Впечатление Ельцина не совпало с тем, как воспринимали Гайдара потом. Он отметил умение Егора говорить просто. Ельцин понимал, о чем говорит Егор: «Он не упрощал свою концепцию, а говорил просто о сложном. Все экономисты к этому стремятся, но у Гайдара получалось наиболее убедительно. Он умеет заразить своими мыслями, и собеседник ясно начинает видеть тот путь, который предстоит пройти». Как нужно было потом говорить Егору об экономике – еще проще? Проще – это значит что-то обещать. Но это уже не об экономике, тем более в ситуации кризиса.
Ну и, конечно, Ельцин внутренне для себя решил, что пойдет на радикальные реформы. С надеждой на то, что их результаты скажутся на экономике максимально быстро, хотя этого как раз Гайдар не обещал.
Сам же Борис Николаевич искал подтверждения возможного успеха в зарубежных образцах – на заседании Госсовета РСФСР 25 октября 1991-го он ссылался на разговор с первым демократическим президентом Болгарии Желю Желевым и опыт болгарской либерализации: в целом он отводил год на достижение результата. «Это у Польши получилось, у других», – уговаривал сам себя Ельцин. К осени 1992-го, говорил он, «мы все-таки должны добиться стабилизации экономики».
На этом же заседании называется уже и дата либерализации – 1 января, потом превратившаяся во 2 января. В своей лекции в редакции polit.ru за три недели до кончины Егор вспоминал этот день, 25 октября 1991-го: «Я помню заседание Государственного совета, где было все руководство России, когда Ельцин собрал руководство, включая Хасбулатова и Руцкого, и рассказал, что он собирается делать (либерализовать цены. – А. К.). Он спросил: „Есть ли кто-нибудь, кто с этим не согласен?“ Ни одной руки не поднялось, было только гробовое молчание. Нужно понимать, что при этом часть из них считала Ельцина политическим самоубийцей. Слава Богу, он сделал то, что надо было сделать».
…Егору разговор с Борисом Николаевичем понравился: «Ельцин прилично для политика ориентируется в экономике, в целом отдает себе отчет в том, что происходит в стране. Понимает огромный риск, связанный с началом реформ, понимает и то, до какой степени самоубийственны пассивность и выжидание… Характерная черта Бориса Ельцина – уважение, которое он питает к людям независимым, и презрение к рабскому поведению».
А Гайдар был человеком более чем независимым, как писал Ельцин, «другой породы». Хотя на самом деле, по замечанию Бурбулиса, «из одной вулканической породы» с Борисом Николаевичем, человеком тоже в высокой степени независимым для системы, которая его сформировала, – отсюда возникло „покровительственное доверие“».
«И все-таки внятно объяснить свой выбор все равно непросто, – писал Ельцин в «Записках президента». – Самое главное – и теперь я в нем не раскаиваюсь. И еще знаете, что любопытно, – на меня не могла не подействовать магия имени. Аркадий Гайдар – с этим именем выросли целые поколения советских детей. И я в том числе. И мои дочери.
Егор Гайдар – внук писателя… И я поверил еще и в природный, наследственный талант Егора Тимуровича».
Гайдар входил и потом будет входить в кабинет Ельцина с широкой, чуть застенчивой улыбкой. Даже в день отставки. С той самой улыбкой, которую когда-то, много лет назад, запомнил в Дунино Отто Лацис. Широколицый улыбчивый мальчик.
«Малахитовая шкатулка», Бажов, Гайдар. Для любого советского человека, каковым был, безусловно, и Ельцин, это звучало волшебной музыкой. Хотя и не предвещало появление оленя, из-под копыт которого будут сыпаться драгоценные камни.
Гайдар продолжил работу в «Архангельском», еще более четко понимая, что он один из ключевых претендентов на главные роли в правительстве реформ. Потому что реформы будут, и такие, какие предложит он. Это ощущение окрепло после того, как Ельцин попросил «дачную» команду готовить тезисы к реформаторскому выступлению на Съезде народных депутатов РСФСР, которое должно было состояться 28 октября.
17 октября прошла встреча Александра Шохина и Егора Гайдара с некоторыми депутатами Верховного Совета РСФСР. Не в первый раз Александр Николаевич и Егор Тимурович выступали вдвоем, причем Шохин – по-прежнему в статусе министра труда РСФСР. Едва ли их дуэт воспринимался как нечто официальное и чрезвычайно перспективное, хотя кто-то и мог догадываться, что это тандем будущих ключевых вице-премьеров правительства реформ. Кризис правительства вызван тем, что оно не может справиться с кризисом экономики, сказал в ходе этой встречи Шохин, назвав существующий кабинет министров переходным. Правительство должно начать быстрые реформы и, «жертвуя собой», создать предпосылки для будущего подъема экономики. Ликвидация бюджетного дефицита, налоговая реформа и либерализация цен – вот ключевые меры, во всяком случае так услышали Гайдара депутаты. Человек, писавший отчет с мероприятия, сделал вывод, что Россию ждет свой «план Бальцеровича», «шоковая терапия». При этом «Шохин очень осторожно дал понять, что готов не только войти в состав этого правительства, но и взять на себя его формирование». Гайдар, судя по всему, обошел этот вопрос стороной.
Следы этой встречи сохранились в «Независимой газете» за 19 октября: «„Экономист, который возьмется проводить реформу в условиях предлагаемой парламентом индексации, станет посмешищем в профессиональном сообществе“, – сказал в четверг депутатам экономист Егор Гайдар. Он и министр труда России Александр Шохин встретились с российскими парламентариями вечером накануне рассмотрения ВС РСФСР законов об индексации и налогах. <…>
Реформа, по мнению Шохина и Гайдара, должна включать в себя создание условий для „нормальной (некоррумпированной) приватизации“ (т. е. отказ от политики лицензирования и внеконкурсной приватизации), установление „нормальной налоговой системы“, либерализацию цен. При этих условиях может быть ликвидирован дефицит республиканского бюджета и установлен контроль над эмиссией, что позволит ввести российскую валюту, которая „изначально должна быть стабильной и конвертируемой“. Только в этом случае, настаивают Шохин и Гайдар, можно говорить о стабилизации экономики России».
Один из ключевых концептуальных документов 15-й дачи назвался «Ближайшие экономические перспективы России». Эти самые перспективы определялись, по оценке «дачной» команды, тремя кризисами: инфляционным (одновременное ускорение инфляции, сочетающееся с товарным дефицитом), платежным (падение импорта ввиду снизившейся кредитоспособности страны и истощения золотовалютных резервов), системным (разрушение политико-управленческих механизмов). Как впоследствии писали заместители Егора Тимуровича в его Институте Алексей Улюкаев и Сергей Синельников, «не повторение стандартных стабилизационных программ, а эти российские политико-экономические реалии заставили группу Гайдара определить финансово-денежную сферу как первичное звено стабилизационных и реформаторских усилий».
20 октября в «Архангельском» прошло большое совещание, материалы к которому сводил в основном Сергей Васильев. По его воспоминаниям, по сути дела работу принимал «политический блок» ельцинского окружения – помимо Бурбулиса был еще и Михаил Полторанин, министр печати и информации, претендовавший на большее в системе власти, а именно на место вице-премьера-координатора, дублера или заменителя Бурбулиса, которого он недолюбливал, а также Сергей Шахрай, член Госсовета РСФСР, один из будущих авторов Конституции РФ 1993 года. Документ назвался «Система мер по подготовке стабилизации экономики России». В нем содержались все выстраданные командой идеи: и о подготовке «консолидированного бюджета РСФСР, включающего в себя часть расходов союзного», которые России придется взять на себя, и об интеграции союзного и российского Минфинов, и о налоговой реформе, предполагающей замену налога с оборота и налога с продаж налогом на добавленную стоимость, и о подготовке к размораживанию розничных цен с целевой социальной поддержкой наиболее нуждающихся, и о введении российской республиканской валюты, и о приватизации (причем о ваучерах речи не шло).
После окончания этого этапа работ Гайдар дал интервью въедливому экономическому журналисту «Комсомольской правды» Александру Беккеру, сверлившему интервьюируемого взглядом сквозь сильные очки; впоследствии он стал звездой газет «Сегодня» и «Ведомости».
Текст был опубликован за два дня до того, как Ельцин объявил о начале реформ 28 октября 1991 года на V съезде народных депутатов РСФСР перед аудиторией из 881 депутата и через день после того, как на заседании Государственного совета при президенте РСФСР (скорее консультативного органа) Борис Николаевич сообщил, что он точно решается на радикальные реформы по польскому образцу, рассчитывая на то, что стабилизация наступит через год.
Журналистский инстинкт Беккера не подвел – он приехал в «Архангельское» в нужное время, понимая, кто скоро станет главным. Гайдар четко соблюдал штабную культуру, настойчиво подчеркивал свою функцию внештатного консультанта и говорил, что даже на роль экономического советника не претендует: «Я очень надеюсь, что смогу сделать что-то полезное для реформ и стабилизации экономики на той территории, которая некогда называлась СССР. И готов, не рассчитывая на лавры, оказывать профессиональную помощь всем ответственным политикам». Притом что ему самому собственная программа действий представлялась безальтернативной, а по поводу существования – реального, а не формального – Советского Союза и экономического договора между республиками не было иллюзий.
Немного кокетничая, Егор начал разговор с Александром, который был старше его на пять лет, с фразы: «Что в Москве творится? Две недели не читал газет». А зачем ему было читать газеты, если он сам был будущий творец новостей и главной из них – о начале реформ: команда Гайдара писала существенную часть доклада Ельцина. Не говоря уже о том, что в Москве Гайдар все-таки побывал – как минимум на встрече с депутатами.
Ключевая мысль: ресурс доверия президенту России столь велик, что реформы нужно начинать здесь и сейчас – это было еще и своего рода письмо президенту через газету: «У Ельцина больше шансов преодолеть сопротивление сейчас, чем останется через полгода. И у него больше шансов, чем у любого политика в обозримой перспективе».