Разумеется, гиперважной была роль аппарата, и она была разной. Как разными оказываются воспоминания участников событий. Кто-то говорил чуть ли не о саботаже, о том, что документы «терялись» (о некоторых таких эпизодах рассказывал сам Гайдар) и, соответственно, команды не проходили. Иные, как, например, Николай Головнин, утверждают, что аппарат работал хорошо и даже самоотверженно – как и сами начальники: не расходились до двух часов ночи, пока документы не были подписаны и расписаны.
Руководителем аппарата правительства стал Алексей Головков, и от него очень многое зависело – документы именно на него «терялись», так не хотели в Кремле его назначения. Позиция была наиважнейшей, что потом понял Виктор Черномырдин – именно с его эпохи пошла традиция придавать руководителю аппарата ранг министра, а то и вице-премьера, иными словами, – политический вес. В гайдаровское время об этом не думали, и совершенно напрасно. Как вспоминал Андерс Ослунд, Головков иной раз вынужден был три раза подписывать один и тот же документ, потому что бумаги часто бесследно исчезали. Владимир Космарский, первый замминистра труда и занятости в 1992 году, составлял один и тот же документ в трех экземплярах: для формально-официального канала (часто – для исчезновения), для курирующего вице-премьера, министра труда Шохина и для профильного департамента аппарата правительства.
Когда 7 ноября Андрей Нечаев был назначен замом министра экономики и финансов (то есть Гайдара, возглавившего объединенное министерство), первое, что произошло в аппарате правительства РСФСР, все еще занимавшего помещения в Белом доме на Краснопресненской набережной, – были утеряны документы о назначении. Второй раз назначение формально тоже не могло быть признано состоявшимся, потому что слово «министр» написали с маленькой буквы, а надо было с большой. А в тот момент, вспоминал Андрей Нечаев, ему позарез нужен был хотя бы какой-нибудь документ, потому что они с Гайдаром собирались «брать союзный Госплан».
Надо понимать, что в условиях, когда управленческие рычаги Советского Союза уже практически отказали, а формально еще работали, любой орган власти РСФСР воспринимался как республиканская контора союзного ведомства. Поэтому, например, назначенный в 1990 году российской властью еще до команды реформаторов председателем Госбанка РСФСР Георгий Матюхин вступал в свои права, ему почти в буквальном смысле приходилось брать власть. В том же положении оказывался каждый из новых министров.
Ладно еще союзный Минфин – в ранге зама (а потом министра) по финансам у Гайдара оказался уважаемый Егором профессионал старой школы Василий Барчук, бывший начальник бюджетного управления союзного Министерства финансов. Но 38-летний академический ученый, сваливающийся на голову старому аппарату на Охотный Ряд, 1, в «намоленное» с 1930-х годов место – Госплан СССР, – это что-то невероятное. Появление Нечаева в Госплане, преобразованном незадолго до этого в Министерство экономики и прогнозирования Советского Союза под управлением опытного и влиятельного Юрия Маслюкова, можно было бы приравнять к нашествию марсиан, к которым, разумеется, непонятно, как относиться. Не говоря уже о том, что молодой начальник требовал приятным баритоном каких-то невообразимых вещей, радикально расходящихся с целями и задачами государственного планового хозяйства.
«И вот я пришел в Госплан СССР и стал пытаться давать указания, – рассказывал Андрей Нечаев журналисту Владимиру Федорину. – Когда меня звали на коллегию союзного Госплана, ее заседания производили впечатление театра абсурда. Например, они делили капвложения с увеличением на 20 %, когда мы с Гайдаром уже обсуждали, что сокращаем их в три раза или в четыре. Распределяли на бумаге какие-то материальные потоки, за которыми ничего не было». Госплан в буквальном смысле слова управлял воздухом. И материальными потоками, которые были на самом деле самыми что ни на есть нематериальными.
Работать Андрею Нечаеву предстояло с профессионалами, чья жизнь целиком и полностью прошла под знаком планирования и его оптимизации, а экономика воплощалась в народно-хозяйственном плане, один экземпляр которого, по воспоминаниям начальника ГВЦ Госплана Владимира Коссова (в 1990-х он работал, в частности, замминистра экономики), был высотой в полтора метра. Однако Андрей Алексеевич, проработавший много лет в ЦЭМИ, трудившийся на академика Юрия Яременко и занимавшийся межотраслевыми балансами, мог говорить с госплановцами на одном языке, одновременно пытаясь внедрить совершенно другой экономический «диалект». Это были «его университеты», где преподавателем был сам первый замминистра экономики и финансов…
«Брать» Госплан Союза Гайдар с Нечаевым поехали, на всякий случай прихватив милиционера из охраны Белого дома. Проводя коллегию Госплана, Гайдар чувствовал, что у сотрудников есть желание спросить, «с какой стати они должны всему этому подчиняться и выполнять указания какого-то Нечаева, о котором в огромном аппарате мало кто слышал». И уже через несколько дней Андрей Алексеевич доложил: «Аппарат союзного Госплана работает над программой сокращения производства вооружений в 1992 году». А и. о. министра экономики и прогнозирования СССР Трошин А. Н. издал приказ, хорошо отражавший ситуацию двоевластия в первые дни и недели реформ: аппарату союзного министерства исполнять все распоряжения республиканского первого замминистра экономики и финансов.
Наверное, в то время – в первые дни работы правительства – решение укрупнить главную структуру, объединив Министерства экономики и финансов, оказалось правильным. Среди прочего это был и способ инкорпорировать в российскую управленческую систему союзные Госплан и Минфин: решались и административная, и кадровая задачи. В то же время более глобальным оказывался уровень решений самого Гайдара – его замы, Нечаев и Барчук, хотя бы до какой-то степени разгружали Егора от совсем уж мелкой текучки. Когда работа была налажена, министерства разъединили, замы стали полноценными министрами.
Тем не менее «гибридный» – полусоветский-полуреформаторский – характер министерств сохранялся еще долго. По свидетельству Сергея Васильева, в Минфине в самом начале реформ был лишь один человек из команды – Андрей Вавилов, подлинная кадровая перестройка ведомства на Ильинке началась лишь с приходом в 1993-м Бориса Федорова, когда туда пришли Сергей Алексашенко, Сергей Дубинин, Андрей Казьмин, Олег Вьюгин. В Минэкономики, рассказывал Васильев, который потом стал там замминистра, несмотря на наличие Нечаева, «всем рулил нехаризматичный Андрей Шаповальянц, отдел экономических реформ возглавлял Михаил Копейкин, человек весьма грамотный, но аппаратного склада». Центральный банк удалось укрепить двумя зампредами реформаторского толка – Сергеем Игнатьевым и Дмитрием Тулиным. Игнатьев был очевидным кандидатом на пост главы ЦБ России, но из Верховного Совета пришла информация, что его фигура – не проходная. Это было одно из первых проявлений двоевластия в стране. А отказ от того, чтобы продвигать своего кандидата, – одним из первых обидных политических компромиссов. Игнатьев вполне пригодился председателю российского Центробанка Матюхину – и как профессионал, и как связной между Гайдаром и Банком России.
Минсельхоз возглавил Виктор Хлыстун, вполне прогрессивный бывший председатель Госкомитета РСФСР по земельной реформе. Васильев рассказывал симптоматичную историю о том, с каким напором отраслевых лоббистов приходилось сталкиваться новому правительству сразу после назначения: «Еще в ноябре 1991 года в правительство был внесен проект постановления о поддержке АПК, в котором было 44 пункта. Я сел с этим постановлением и стал одну за другой вычеркивать позиции, связанные с дополнительными расходами, в результате чего в проекте осталось только четыре пункта. Добрейший Виктор Николаевич сильно на меня обиделся и ходил к Гайдару проситься в отставку».
…Сидя в здании на Охотном Ряду, точнее, проспекте Маркса, с его скрипучими – доремонтными – коридорами, помнившими еще Байбакова и Косыгина, Нечаеву приходилось решать удивительные вопросы отнюдь не реформаторского свойства. Есть одна симптоматичная история, демонстрирующая весь абсурд и хаос ситуации, которую Анатолий Чубайс пересказывал примерно так: «Вламывается к Нечаеву какой-то мужик. Приемная говорит: „Не можем удержать“. Мужик в полуистерике, галстук наперекосяк: „Немедленно, я вас умоляю, срочно, выпишите мне 350 килограммов ниобия“. Нечаев лихорадочно соображает: что это? Что с этим ниобием делают – улицы мостят или в космос отправляют? Как его выписать? Куда? Зачем? Или это вообще что-то радиоактивное, из чего атомные бомбы делают? А мужик-то такой взмыленный: „Я прилетел к вам сейчас из Игарки, через полчаса самолет, немедленно выпишите!“ Выписал на всякий случай. Потом стал разбираться, что выписал. Оказалось – не страшно».
Третья пятилетка, 1992–1997Буря и натиск
1992 год начался в ноябре 1991-го.
15 ноября правительство собралось на свое первое заседание под председательством президента-премьера. В зале заседаний Политбюро – четвертый этаж серого здания на Старой площади. Можно назвать этот синклит «расширенным правительством», потому что в его заседании участвовали не только члены кабинета. Но и, например, государственные советники РСФСР – академик АН СССР, директор Новосибирского института экономики Александр Гранберг; Сергей Шахрай, юрист, выполнявший самые разнообразные функции, в скором времени – один из авторов Беловежского соглашения; Алексей Яблоков, биолог и эколог, член-корреспондент АН СССР. Все они активно высказывались в ходе заседания. Присутствовали и сотрудники администрации президента, включая ее руководителя Юрия Петрова и шефа секретариата президента Виктора Илюшина, ключевые заместители министров, в том числе «сидельцы» 15-й дачи Авен, Григорьев, Нечаев. Пресс-секретари – Ельцина и Бурбулиса – Павел Вощанов и Вячеслав Недошивин. Главные редакторы государственных газет (что создавало некоторую путаницу) – Валентин Логунов («Российская газета»), Валерий Кучер («Российские вести», которые слили потом с изданием умершего Совмина СССР «Правительственным вестником»; Валерий Николаевич был обаятельным человеком и запомнился сотрудникам афоризмами в стиле Черномырдина, например: «Я тебя посоветоваться позвал, а ты со мной споришь»); Александр Дроздов («Россия»), впоследствии исполнительный директор Ельцин-центра. И даже друг Ельцина Олег Лобов, которому доведется стать ненадолго министром экономики и злейшим врагом недобитых либералов, присутствовавший в качестве «председателя Экспертного совета при председателе правительства РФ». Ну и вице-президент РСФСР Александр Руцкой. Все вроде бы единомышленники, спорившие лишь по деталям решений.