В июле 1994-го, будучи депутатом Госдумы, Гайдар докладывал в парламенте о той истории. С марта по май 1992-го, в соответствии с контрактом, рассказывал он, «Кролл интернейшнл» вела работу «в первую очередь по крупным российским контрагентам за рубежом и по крупным российским экспортно-импортным предприятиям». Что-то расследователи «нарыли», но обнаруженных фактов было недостаточно для того, чтобы быть уверенными во внятном результате. То есть, как сказал Гайдар в Думе, «ничего такого, из чего можно на протяжении нескольких месяцев получить серьезные и крупные валютные ресурсы… По ситуации, которая складывалась к маю 1992 года, когда наши валютные резервы составляли не несколько миллиардов долларов, а несколько десятков миллионов долларов, мы сочли невозможным продолжение данного контракта».
Позже в «Днях поражений и побед» Гайдар писал и о том, что тогдашнее Министерство безопасности России не оказывало должной поддержки «Кроллу», а без этого успеха добиться было невозможно. Времени и сил на преодоление сопротивления чекистов поискам «золота партии» у Егора, и так обложенного со всех сторон недоброжелателями, не было.
Странное это было ощущение: казалось, страна сдвинулась с места. Как если бы начался ледоход. Но льдины наскакивали одна на другую, иногда снова замерзали, движение прекращалось. Это уже была не советская система, хотя гайдаровская команда продолжала сидеть в цековских кабинетах и давно уже привыкла к аскетически жестким темно-коричневым стульям на Старой площади, доставшимся от прежней власти.
Появилась – в простом, буквальном смысле слова – еда. Стояло лето. Первое послереформенное. По телевизору шел теннисный турнир «Ролан Гаррос». Сотрудники правительства скромно возвращались с работы и отправлялись на нее рано утром в «рафике» из совминовского пансионата «Петрово-Дальнее». У кого-то не было времени и на это – ближайшие советники ночевали, а иногородние просто жили в «Волынском», рядом с ближней дачей Сталина.
Казалось, с начала реформы прошло не пять-шесть месяцев, а целая геологическая эра. Ощущение кризиса не уходило, но в то же время появлялось и впечатление некоторой… нормальности. Об этом и говорил Лопухин, когда отмечал желание старых элит вернуться во власть, – самая трудная часть работы, по их мнению, была сделана молодыми сумасбродами. Теперь можно пожинать плоды. Но и это было не совсем так.
С июня начался спад инфляции. Правда, это достижение потом станет жертвой масштабных льготных кредитов, которыми начало накачивать экономику сначала уступившее лоббистам правительство, а потом с удвоенной энергией Центральный банк, ставший после назначения на пост его председателя Виктора Геращенко еще одним оппонентом реформаторов.
Уже в июле, никого не предупредив, команда Геращенко устроила взаимозачеты долгов между предприятиями. Эта мера предполагала масштабную эмиссию. Кроме того, ЦБ активнее, чем правительство, продолжил практику выдачи так называемых технических кредитов странам СНГ, что оправдывалось сохранением приемлемого уровня торговли – на это уходили гигантские деньги. Инфляция и возвращение спустя некоторое время все тех же взаимных неплатежей продемонстрировали ошибочность такой политики. Но Гайдар ничего не смог этому всерьез противопоставить. С конца лета цены резко пошли вверх.
Геращенко выдавал огромные кредиты, помимо взаимозачета прокредитовал и коммерческие банки, масштабы кредитования составили 15 % ВВП в июле и 31 % ВВП в августе. Андрей Илларионов, когда-то сочувственно относившийся к стабилизационным усилиям правительства Гайдара, потому что и сам, по сути, в нем состоял, писал о том, что «кредитная эмиссия летних месяцев привела в июне – октябре к почти утроению денежной массы… Получив огромные денежные ресурсы, коммерческие банки постарались обезопасить их от наступавшей инфляции и атаковали валютный рынок. Уже с июля началось падение курса рубля».
«Геракл», как все звали Виктора Владимировича, конечно, внес свой вклад в финансовую нестабильность. Но еще до его прихода правительство само уступало лоббистам и допустило смягчение политики. Сергей Васильев признавал, что существенная часть решений об эмиссионном финансировании, например, весеннего сева, оборотных средств предприятий, северного завоза, конверсионных кредитов была принята до середины июля 1992 года, то есть до прихода Геращенко. Причем делалось все это в форме льготного кредитования. Существенная часть кредитов, писал Васильев, «в условиях крайней институциональной слабости правительства и отсутствия механизмов финансового контроля просто разворовывалась, формируя источники первоначального накопления капитала».
Была и еще одна проблема, которую, правда, удалось решить, но ценой обвинений в развале СНГ. В рублевой зоне состояло 15 национальных банков бывших республик СССР. Они, как писал Евгений Ясин, «самостоятельно производили эмиссию, а от ЦБ (российского. – А. К.) требовали во имя дружбы и сохранения СНГ давать так называемые технические кредиты и снабжать наличностью. Чтобы сладить с инфляцией, надо было разграничить денежные системы бывших союзных республик… Этот шаг был сделан: …в ЦБ были открыты корреспондентские счета для национальных банков стран СНГ». Отныне все операции должны были проходить через эти корсчета, что прекращало рублевую вольницу экс-союзных республик. Зампреды ЦБ Дмитрий Тулин и гайдаровский связной Сергей Игнатьев подготовили указ президента буквально даже не в считаные часы, а минуты и быстро провели его через все этажи бюрократической иерархии. Произошло это в июне, за месяц до того, как Виктор Геращенко возглавил ЦБ.
Фронтов, помимо финансового кризиса, у правительства было много. В июне лоббисты объединились организационно – было сформировано движение «Гражданский союз», одним из руководителей которого стал будущий президент Российского союза промышленников и предпринимателей Аркадий Вольский. Человек значительного управленческого опыта и огромного человеческого обаяния, опытный аппаратный игрок, он вел серьезную и грамотную политическую борьбу с правительством реформаторов. Он сам и люди, увидевшие в нем стенобитное орудие, ничего против Ельцина не имели – они просто хотели стать правительством. Вся грязная работа уже была сделана, пришло время людей и команд, готовых появиться во всем белом и собрать все низко висящие плоды чужих усилий.
Директорскому корпусу было за что мстить Гайдару. Среди прочего были начаты преобразования в ВПК и в угольной отрасли. Гособоронзаказ был сокращен в 1992 году в пять раз: мог ли могущественнейший еще вчера ВПК оставить это безнаказанным? Угольная реформа оказалась одной из самых последовательных и – на выходе – удачных. Суть ее, по воспоминаниям Якова Уринсона, Гайдар формулировал так: «Ликвидация технически отсталых и убыточных угледобывающих предприятий с адресной социальной поддержкой шахтеров». В результате, продолжал Уринсон, «численность работников в отрасли сократилась, а производительность труда выросла более чем в два раза».
Наконец 11 июня Верховный Совет удивительным образом принял программу приватизации. Правда, потом спохватился и стал оказывать привычное сопротивление, в результате чего ваучерная приватизация, столь не любимая – в теории – Гайдаром и Чубайсом, стартовала в соответствии с указом Ельцина от 19 августа 1992-го. Модель ваучерной приватизации была выбрана не от хорошей жизни: ни денег, ни собственников в переходной экономике не было – только стихийная приватизация в виде самозахвата предприятий директорами. К середине мая 1992 года от приватизации было выручено 3,5 миллиарда рублей при плане в 92 миллиарда. От первоначальной идеи приватизации за деньги – ее Гайдар называл «венгерским» вариантом – пришлось по этим причинам отказаться, притом что вся нормативная база, готовившаяся осенью 1991-го, была адаптирована именно к разгосударствлению за деньги. Было три варианта приватизации, учитывавших интересы и трудовых коллективов, и директоров. Но, помимо компромисса с директорами и коллективами, нужен был вариант компромисса со всем населением страны. И тогда вспомнили про идею ваучеров, обсуждавшуюся на семинаре в «Лосево» в 1987-м. Пришлось согласиться с идеей быстрой массовой бесплатной приватизации, которую высказывали, отчаянно споря с правительством, Василий Селюнин (имевший очень хорошие личные отношения с Гайдаром), Борис Пинскер и Лариса Пияшева. Ваучерная приватизация стала еще одним компромиссом.
Когда 3 июля Гайдар представлял депутатам программу углубления реформ (о ней речь пойдет ниже), он объяснял логику политики правительства в сфере приватизации: «Важно сформировать такую структуру собственности, которая будет генерировать предпринимательские капитальные вложения, предпринимательские накопления. Именно поэтому мы пытались в программе приватизации избежать воспроизводства стереотипов рабочего самоуправления… для страны принципиально важно, чтобы средствами предприятия распоряжались собственники, ориентированные… на обеспечение максимальной отдачи от своего капитала, на обеспечение эффективного перераспределения. Именно поэтому, кстати, мы сделали такой упор на бесплатную, ваучерную приватизацию. Дело в том, что в условиях, когда накопления в народном хозяйстве столь ограниченны, попытка вовлечь эти скудные ресурсы целиком в приватизационный процесс, провести целиком платную приватизацию… подрывала бы перспективы нашего развития».
Экономисты Владимир Назаров и Кирилл Родионов так объясняли экономическую логику замены предусмотренных еще «дореформенным» законом именных чеков (для их выпуска не было и технических возможностей) на неименные ваучеры: «Указ Президента РФ от 14 августа 1992 г., вводивший анонимные приватизационные чеки (ваучеры) вместо именных приватизационных счетов, нельзя считать ошибкой. Граждане, не желавшие переводить свою долю госсобственности в акции, могли продать приватизационные чеки на рынке. Свободно обращаясь, они не только создали спрос на акции приватизируемых предприятий, но и заложили основу для становления институтов фондового рынка. В результате открылась возможность концентрации капитала, что было принципиально важно для передачи собственности в руки эффективного владельца».