Статья редактора «Правды» по отделу экономики видится теперь как предупреждение. И название – «О благих намерениях» – кажется не случайным, если не пророческим.
В ней можно найти и некоторые облюбованные Егором идеи, которые он станет повторять и в будущем, – например, об ограниченных возможностях математических методов в экономике, точнее, в экономической политике, порождающих ложные иллюзии просчитываемости решений и шагов. Статья содержала некоторые элементы экономического ликбеза: «Одна из таких известных, экономически выверенных зависимостей связывает интенсивность инфляционных процессов с темпами увеличения денежной массы. Когда эти темпы резко ускоряются, далеко отрываются от роста объема производства, инфляция пробивает себе дорогу и в рыночной, и в командной экономике. Там, где действует рынок, быстро ползут вверх цены, где команда – исчезают товары».
Егор Гайдар умел популяризировать экономику и объяснять ее устройство – это уже потом скажут, что он непонятен простому обывателю. На самом деле он был непонятен тем, кто заранее отказывался понимать.
По мнению Гайдара, к катастрофе советскую экономику подтолкнуло инженерное мышление бывших директоров заводов, которые при смене поколений в советском руководстве пришли к хозяйственной власти (прямой намек на Николая Рыжкова, который в то время еще был председателем Совета министров СССР, и на многих его замов): «Думаю, если бы их никогда не учили экономике, было бы лучше… Хорошо представляя себе серьезные производственные, технологические проблемы, с которыми сталкивается народное хозяйство, они знали и самое надежное средство их решения – наращивание капиталовложений… Предполагалось поджаться, увеличить долю фонда накопления в национальном доходе, обновить производственный потенциал. На этой базе приступить к решению социальных проблем. Именно такая линия была заложена в план двенадцатой пятилетки. Это довольно хорошо известная в мировой хозяйственной практике стратегия энергичных технократов. При благоприятном развитии событий, эффективном использовании ресурсов она позволяет ускорить темпы экономического роста, но всегда опасна для государственных финансов. В наших условиях – опасна смертельно. Ключевым условием успеха была способность быстро получить отдачу от дополнительных ресурсов, направляемых на развитие народного хозяйства. Но…»
Но дальше началось то, что описывалось в статьях Гайдара в «Коммунисте». Егор продолжал: «С огромным трудом собранные ресурсы оказались тонким слоем размазаны по десяткам и сотням тысяч начатых строек. Стоимость незавершенного строительства возросла в полтора раза. Ничем не обеспеченные деньги через оплату труда строителей, рабочих, производящих для них материалы, технику, горючее, хлынули на потребительский рынок. А ситуация там к этому времени и так резко осложнилась. Особенно рискованным инвестиционный рынок сделало его совпадение по времени с двумя процессами, находившимися, собственно, вне реального контроля правительства: падением цены нефти на мировом рынке и доходов от реализации алкоголя».
Результат: «Отсутствующие средства начинают делить как реальные ресурсы… Вместо того чтобы служить основой финансовой стабилизации, не слишком масштабные меры по сокращению неэффективных, избыточных затрат, мобилизации дополнительных доходов бюджета лишь поставляют обесценивающиеся рубли в бездонную бочку перераспределения… С середины 1989 года союзные органы управления все больше теряют свободу маневра».
Егор пишет так, как будто 1989-й – уже далекая история. А так оно и было на самом деле – события развивались стремительно, время спрессовалось.
Далее Гайдар описывает те самые программные качели от радикального варианта к умеренному и обратно к радикальному. А затем приходит угрюмая безнадежность следующего варианта, предусматривавшего административное повышение розничных цен.
В конце статьи Гайдар пишет о том, что экономических причин для того, чтобы и дальше не запускать программу стабилизации, реализация которой заняла бы полтора-два года, нет. Но все зависит от наличия или отсутствия политической воли.
А вот что будет происходить с политической волей, стало понятно в сентябре 1990-го. 13 сентября в «Правде» появляется статья Егора Гайдара «Две программы», подробно описывающая – уже постфактум – перипетии вокруг июльско-августовского соглашения союзного и российского правительств о подготовке программы реформ. На выходе все-таки две, а не одна программа. «Мне импонирует твердость, с которой союзное правительство вопреки всему отстаивает право иметь собственную программу. Ведь ответственности за положение в народном хозяйстве с него действительно никто снять не может. К сожалению, в самом содержании представленной им концепции твердости как раз явно не хватает».
Компромисс союзных и республиканских властей, которого на самом деле не было, действительно многими приветствовался. Вадим Медведев, в то время член Президентского совета и советник президента СССР, писал в своих мемуарах: «В начале августа, находясь в отпуске в Крыму в санатории „Южный“, я узнал об образовании под эгидой Горбачева и Ельцина совместной комиссии… В „Южном“ в это время проводили отпуск также Примаков, Яковлев, Осипьян (академик, в то время вице-президент АН СССР. – А. К.), Бакатин (в то время министр внутренних дел. – А. К.)… Образование комиссии оживленно обсуждалось в контексте компромисса между двумя лидерами».
Характерно, что далеко не последние лица Советского государства одними из последних узнавали о том, что Горбачев с Ельциным о чем-то договорились.
Дискуссии между разработчиками союзной и российской программ шли весьма острые. Самим авторам было очевидно, что руководителями государства должна была быть выбрана одна программа. Были и ментальные и психологические противоречия: союзная команда считала, что за ними стоит большой опыт управления хозяйством и производством, они лучше знают, как в действительности работает экономика, в качестве доказательства своей правоты пересчитывали, сколько у них в группе академиков и докторов. Но в том-то и дело, что речь на этом этапе могла идти не об улучшении системы, а о ее радикальной переделке. Спустя некоторое время – просто о реанимационных мероприятиях. Парадоксальным образом именно знание реальных механизмов социалистической экономики объективно сдерживало союзную команду от предложения радикальных шагов. Ведь именно эта известная им экономика умирала на глазах, и все, что готовила союзная группа, было, повторимся, подготовкой к вчерашней и к тому же проигранной войне. Вступать в новую войну могли только ребята, которых «союзные» экономисты считали слишком молодыми, наглыми и не имеющими опыта хозяйственников. Притом что этот опыт был не просто не нужен. Он мешал.
Эти же люди, работая совсем недавно с Явлинским в Совмине Союза, знали и содержание программы «400 дней». Посмеиваясь над молодым коллегой, называли его документ «расписанием поездов». В то время как «поезд» их предложений уже ушел. Не потому, что эта команда была плохой. А потому, что ее понимание происходившего в экономике, весьма глубокое и серьезное, относилось уже к прошедшей эпохе и к исчезавшей на глазах экономической реальности.
Никто из команды «500 дней», утверждал зампред Совмина Владимир Щербаков, не видел живьем ни госбюджета, ни межотраслевого баланса Госплана. Но балансы Госплана не спасали страну и полностью обанкротились, а бюджет, вообще говоря, был полусекретной материей. К тому же безответственные расходы, среди прочего, довели страну до того состояния, в котором она оказалась. Самой интересной цифрой в этой ситуации становился размер дефицита бюджета.
Гайдар все это прекрасно понимал. Как понимал и то, что ни правдой, ни «Правдой» делу не поможешь. У каждого своя правда – союзная группа заранее написала заявления об отставке и передала их первому зампреду Совмина СССР Юрию Маслюкову на тот случай, если их предложения будут отвергнуты. А «Правда» уже утратила свое пугающее директивное значение. Мнение ее редактора по отделу экономики оказывалось в этой ситуации важным, но всего лишь мнением.
При всей сложности экономической ткани все равно ключевые дискуссии, и это видно даже по записям заседаний Политбюро, а затем Президентского совета, шли вокруг либерализации цен (российская версия) или административного их повышения (союзная). Гайдар, обращая внимание на то, что подавленная инфляция уже переходит в открытую, пишет о ключевом свойстве экономического мышления старого типа, воплощенном в союзном программировании: «…безбрежный, розовый оптимизм в отношении возможностей сегодня назначать из Москвы цены по всему СССР. Авторы этой концепции не хотят видеть, как… вопреки протестам Госкомцен СССР Москва повышает цены на сигареты. Как формируется система коммерческой торговли, цены в которой в 5–10 раз выше государственных, в несколько раз ускорились темпы повышения цен на колхозных рынках».
Достоинство «500 дней», по мнению Гайдара, «не в росписи по дням – это удачная публицистическая находка, не более, а в принципиально иной оценке социально-экономической ситуации и политических альтернатив».
«Плата за колебание и промедление все равно будет больше, чем за самые тяжелые меры, – не устает повторять Гайдар. – Отсюда курс на резкое сокращение государственных расходов, ограничение закупки вооружений, централизованных капиталовложений, помощи иностранным государствам, пропорциональное сокращение всех социальных затрат». И – самое важное: «Точная по общему стратегическому замыслу, пусть несовершенная в деталях программа сегодня куда полезней, чем самый лучший, всесторонне проработанный план, когда через несколько месяцев благоприятное время для его реализации опять будет упущено».
Ключевое слово «опять». Не нужно было быть пророком, чтобы получить это «опять». Но надежда-то была.
Важный момент: в то время Гайдар поддерживает идею сохранения союзного правительства, то есть в данном случае выступает против Ельцина и за Горбачева и даже, скорее, Рыжкова. Потому что стержень дискуссии: да, давайте сохраним Советский Союз, говорит российское руководство, Ельцин, Хасбулатов, Силаев, но при этом нет нужды в союзном правительстве, все решать будут правительства республиканские, а надзирать над ними – президент СССР