В общем, сомнительного прогностического качества поговорка «Как новый год встретишь, так его и проведешь» в данном случае сработала удивительно точно. Встретили год на работе, на работе его и провели…
…Кстати, в ГВЦ Госплана Ботвинник перестал работать, когда Уринсон сообщил ему о том, что его математическая модель экономики безнадежно примитивна по сравнению с современными западными. Гроссмейстер написал на строптивого сотрудника донос в ЦК КПСС с требованием уволить его: зав экономическим отделом Центрального комитета Борис Гостев приглашал Якова Моисеевича на Старую площадь и показывал ему это письмо. Однако Уринсона не уволили – кто бы тогда обсчитывал последствия решений партии и правительства.
Новый, 1992 год члены команды встречали на 15-й даче. Гайдар заскочил в «Архангельское» сильно позже – после тех самых разговоров с Уринсоном и Гавриленковым.
Вечером 1 января 1992 года Гайдар проверил, все ли документы готовы к либерализации цен, и отправился вместе с женой в гости отмечать день рождения Виктора Ярошенко – с ним ему всегда было легко. Не говоря уже о редкой возможности переключить мозги и душу во внеэкономический регистр. И беседа действительно шла о литературе и кризисе толстых журналов. Последний нормальный человеческий разговор перед шагом в новую реальность, хотя тоже о кризисе…
2 января было либерализовано около 90 % потребительских цен и 80 % цен на продукцию производственного назначения (кроме 12 видов продуктов питания, зерна, некоторых коммунальных услуг, транспорта, топлива и электроэнергии). Регулируемые цены были повышены в три – пять раз. Введен новый налог – на добавленную стоимость со ставкой в 28 %: именно он в условиях инфляции мог обеспечить доходную базу бюджета. В январе цены выросли на 245,3 % (по данным, приведенным Андреем Илларионовым; Гайдар в «Днях поражений и побед» пишет о 352 % за январь). В этот же день Егор еще раз пытался объясниться с населением в интервью Михаилу Бергеру в главной интеллигентской газете страны, «Известиях»: «Классические схемы проведения подобных мероприятий предполагают первоначальное проведение финансовой стабилизации, а затем уже либерализацию цен… И если бы у нас был хоть какой-то выбор, мы бы не рисковали».
3 января экономист Татьяна Малева, недавно защитившая кандидатскую диссертацию в НИИ труда при Минтруда России, задумчиво стояла в магазине, где пока еще не было почти ничего, зато появились пельмени в пачках. Раньше они стоили 33 копейки, теперь – 2 рубля. Покупатели, увидев цену, брезгливо отворачивались: как можно за ЭТО выкладывать такие деньги. Татьяна, мягко говоря, кое-что понимавшая в экономике, купила эти пельмени. Окружающие смотрели на нее едва ли не с отвращением и гневом. А через пару дней те же пельмени стоили еще дороже. Зато они не исчезали с прилавков…
5 января сотрудник НИИ Госплана РСФСР Евгений Гонтмахер вышел на работу в Министерство труда на должность начальника управления уровня жизни и социальной поддержки населения – что могло быть важнее в тот шоковый период? Очень скоро он сам для себя придет к выводу, что больше всего обычных людей волновала даже не потеря сбережений, а утрата стабильности. Мир перестал быть понятным и сколько-нибудь управляемым.
Разумеется, многие ждали немедленного исчезновения дефицита товаров. Что произошло не сразу, да и не могло произойти на следующий день после либерализации.
Но уже 22 января Гайдар обращал внимание корреспондента «Комсомольской правды» Ирины Савватеевой: «…никто и не обещал изобилия через две недели. Наполнение магазинов товарами – процесс постепенный. Если вспомните, какими были прилавки 28 декабря, и посмотрите, какими они стали сегодня, то увидите довольно серьезные изменения».
В самом конце января, почти сразу после подписания Указа о свободе торговли, Гайдар проезжал по дороге на Старую площадь Лубянку и «увидел что-то вроде длинной очереди, вытянувшейся вдоль магазина „Детский мир“. Все предыдущие дни здесь было довольно безлюдно… Зажав в руках несколько пачек сигарет или пару банок консервов, шерстяные носки и варежки, бутылку водки или детскую кофточку, прикрепив булавочкой к своей одежде вырезанный из газеты „Указ о свободе торговли“, люди предлагали всяческий мелкий товар».
Так уродливо выглядел рынок. После почти 75 лет коммунизма. Еще раз и еще раз: после 75 лет коммунизма, отъема частной собственности, раскулачивания, голода, массовых репрессий, войн, милитаризованной экономики, тотального дефицита.
Сам принцип свободы торговли был протестирован еще в декабре, за две недели до либерализации цен. 14 декабря в кабинете Гайдара на Старой площади появилась небольшая делегация, состоявшая из членов питерской «ДемРоссии», которую привел Петр Филиппов – ему Егор отказать не мог. Одним из ходоков был Григорий Томчин, бывший проектировщик подводных лодок из конструкторского бюро «Рубин», ставший одним из лидеров демократов в городе и помогавший Филиппову писать законодательство о приватизации. В Питере не с чем было встречать Новый год – не было сахара, спичек, табака. Ходоки просили – Анатолий Собчак на такой шаг не решился, а может быть, считал для себя мелковатым о чем-то просить молодого вице-премьера – ввести городской закон о свободе торговли до либерализации цен. Гайдар выслушал, куда-то выходил, возможно, с кем-то советовался, а то и созванивался с Ельциным. «Как – не знаю, но это поможет», – сказал Егор, давая добро. «Мы уехали, – вспоминал Григорий Томчин. – Собчак ввел закон. На Новый год в Ленинграде были спички, сахар, табак».
В том же интервью «Комсомолке» Гайдар продемонстрировал, что прекрасно понимает и другие претензии, о которых много позже будут толковать оппоненты его политики. Например, Виктор Геращенко: «Директора предприятий просто погнали вверх отпускные цены на свою продукцию. Никаких ограничителей не было: прежние, административные, были сняты, а новых, рыночных, не появилось. А откуда, скажите на милость, могла взяться конкуренция при таком монополизме?.. Деньги, „зажатые“ правительством и ЦБ, вылезли в виде долгов. Просроченные платежи предприятий друг другу росли как снежный ком. На кризис неплатежей наложился кризис наличности. Нетрудно было догадаться, что либерализация цен увеличит потребность страны в банкнотах. Но спохватились только тогда, когда в регионах нечем стало выдавать зарплаты и пенсии… В общем, хрен оказался не слаще редьки: вместо дефицита товаров страна получила острейший дефицит денег».
Все правильно! И вот в интервью «Комсомолке» Гайдар заранее отвечал на этот упрек: «Примерно такого скачка (цен. – А. К.), который произошел, мы и ожидали. Ожидали потому, что было видно: хозяйственники сориентировались на повторение тех масштабов повышения цен, которые были заложены в цены на топливо и энергоносители. Ожидали и того, что сначала будут серьезные трудности с реализацией продукции по этим ценам. Хорошо бы, конечно, их избежать, накопив предварительно, как учат наши критики, значительные товарные запасы. Но это можно делать, когда экономика управляема, более или менее стабильна. У нас же пришлось сначала запустить рыночный механизм, а уж потом накапливать товары».
Как потом, в феврале 1992 года, писали правительство и Центробанк в Меморандуме в связи с вступлением России в Международный валютный фонд, «ясно, что скачок цен в январе был бы значительно меньшим, если бы в экономике – как в производстве, так и в торговле – была достаточно развита конкуренция». Но откуда ей было взяться? Указ о приватизации был чудом подписан 29 декабря 1991 года, а правовая база аукционной продажи магазинов, способная потеснить государственную торговлю, кровно заинтересованную в сохранении дефицита, появилась только в марте 1992-го. Указ о свободе торговли вышел в свет 29 января 1992 года.
Гайдар настаивал: дефицит денег рано или поздно нормализует экономику, и он – меньшее зло, чем дефицит товаров. И Егор прекрасно понимал, что такое инфляция издержек (она же инфляция затрат). В августе 1992 года он вернется к этой теме в «разъяснительной» статье в «Известиях»: «Ценовой скачок января существенно превзошел уровень, который можно было прогнозировать из финансовых соображений… Предприятия, обеспечивая экспансию взаимных кредитов, поддерживали темпы роста цен, существенно превышающие прогнозные». А значит, «проблема реализации становится доминирующей», значит, появляются рыночные отношения, значит, хозяйство, «все еще огосударствленное и монополизированное», становится «денежным в своих основах».
Еще несколько «кинжальных» ударов по руинам старой экономики и семимильных шагов по утверждению экономики рыночной: формирование почти бездефицитного бюджета – резкое перекрытие крана бюджетных денег с прохудившимися прокладками; ужесточение Центральным банком резервных требований и установление им предельных лимитов кредитования для коммерческих банков; все хозяйственные организации получили право на проведение внешнеторговых операций.
Импорт был либерализован практически полностью – установлен нулевой тариф для импортных товаров. Для ряда экспортных товаров сохранилось квотирование. «Именно свободный импорт в начале 1992 года сыграл роль катализатора в развитии частной рыночной торговли», – напишет потом Гайдар в «Днях поражений и побед».
Посол ее величества английской королевы Родрик Брейтвейт проницательным образом, что отнюдь не было свойственно тогдашним западным дипломатам и чиновникам, оценил необходимость поддержки гайдаровского кабинета. 11 января 1992 года он отправил в Лондон телеграмму: «Возможно, это последний и наилучший шанс осуществления экономической реформы, а следовательно, и достижения политической стабильности в России. Если Гайдара сметут, мы в скором времени можем снова оказаться лицом к лицу с экономистами-знахарями и авторитарным руководством, пытающимся направить недовольство народа против внешнего (украинского? западного?) врага».
Прогноз Брейтвейта оказался точным. Причем его предсказание было растянуто во времени – та или иная часть прогноза реализовывалась в течение не лет, но десятилетий…