Гайдар утверждал, что роль России – в том числе как образца и флагмана экономических реформ – ключевая: «Прорвемся мы – спасутся и другие, сорвемся – потащим остальных (курсив мой. – А. К.). И значит, первейшее теперь – экономический курс самой России». По поводу экономического договора высказывался жестко, точнее, прагматично оценивал ситуацию: «…после развала политического центра невозможно в принципе реанимировать сильный экономический центр, способный проводить жесткие реформы». И в этом – его ключевые разногласия с Явлинским: что-либо «союзное» просто физически невозможно администрировать, у Межреспубликанского экономического комитета нет ни одного финансового инструмента. «Где центр? Центр, у которого нет бюджета».
Что делать? «Цены не удержать. Придется их размораживать, хотя высокая открытая инфляция неизбежна». Налоговая база разваливается, «нужно реконструировать налоговую систему, не ожидая согласований с другими республиками». «И пора кончать с идеологическими дебатами вокруг приватизации». Собственная валюта, поскольку уже прибалтийские страны вводили свою, и Украина разместила заказ на печать гривны в Канаде. Все это – еще раз – в рамках автономной политики России. Ключ к стабилизации политики сообщества лежит в России. Долги Союза России придется взять на себя – и это исключительно реалистический подход: «Те же западные эксперты, с которыми я имел дело, говорят: все это хорошо насчет солидарной ответственности (республик Союза. – А. К.), но вы же понимаете, ребята, с кого на самом деле спросят кредиторы».
Это интервью вышло в самой популярной газете той территории, которая называлась Советским Союзом, – в 1991-м тираж «Комсомолки» был более 10 миллионов, за год до этого – 22 миллиона экземпляров. Едва ли это помогло пропаганде российского подхода к реформам. А вот элиты поняли, чего примерно им ждать от Ельцина.
Выступление Ельцина на Съезде стало точкой отсечения. Россия идет по пути радикальных реформ, идет одна, хотя 18 октября восемь республик, включая РСФСР, но исключая Украину, подписали договор об Экономическом сообществе, и в тот же день российский президент заявил на Съезде судей: «Россия никогда не выступит инициатором развала Союза» (притом, что инициативы никакой для этого и не нужно было, только констатация). Борис Николаевич лично берет на себя полномочия премьер-министра.
До назначения правительства оставалась практически неделя, ключевая интрига – кто станет премьером. Разговоры о Евгении Сабурове, Юрии Рыжове, даже Руслане Хасбулатове – все это осталось в прошлом. Юрий Скоков, близкий по духу Ельцину классический красный директор, и тот, судя по всему, уже не рассматривался на позицию первого лица в кабинете министров.
На 15-й даче делили министерские портфели и обсуждали соответствующую реформам структуру кабинета камикадзе, которому, по представлениям «дачников», предстояло проработать два-три месяца и за это время запустить механизм рыночной экономики. Своя борьба была у тех, кто собирался выполнять посреднические функции между «буржуазными специалистами» и собственно политической властью. По воспоминаниям Андрея Нечаева, Полтораниным предлагалась конструкция: Бурбулис – первый вице-премьер, Полторанин – вице-премьер-координатор, а под ними – малозначащие спецы-советники, «много-много квадратиков». Этот вариант молодых реформаторов, разумеется, не устроил – тогда, по определению Нечаева, произошла первая «отставка» еще не назначенного правительства. За власть молодые экономисты не цеплялись, в любой момент могли встать со своих стульев на 15-й даче и уйти, но кто бы тогда стал проводить реформы и наполнять смыслом существование политического ближнего круга Ельцина.
Однако еще до этого эпизода Полторанин, недолюбливавший Геннадия Бурбулиса (что естественно в ситуации борьбы за близость к «телу» президента), полагая, что в команде 15-й дачи самая сильная фигура – это единственный действующий министр РСФСР (труда) Александр Шохин, прощупывал его на предмет строительства еще одной политической комбинации. В этой конструкции фамилия премьера не имела значения (вероятно, Полторанин думал о том, что это может быть любой из соратников Ельцина вроде Скокова или Лобова с декоративными функциями), министр печати становился бы куратором политического блока, а Шохин – экономического. Александр Николаевич идею отклонил: «Я сразу решил, что это предложение было в определенном смысле провокационным: дискредитировать меня перед командой 15-й дачи и попытаться изолировать Геннадия».
Впрочем, схема премьер – крыша (или фасад), правительство с двумя блоками – все равно была реализована. Только после 20-х чисел октября возникла модель, при которой наделенный особыми полномочиями по проведению реформы президент становится еще и главой правительства – то есть скорее политической крышей, чем бессмысленной декорацией, каковой мог стать любой из ельцинских назначенцев из старых партийных товарищей.
Кто только не прошел через 15-ю дачу – мимоходом или оставшись на пару дней или на весь срок подготовки документов «рабочей группы Госсовета». Егор вызывал одного за другим членов команды, дальних и ближних, в «Архангельское» – «Срочно приезжай!» – в зависимости от того, какую тему кто может прикрыть. Это выглядело странным: громоздкая деревянная дача постройки 1930-х годов, выкрашенная в зеленый цвет, не слишком подходила для нормального комфортного времяпрепровождения. Впрочем, дом с башенкой мог вместить целую коммуну. Всего 12 километров от Москвы, вокруг – дачи членов российского правительства. Потом и Гайдару, и Чубайсу, и многим представителям команды предстояло жить в этом поселке, только в стандартных домах из светло-розового кирпича. Поселится здесь спустя несколько лет и директор ФСБ Владимир Путин.
Сентябрь был холодноватый, хотя и выдавались шикарные солнечные и неутомительно теплые дни. Река Десна, плотина, лес, идиллические дорожки. Замечали ли все это будущие реформаторы? По дорожкам прогуливались Гайдар и Чубайс, но говорили по делу. Гайдар вспоминал в разговоре со мной: «Первая идея, которая пришла мне в голову – исходя из традиционно важной для России роли Госплана, – назначить Чубайса министром экономики. Но у меня было ощущение, что эта роль для Толи слишком… легкая, все-таки речь шла скорее о демонтаже старой системы управления. А перед нами стояла задача, которая, уже по имевшемуся опыту восточноевропейских стран, была в принципе неразрешимой, – приватизация. С этой задачей мог справиться только Чубайс». тридцатишестилетнему Анатолию Борисовичу эта идея не понравилась: «Ты понимаешь, что меня будет ненавидеть вся страна?» А ведь первоначально предполагалось, что приватизацией займется бородатый «отмороженный» питерский демократ – депутат Петр Филиппов. Но Петру Сергеевичу предложили Антимонопольный комитет – тоже работа для человека таранного типа. Однако потом сочли, что он будет слишком раздражать парламент и отношения с депутатами сразу же перейдут в конфликтное русло. Назначение не состоялось, компромиссы начались еще до того, как было назначено правительство.
Вообще это был странный процесс. «Группа экспертов Госсовета» претендовала на высокие посты и даже занималась главным – «рассадкой» по новым министерствам и ведомствам, с ней заигрывали и пытались выстраивать хорошие отношения представители политической команды Ельцина, не очень понимая, какое решение в итоге примет Борис Николаевич. И в то же время у этой группы были существенные политические ограничения – они могли предлагать что-то и кого-то, претендовать на контрольный пакет при разделе принципиально важных министерских постов, но кабинет все равно планировался как де-факто коалиционный. Только это были не коалиции политических партий, а коалиции номенклатурных кланов, существовавших в ельцинском окружении. Правительство, назначенное в ноябре 1991-го, не было гайдаровским, хотя, конечно, ключевые позиции контролировались реформаторами. Штаб реформ – это не просто министерские посты, а нечто более широкое. Словом, «команда» не совпадала с правительством.
Экономисты были готовы выполнить роль наемных технократов, но то, что они делали, имело политический характер. И не случайно Владимир Мау, не попавший – больше по своей воле, в том числе потому, что не очень верил в возможность либерализации цен, в команду 15-й дачи и находившийся на стажировке в Лондоне, предсказывал в своем очередном обзоре Института экономической политики, оценивая ситуацию в конце 1991 года: «…в условиях рыночных реформ демократически избранный и зависящий от настроений избирателей Верховный Совет становится носителем популистской идеологии, что и показали дебаты в российском парламенте в ноябре – декабре. Неизбежен острый конфликт между парламентом и правительством радикальных реформ, который будет развиваться по наиболее болезненному сценарию „кто кого“. Компромиссы здесь вряд ли будут возможны, и конфликт разрешится падением одной из сторон или обоих (последнее – в случае социального взрыва или военного переворота)».
В Лондоне, кстати говоря, уже от имени назначенного правительства Владимир Мау пытался налаживать по просьбе Гайдара отношения с британским кабинетом министров, причем не имея какого-либо официального статуса. Встречался с пресс-секретарем премьера на Даунинг-стрит. И тогда же узнал новое богатое слово – «пиар»…
Яков Уринсон играл огромную роль в команде: работая в Главном вычислительном центре Госплана, а затем, с декабря 1991-го, будучи главой Центра экономической конъюнктуры при правительстве, обсчитывал со своими людьми, включая блестящего макроэкономиста Евгения Гавриленкова, все возможные последствия реформаторских шагов. Впрочем, делал он это еще и в «догайдаровское» время – расчеты производились для всех правительств и почти всех программ, от Рыжкова до Щербакова. «Уже тогда лично у меня было понимание, что расчеты эти нужны или для того, чтобы напугать начальство (показать, что по-другому жить нельзя), либо для того, чтобы самим понять, в какой последовательности и как надо действовать», – вспоминал Яков Моисеевич. В 1991-м уже никого пугать не надо было – все и так были до смерти напуганы. А вот вырабатывать порядок действий было необходимо: «В основном моя задача заключалась в том, чтобы спрогнозировать, что будет, как теперь говорят, в условиях шоковой терапии, т. е. при одновременном отпуске цен. Этого, как известно, в реальности не произошло по разным причинам – политическим и экономическим».