. Союзное правительство с этим не согласно.
События разворачивались самым драматическим образом. Невидимая миру борьба двух команд, тайну которой лишь приоткрыл в «Известиях» Михаил Бергер, да и то больше для того, чтобы изложить программу молодых реформаторов, которую ждали не просто как хит сезона, а как эликсир Парацельса, в одночасье стала открытой. И – сразу – яростной.
И Горбачев, и Ельцин неплохо знали содержание программ, Горби – даже лучше, потому что въедливо вникал в ее содержание. Сокращенную версию «500 дней» для двух руководителей готовил журналист «Московских новостей» Владимир Гуревич, благородно отказывавшийся что-либо писать о ней, потому что считал себя инсайдером. Михаил Сергеевич был участником многочасовых совещаний по программе. Бориса Николаевича она интересовала больше как политический инструмент. Но здесь проявилось и еще одно его свойство: не очень разбираясь в макроэкономических материях, следуя своей управленческой интуиции, он был склонен доверять именно молодым профессионалам.
2 августа каждая из команд заперлась в своих комфортабельных номенклатурных кельях, а уже 30–31 августа состоялось совместное заседание Президентского совета и Совета Федерации. Рассматривались «меры перехода к рыночным отношениям». При этом, по воспоминаниям Вадима Медведева, «материалы комиссии Шаталина были разосланы членам того и другого Советов только поздно ночью, а записка Рыжкова участникам совещания была роздана в перерыве».
Ельцин пошел на обострение, оговорившись, впрочем, что попытки искать компромиссный вариант были обусловлены пониманием того, что реформы могут проходить только в рамках Союза. И республиканские власти решили поделиться с президентом СССР «своей» программой. Но Верховный Совет РСФСР уж точно одобрит программу группы Шаталина. А без союзного правительства в условиях регионализации политики можно и вовсе обойтись – пусть программу реализовывает специальный комитет при президенте СССР.
Горбачев пытался примирить позиции и призвал «не трогать» правительство.
Получалось так, что, даже если Горби и хотел поддержать «500 дней», политически он этого сделать не очень мог, потому что программу приватизировал Ельцин. Шаталин оказался в странном положении – работая на Горбачева, он сработал на Ельцина. Да, можно было обвинять президента СССР в нерешительности, но в политическом смысле единственное, чем он мог ответить, – это предложить заняться теперь совместным вариантом. 4 сентября на совещании у Горбачева было принято решение сводить две программы в одну под «арбитражем» Абела Аганбегяна.
11 сентября Верховный Совет РСФСР поддержал программу Шаталина. 13 сентября об этих усилиях написал Егор Гайдар: «Детали соединить нетрудно, но несущие конструкции программ не сходятся».
1 октября на совещании у Горбачева снова анонсируется поручение Абалкину и Петракову продолжать объединение программ. В работе группы, которая уже стала каким-то постоянно действующим механизмом по скрещиванию разнообразных положений двух документов, принимает участие и Гайдар, к тому времени объявивший Ивану Фролову о своем неизбежном уходе: его статьи сильно диссонировали с общим тоном «Правды», которую так и не удалось реформировать. А по большому счету Гайдар разочаровался не столько в журналистских усилиях, сколько в самой возможности повлиять на ситуацию со страниц печати. Он решил вернуться в науку. И тут-то, как раз по ходу работы группы по совмещению программ, и возникло предложение Аганбегяна Гайдару о переходе в качестве директора в создаваемый с нуля совершенно новый экономический институт под крышей Академии народного хозяйства. Но о деталях этой истории – позже.
А пока – готов новый гибридный программный документ, который и в практическом, и в политическом смысле уже мало кого интересовал. Притом что дискуссии по поводу того, отпускать цены или нет, продолжались. Главным же содержанием совещаний на высшем союзном уровне стало обсуждение того, как дальше бороться с властями РСФСР и избежать негативных оценок прессы, горой стоявшей за российское руководство.
16 октября Ельцин выступил с резким заявлением по поводу того, что союзный центр не принимает программу рыночных реформ. 17 октября Президентский совет обсуждал, как ответить председателю Верховного Совета РСФСР. О сути программы и уж тем более о ее реализации никто и не вспоминал. Выступающие разделились на голубей и ястребов. Многие настаивали на жестких мерах. Резче и абсурднее всех выступал Рыжков, создавалось впечатление, что он на грани отчаяния: «Дело не в программе. Нужно показать власть! Снимать и снимать тех, кто ее подрывает, кто не выполняет решений. Иначе дождемся того, что всех нас в лучшем случае расстреляют, в худшем – повесят на фонарных столбах… Убрать половину людей с телевидения! И из газет повыгонять всех этих!.. Студентов взять в свои руки – повысить им стипендии».
Станислав Шаталин резко возражал против этого хаотического набора рестриктивных мер. При этом сам продолжал оставаться в странном положении: своим именем он освятил программу, которая стала знаменем Ельцина, а работал при этом на Горбачева. Но таковы были реалии абсолютно патовой ситуации, в которой Рыжков продолжал свои привычные ламентации: «В правительстве 7 академиков, 20 докторов наук…» Да в том-то и дело, что не академики нужны были в тот момент, тем более советские, а люди, обладавшие способностью выйти из тупиковой социалистической рамки и принять решения, которые в нее не укладывались.
31 октября – снова Президентский совет по экономике. И то же самое переливание из пустого в порожнее. Абсолютный паралич воли, который и предсказывал Гайдар. И уже Шаталин – Шаталин! – выступает против повышения розничных цен, а за эту меру – Маслюков. Выход из ситуации видят в ужесточении режима президентского правления. Значит, ситуация становится неуправляемой.
В ноябре Явлинский подал в отставку с поста зампреда правительства РСФСР: программа «500 дней» превратилась в сугубо политическое орудие Ельцина, объединенная союзная программа имела исключительно декларативно-имитационное значение, самому популярному в то время реформатору логично было бы откреститься от любой ответственности за происходящее.
Атмосферу ноября 1990-го описывал сам Гайдар: «В день своей отставки Григорий Явлинский заехал на госдачу в „Волынское“, где мы работали (продолжая вымучивать программные меры. – А. К.) с Евгением Ясиным, Станиславом Шаталиным, Николаем Петраковым, Абелом Аганбегяном. Премьер российского правительства Силаев звонил Ясину, спрашивал, не согласится ли тот занять место Явлинского. Явлинский отговаривал Евгения Григорьевича, да тот и не собирался соглашаться. Позже подъехал Горбачев. Обсуждали эклектичный документ – гибрид программы „500 дней“ и правительственной программы, подготовленной Леонидом Абалкиным».
Документ, который полировали в «Волынском», назывался «Основные направления перехода к рынку». Гайдар был все еще с Горбачевым – в совершенно прямом смысле слова. Летом 1990-го он не пошел работать в российское правительство, потому что, как сам и писал, «не хотел оставлять Горбачева в тяжелое для него время». Но именно осенью 1990-го, как полагал Егор, и закончился Михаил Сергеевич – реформатор. По мнению Вадима Медведева, как раз более жесткая модель президентского правления могла бы помочь Горбачеву решиться на реформы. Гибридный документ виделся Медведеву как та же программа «500 дней», только без избыточного романтизма (правда, ничего сколько-нибудь романтичного, кроме названия, в ней не было). Но решения-то не принимались! Гайдар писал: «Столкнувшись с мощными, неуправляемыми процессами, Горбачев растерялся и потерял ориентиры. Выпустив из бутылки джинна политической либерализации, не сумел ни подчинить его, ни загнать обратно. И никак не мог решить, чего же на самом деле хочет».
На декабрьском Съезде народных депутатов СССР Ельцин констатирует, именно констатирует: «Революция сверху закончилась. Ее центр переместился в республики». Об отставке заявил Эдуард Шеварднадзе. Затем – инфаркт Рыжкова. Горбачев продавил на пост вице-президента бесцветного Геннадия Янаева. Начинался новый этап, стартовавший в январе 1991 года с кровавых событий в Вильнюсе и завершившийся путчем в августе. После чего от Советского Союза осталось одно название.
«Оглядываясь назад, можно сказать, процесс ухода Горбачева из власти, завершившийся его отставкой с поста президента СССР после Беловежской пущи, начался именно с отказа от программы „500 дней“, – писал Евгений Ясин. – Именно в этот момент он уступил группе своих консервативных сторонников по партии, будущему ГКЧП. И с тех пор они стали прибирать власть к рукам. События в Вильнюсе и Риге зимой 1991 года показали, что президент утратил контроль над военными и КГБ. Его стали покидать самые верные сторонники: С. Шаталин, Н. Петраков, Э. Шеварднадзе, последним А. Яковлев».
Увлеченные борьбой друг с другом федеральные и российские власти как будто не замечали, что ситуация уже выходила из-под контроля: ровно по сценарию, предсказанному Гайдаром, – сочетание дефицита товаров и роста цен. Правительство отказывалось от либерализации ценообразования, но инфляция уже постепенно сама переходила в открытую форму. На колхозном рынке цены за 1990 год выросли на 21,5 %. Даже при административно сдерживаемых ценах годовая инфляция достигла 6,8 %. Официальный дефицит союзного бюджета составил минус 7,9 %. В 1991 году все эти цифры покажутся благостными – ситуация пойдет вразнос.
Личный архив Гайдара пополняется разнообразными документами – в основном докладами высшему руководству различных ответственных лиц и ведомственной перепиской. Ближе к концу 1990-го она начинает носить совсем уж тревожный характер. Ну, например, такой документ от 31.10.1990: «Срочно. Председателю СМ СССР Рыжкову Н. И. – МВЭС (Министерство внешних экономических связей. – А. К.). О катастрофическом (курсив мой. – А. К.) положении с экспортом нефти и нефтепродуктов в 4 квартале 1990 г.». Потом документы подобного рода лягут в основу фактографии, наверное, самой известной книги Гайдара – «Гибель империи».