании Президентского совета программа Ясина – Явлинского была отвергнута. Правительство возвращалось к идее административного пересмотра прейскурантных цен. О чем и было объявлено Рыжковым 24 мая 1990 года. Через несколько часов после выступления премьера продукты были сметены с прилавков.
Ради появления реформаторски ориентированных статей, которые – теоретически – могли бы повлиять на течение событий, Фролов и тянул Гайдара за собой. Публикация такого текста, как «Прыжок к рынку», в «Правде» действительно могла создать впечатление не просто неизбежности реформ, но и их директивной необходимости. Статья – открытая полемика с Николаем Рыжковым, еще одна попытка достучаться и быть услышанным. Но это была и скрытая полемика с неназываемым в статье Горбачевым, апелляция к его политической воле, призыв к «мужеству отчаяния».
Конечно, эту статью в «верхах» читали все. Одни просто ничего не поняли из того, что там было написано. Кто-то, наверное, большинство, были не согласны. Иные – согласны. Но что могла сделать прогрессивная бюрократия – только ждать решений сверху. И наблюдать за процессом, который потом назовут «войной программ», – битвой радикальных дорожных карт экономических реформ с глубоко компромиссными и пугливыми.
В это время личный архив Гайдара пополнялся множеством документов, включая ведомственную переписку, которые стали доступными для него как одного из ведущих сотрудников «Правды». Эти документы потом помогут ему в написании «Гибели империи» – книги о кончине Советского Союза. Большинство из них носило совершенно алармистский характер.
27 мая в «Правде» вышла еще одна важная статья Гайдара с оценкой исправленного варианта официальной правительственной программы реформ. Называлась она скучновато – «Цены и рынок».
Правительство, отвергнувшее очередной вариант радикализации реформ, в том числе либерализацию цен, пошло по самому плохому пути: выразило намерение в своей программе административным образом повышать цены. Гайдар говорит о неэффективности такого рода мер, поскольку никакой Госкомцен не может измерить платежеспособный спрос населения и оказаться умнее рынка. Вместо административного регулирования нужны свободные цены с параллельным упорядочением государственных расходов. И все это можно было бы сделать уже в 1990 году. (По такому пути, кстати говоря, и пошло последнее коммунистическое правительство Польши, что сильно потом облегчило решение задач финансовой стабилизации для посткоммунистических польских кабинетов министров.)
Программа Совмина Союза содержала в себе рассуждения о преимуществах разнообразия форм собственности, притом что либерализация цен предполагала параллельную, а то и превентивную приватизацию: тогда подобный вариант еще был возможен – сначала разгосударствление собственности, «создание» собственника, демонополизация экономики, и затем – освобождение цен. Программа пыталась остановить время и, в сущности, была ностальгическим документом: как хорошо было в то время, когда имелась возможность обойтись умеренными и постепенными преобразованиями. Она выглядела как подготовка к той войне, которая не то что была вчерашней – уже закончилась. И начались совершенно иная война и другая эпоха. Это была программа регулирования прошлого.
«Если предшествующий (более радикальная версия Ясина и Явлинского. – А. К.) вариант правительственной программы, – писал Гайдар в своей статье в «Правде», – нередко сопоставляли с „планом Балцеровича“ (тогда еще фамилию архитектора польских реформ писали без мягкого знака. – А. К.), то нынешний заставляет вспомнить Польшу начала восьмидесятых годов. Сочетание быстро растущих цен и сохраняющегося товарного дефицита – одна из самых неприятных форм развертывания инфляционных процессов. И уж никак не лучшая ситуация для становления рынка».
Через день после публикации статьи Гайдара, 29 мая 1990 года, Ельцин был избран председателем Верховного Совета РСФСР. Евгений Ясин вспоминал: «В Кремлевском дворце заседал Верховный Совет РСФСР. На второй или на третий день Ельцин, которого избрали председателем, выступил с речью и сказал: нам с Рыжковым не по пути, мы знаем, как пройти без потерь. Хотя, конечно, никакого плана у него не было. Но после этого мне позвонил из Верховного Совета РСФСР мой соученик Сергей Красавченко и спросил, что за программа такая – „400 дней“».
Программа называлась «400 дней доверия». Готовил ее Явлинский не с Ясиным, а бывшими однокурсниками по плехановскому институту Михаилом Задорновым и Алексеем Михайловым, двумя сотрудниками Григория Алексеевича в Комиссии по экономической реформе. О чем Евгений Григорьевич и сообщил Красавченко, порекомендовав обратиться к Явлинскому. Вполне очевидно, что Борису Ельцину, взявшему курс на сольную политическую карьеру, очень нужна была позитивная программа: тогда политическая система еще была устроена таким образом, что политик был вынужден торговать не только лицом и популистскими заявлениями. Тем более политик, который из оппозиционера превращался в главную фигуру самостоятельной российской власти, причем власти нового типа.
Явлинского, уставшего от маневров в окружении Рыжкова и Абалкина, привлекала самостоятельная работа. Он получил должность заместителя председателя правительства РСФСР с перспективой продвинуть именно ту программу, которую считал правильной.
Набросок «400 дней» Григорий Алексеевич показывал Егору Тимуровичу приблизительно в марте. Тогда же появилась даже английская версия программы. «Содержательно в ней не было ничего особенно нового, – писал Гайдар, – Она в основном повторяла логику предшествующих программных документов, включала стабилизационные мероприятия как базу, предшествующую либерализации цен, структурные реформы, приватизацию… Но в политическом плане рассчитанная на короткий срок и расписанная по дням программа построения в Советском Союзе развитой рыночной экономики – это именно то, что было необходимо Ельцину и той части элиты, которая пошла за ним».
О том, какой может оказаться роль Ельцина, он тогда, скорее всего, не задумывался. Метания же Рыжкова уничтожали остатки его репутации не только как реформатора, но и просто хозяйственника, которому нужно хотя бы как-то управлять ситуацией, – убивали веру в возможность реформ. Горбачев не обнаруживал решимости начать настоящую либерализацию. Евгений Ясин вспоминал, что они с Явлинским звали Егора Тимуровича помогать писать «мартовский» концептуальный документ по радикализации реформ. Гайдар отказался. Вероятно, не верил в успех, считая радикальный вариант политически неприемлемым для Рыжкова и Горбачева. И оказался прав.
Впрочем, не верил Егор и в российское республиканское правительство Ивана Силаева, понимая, что все его усилия будут уходить на борьбу с союзным центром, а у министров, которые отнюдь не составляли слаженную реформаторскую команду, обнаружатся совсем уж разнонаправленные, в том числе личные, интересы. Не говоря уже о том, что верхушка правительства была выраженно краснодиректорской. Для Егора это было бы нерациональной тратой времени и энергии.
Борис Федоров стал, впрочем, министром финансов в этом кабинете министров. Явлинский сделал предложение Гайдару занять позицию министра труда РСФСР, но оно было вежливо отклонено под предлогом обязательств перед «Правдой» и Иваном Фроловым. Спустя год на эту должность согласится Александр Шохин, который впоследствии войдет в команду, готовившую гайдаровскую реформу. Гайдар был прав, отказавшись: как заметил в своих мемуарах Борис Федоров, «от правительства Силаева остались лишь скандалы и анекдоты».