Словом, было ощущение надвигавшихся перемен, и амбиции «советников» отнюдь не ограничивались консультативными ролями. Вопрос состоял только в том, кого первыми позовут и на какие роли.
В сентябре рабочая группа, первоначально состоявшая из замов Гайдара по Институту Владимира Машица и Андрея Нечаева, совсем молодого, но при этом опытного «дачного сидельца» Андрея Вавилова, Константина Кагаловского, уже работавшего представителем России в международных финансовых организациях, человека из авторского актива отдела экономики «Коммуниста», а также главного орговика команды экономистов и доверенного лица Бурбулиса Алексея Головкова, засела на 15-й даче в поселке правительства РСФСР «Архангельское». На 6-й даче сидела, работая над такой же экономической программой, но без мандата Бурбулиса группа Евгения Сабурова – год назад там же трудилась группа Шаталина – Явлинского над программой «500 дней». Все – «намоленные» места.
В том же сентябре произошли еще два события – конференция реформаторов в австрийском Альпбахе, на которой Егор в силу занятости не присутствовал, и очень серьезный «наезд» на Институт экономической политики с попыткой отобрать здание. В общем – все сразу.
Альпбах, сентябрь 1991-го. Идиллический австрийский курорт, 53 километра от Инсбрука. Топонимика этих мест тогда ни о чем не говорила советскому человеку. Постсоветские представители среднего класса объездили потом на горных лыжах расположенные к востоку от Альпбаха Кицбюэль (где, как говорят, имел недвижимость ненавидевший Гайдара влиятельный московский мэр Юрий Лужков), Целль-ам-Зее и Капрун, к северо-западу – баварский Гармиш-Партенкирхен, к северо-востоку – Прин-ам-Зее. Для десятка советских экономистов – это еще один семинар. Такие же были в Вероне в 1990-м, в Париже весной 1991-го. Но этот семинар все-таки не совсем обычный.
На фотографии, сохранившейся с тех времен, – почти все экономисты, которые войдут в правительство два месяца спустя. Альпийское солнце. Фоном – типичная для этих мест гостиница. Молодые, бодрые, воодушевленные. Где-то, в нескольких сотнях километрах к востоку, медленно оседает грузное туловище империи, от которой со страшным шумом отваливаются огромные куски. А они, эти молодые интеллектуалы, уже втянувшие ноздрями казенные запахи коридоров власти, здесь, на семинаре в австрийском Альпбахе, констатируют факт неизбежного падения СССР.
Крайний слева на этой фотографии – хорошо узнаваемый Александр Шохин почти с таким же близоруким прищуром и в таких же очках, как и сейчас, три десятка лет спустя. Рядом с ним – тоже узнаваемый Петр Авен. В отличие от Шохина, который в галстуке, Авен выглядит нездешним «пиэйчдишником» – он в толстовке Yale University: за такую красоту тогда можно было многое отдать. Дальше – Константин Кагаловский; выглядывающий из-за плеча товарища Алексей Улюкаев (тоже вполне узнаваемый, но совсем-совсем другой, кто же мог думать тогда, что спустя четверть века он будет осужден на восемь лет лишения свободы); тощий как жердь Анатолий Чубайс с бейджем на рубашке – почему-то сразу видно, что он здесь главный; Владимир Машиц, участник всех «писательских» команд и будущий министр по делам СНГ; крайний справа – человек, похожий на амбициозного старшеклассника, Сергей Глазьев. Тот самый. Он ведь тоже «разваливал» страну вместе с другими либералами и лишь в 1993-м занял сторону противников Гайдара.
Не только они были там. Кто-то не попал на фото. Иные просто не смогли приехать. Но под Альпбахской декларацией, в которой утверждалось, что радикальные либеральные экономические реформы надо проводить в границах России и дальше ждать нет смысла, стоит, например, подпись будущего жесточайшего оппонента реформаторов-камикадзе академика Дмитрия Львова. Декларацию, как утверждает отсутствующий на фотографии Сергей Васильев, писал Улюкаев – «самое бойкое наше перо».
«Володя Машиц приехал с некоторым опозданием, – вспоминал Сергей Васильев, – и поведал нам о планах Явлинского по созданию экономического союза. Понимая, что республики стали суверенными, Явлинский провозгласил тезис: „политический суверенитет – экономический союз“. Реакция в Альпбахе была у всех совершенно одинаковой – мы представили весь ужас проведения радикальной экономической реформы, каждый шаг которой придется согласовывать с суверенными республиками. Решено было выступить с заявлением по этому поводу… Подписали его не все, только семь человек: Авен, Васильев, Глазьев, Улюкаев, Чубайс, Шохин, академик Дмитрий Львов».
В Альпбахской декларации говорилось о том, что сложный процесс демократических согласований между политически суверенными субъектами возникающей конфедерации окажется практически неосуществимым. Невозможно, например, проводить единую кредитно-финансовую политику, потому что каждый участник согласований «заинтересован в увеличении денежной массы, эмиссии, лимитов кредитования». Выход видится в создании Межреспубликанского экономического комитета (он в эти дни, собственно, и был официально учрежден). Однако, «на наш взгляд, есть две альтернативы, – писали авторы декларации, – либо его деятельность будет парализована разногласиями участников, наращиванием эмиссии, налоговой и финансовой конкуренцией, невыполнением принятых обязательств, либо Россия будет доминировать в Экономическом союзе».
Для движения нужен локомотив. А «сползание к экономической катастрофе в предшествующий период во многом определялось наличием двух противоборствующих центров принятия экономических решений: союзного и российского. Реставрация двоецентрия… была бы губительной».
Решения – единые для всех – можно принять, могут быть предприняты и попытки контроля за их исполнением, но эта модель в текущих обстоятельствах нереализуема. У надреспубликанских властей недостаточно аргументов и полномочий, чтобы республики проводили единую экономическую политику: «Надреспубликанский центр обречен быть слабым. Следовательно, его не должно быть вовсе. Это не идеологический, а сугубо прагматический вывод».
Значит, 15 центров принятия финансово-экономических решений. Включая российский. Каким он будет, зависит от выбранной политики. Что при конфедеративном, что при российском варианте можно продолжать цепляться за фиксированные цены и субсидирование неэффективных производств, как это делалось все последние годы. Это путь, ведущий к неизбежной катастрофе (вспомним записку первого вице-премьера СССР Владимира Щербакова). У российского руководства пока еще есть существенный кредит доверия. И им «надо воспользоваться твердо и ответственно».
Первое – отказ от фиксирования и регулирования цен. Второе – политика «нулевого дефицита» государственного бюджета, «режим жесткой экономии, противодействия любым выбивающим деньги лобби, включая военно-промышленное и сельскохозяйственное. Только на этой основе возможен выход к твердому, а затем и конвертируемому рублю. Если это не сделает в ближайшие месяцы демократическое руководство, то сделает грядущая хунта». (Вот с этим отсутствующий Гайдар не согласился бы – он не переоценивал интеллектуальные способности и волю к экономическим реформам советских военных, как и не верил в российского Пиночета, о чем мы уже писали.) Третье – «немедленно начать переговоры о разделе и переструктурировании внешнего долга бывшего Союза ССР». Вот – авторы декларации уже называют его бывшим, без иллюзий. И говорят о том, что впоследствии и произошло, – на определенных условиях основные обязательства перед внешним миром Россия могла бы взять на себя. Условия позднее были определены – и очень важные: вывод ядерного оружия из Украины и Белоруссии, переход всего зарубежного имущества СССР России и место в Совбезе ООН.
Важная тема, обсужденная заранее, – возможность свободного передвижения людей через границы республик. Никто тогда об этом не думал, а проблема назревала: «Прежде всего, это судьба десятков миллионов людей, живущих за пределами своих национальных государств. Необходимо обеспечить добровольную и планомерную (с привлечением западной помощи) их репатриацию и безусловную защиту жизненных интересов. В лимите миграции мы предлагаем руководствоваться испытанным в демократических обществах принципом права людей на свободный выезд из страны и право государства на регулирование въезда в него». Две предсказанные проблемы в одном флаконе: русские за рубежом и мигранты в России.
Эти же идеи, как свидетельствует Сергей Васильев, Гайдар изложил в специальной записке на имя Бориса Ельцина. Он перевернул конструкцию Григория Явлинского: вместо «экономический союз – политический суверенитет» – «политический союз – экономический суверенитет». Эта модель мало что меняла в перспективах СССР, его бы все равно не стало в прежнем виде – большого единого государства-империи. А вот перспективы конфедерации, ее состава, степень политической близости – все это рисовалось еще в совсем не ясном свете.
В конце сентября Ельцин дал поручение группе Гайдара готовить план российских реформ без оглядки на другие республики и упоминавшийся в Альпбахской декларации «надреспубликанский» орган. Это важный момент в истории реформ. Мотивация Гайдара была простая – он спасает страну. Бескомпромиссная вера в себя и в свою миссию. Мария Аркадьевна Стругацкая, жена Гайдара, говорила, что еще при Горбачеве ее муж пропадал на правительственных рабочих дачах неделями («Я вышла замуж за Петю», сына Егора от первого брака, – шутила она): Егор надеялся на то, что страну спасет Горбачев. «Спасать страну можно с тем, кто у власти, – объясняла безжалостную логику своего мужа Мария Аркадьевна, – а Егору было понятно, что у власти – Ельцин».
Если угодно, впоследствии Ельцин использовал Гайдара. Но и Гайдар использовал Ельцина.
Хотя по-прежнему еще ничего не было ясно. У Бориса Николаевича были свои планы на близких ему по внутреннему «партийно-директорскому» устройству Юрия Скокова и Олега Лобова. Горбачев надеялся на Явлинского. Возможно, думал о Явлинском и Ельцин, но как можно было привлекать к работе над российскими реформами экономиста и чиновника, который занимался формированием как раз того самого «надреспубликанского» органа и, по сути дела, был фактическим премьером воображаемого нового союза? Впрочем, теоретически его можно было «увести» у Горбачева.