Скорее всего, Виктор Степанович просто «завел» Александра Шохина – вольно или невольно. Что-то, может быть, в словах Егора Тимуровича не слишком точно интерпретировал Черномырдин. Во всяком случае, в «Днях поражений и побед» есть упоминание о том, что Гайдар «откровенно рассказал» о «сильных и слабых сторонах своих коллег».
Мария Аркадьевна, защищая мужа, вспылила, попросила Александра Николаевича удалиться.
В любом случае время для разбора полетов было крайне неудачным. Обе стороны спора были сильно фрустрированы обстоятельствами отставки правительства.
Отношения между двумя друзьями были испорчены навсегда, притом что Шохин вполне дружески продолжал общаться с другими членами команды.
«Наверное, – грустно писал Гайдар, – политика и власть действительно не подспорье добрым человеческим отношениям».
Егору нужен был отдых от бесконечной ответственности, от синдрома премьер-министра. Впрочем, избавиться от него ему так и не удалось. Даже в последние годы жизни. Он так и остался своего рода дежурным по стране.
Вице-премьером с декабря 1992-го и одновременно министром финансов с марта 1993 года был Борис Федоров. Бульдозерная бескомпромиссность, энергия и профессионализм Федорова спасли достижения Гайдара уже без Гайдара – в начале и середине 1993 года. Апелляция к Сокольникову, народному комиссару финансов в те годы, когда наркомат стал убежищем для настоящих профессионалов, которые проводили весьма рациональную политику в период НЭПа, увенчанную твердым «червонцем», была неслучайной. История Минфина вдохновляла Бориса Григорьевича, он был, возможно, первым министром, который удосужился посетить музей своего ведомства. Федоров часто цитировал фразу Сокольникова: «Если у нас возле Иверской часовни на стене написано: „Религия – опиум для народа“, то я бы предложил возле ВСНХ повесить вывеску: „Эмиссия – опиум для народного хозяйства“». Эту свою любимую цитату Борис Федоров однажды ухитрился поместить в качестве растяжки на Ильинке – специально для тех, кто ехал на черных «членовозах» в Кремль или приезжал на работу на Старую площадь в правительство.
Впрочем, поначалу, получив пост вице-премьера согласно «политическому завещанию» Гайдара, Федоров не был министром финансов, что несколько ограничивало его возможности: при министре Барчуке снова началась кредитная эмиссия. «Я ухватился за идею кредитной комиссии, решение о которой было принято еще при Е. Гайдаре, но которая не успела начать работать в 1992 году, – писал в своих мемуарах Борис Григорьевич. – В комиссию, которую я возглавил в начале 1993 года, вошли А. Чубайс, А. Шохин; привлек я в нее Е. Гайдара и Н. Петракова, многих других серьезных и компетентных людей.
Кредитная комиссия впервые стала составлять поквартальные планы кредитов и эмиссии, и дело с контролем в этой сфере начало налаживаться. В какой-то момент кредитная комиссия даже стала считаться самым важным органом правительства (после моего ухода все это прекратилось).
Тогда и встал вопрос о кредитах Центробанка России странам СНГ, которых в 1992 году было предоставлено на миллиарды долларов США, причем бесконтрольно».
Против этих кредитов Федоров боролся отчаянно, и это был лишь один из сюжетов его ни на минуту не прекращавшейся войны с председателем ЦБ Виктором Геращенко, назначение которого Борис Григорьевич считал самой большой ошибкой Егора Тимуровича. Ценой нечеловеческих усилий он в этом эпизоде войны победил.
Еще не будучи министром, оставаясь в ранге «простого» вице-премьера – куратора экономики и финансов, Федоров подготовил программу действий правительства, абсолютно либеральную по содержанию. Гайдар с большим сочувствием относился к этим усилиям и в одной из статей в феврале 1993-го писал: «Представьте, что Верховный Совет берет программу Бориса Федорова, читает ее по строчкам, принимает затем несколько решений, полностью подрывающих ее, а потом спрашивает: господин Федоров, а почему вы не выполнили вашу программу?»
В марте Борис Федоров был назначен министром: «Я пришел в Минфин России с очень конкретной целью: навести порядок, и поэтому приходилось сдерживать шквал требований и ежечасно бороться за финансовую стабилизацию. Справедливости ради надо сказать, что благодаря моей жесткости мы тогда не допускали ни такого объема необоснованных льгот (наоборот, сокращали), ни такого объема невыплат из бюджета. При мне задолженность бюджета была во много раз меньше, а пенсионерам пенсии выплачивали регулярно. При мне не было зачетов и денежных суррогатов. Все доходы федерального бюджета поступали в денежной форме».
Все бы хорошо, но в российской политике неизменно соблюдался кадровый и идейный баланс, зачастую сводивший реформаторские усилия на нет или отравлявший жизнь реформаторам. Хотя, как писал Владимир Мау, это был процесс своего рода «парламентаризации правительства» – превращения его в «орган, отражающий в своей структуре соотношение социальных сил, имеющее место на данный момент в стране». Впрочем, скорее это было представление именно Кремля о соотношении социальных сил. Кремль не был реформаторской силой, он был инстанцией, балансирующей интересы и при этом ставящей себе целью выживание в политике под крылом и в тени президента.
И вот в апреле 1993-го Ельцин «укрепил» правительство – назначил сначала своего старого соратника по Свердловску и бывшего зампреда силаевского правительства Олега Лобова первым вице-премьером – министром экономики. Олег Иванович еще в первый свой приход в кабинет министров РСФСР запомнился хлопотами по заготовкам хвойной муки… Спустя две недели последовало еще одно назначение, оказавшееся знаковым в плохом смысле: председатель Комитета по металлургии Олег Сосковец стал первым вице-премьером с гигантской сферой кураторства – практически всех отраслей промышленности.
Что касается АПК, агропромышленного комплекса, то он был «укреплен» еще в феврале 1993-го вице-премьером Александром Заверюхой, автором бессмертного афоризма «Россия должна кормить своих крестьян». Рассказывают, что однажды Александр Харлампиевич вывел из себя Якова Уринсона до такой степени, что тот швырнул в него увесистую, из тяжелого стекла, партийно-правительственную пепельницу…
Думал ли тогда Ельцин, что спустя три года ему придется с треском снимать с должностей своих «охранников» Коржакова и Барсукова вместе с, по определению Чубайса, «их духовным отцом Сосковцом»? А фамилия Скокова, представителя ближнего круга президента, который из него в том же 1993-м выпадет, станет частью гибридного сатирического персонажа, придуманного журналистом Михаилом Леонтьевым, – «Скоковца», живого воплощения борца за возвращение в строй советской экономики и лоббиста красных директоров.
Нелепость ситуации состояла в том, что Чубайс и Федоров оказывались подчиненными Лобова. Впоследствии Олег Сосковец станет основным оппонентом Чубайса (когда они будут уравнены в статусе двух первых вице-премьеров) и даже основным претендентом консервативного крыла на место Черномырдина. Пока же он ничем особенным не выделялся. Первый громкий «выстрел», впрочем, последует уже в августе, когда Олег Николаевич обнародует ультраконсервативную «Концепцию экономической политики». В то время, однако, будет не до нее: Ельцин дозреет до снятия Лобова и проникнется идеей возвращения Гайдара в кабинет министров. Да и конфронтация президента и Верховного Совета войдет в пиковую фазу.
12 марта 1993 года очередной Съезд народных депутатов признал утратившими силу свои же декабрьские постановления о конституционном компромиссе: расправившись с Гайдаром, нужно было следовать дальше – избавляться от Ельцина. Это было начало еще одного эпизода прямой борьбы за власть. Арбитром был назначен народ: затеян референдум о доверии президенту и правительству.
28 марта на Васильевском спуске прошел митинг в поддержку Ельцина. Виктор Ярошенко вспоминал: «В марте 1993 года мы были как-то на квартире Тимура Аркадьевича и Ариадны Павловны (еще в их просторной квартире с кабинетом, пока они не сменили квартиру на меньшую, в пользу внуков). Ариадна Павловна угощала уральскими пельменями; потом мы все пошли на многолюдный митинг на Васильевском спуске, где перед референдумом „да-да-нет-да“ выступал Егор. После митинга шли втроем (и один охранник за нами) по Никольской. Навстречу, запрудив всю улицу, – черная толпа. В тот день одновременно митинговали сторонники и противники реформ, напряжение накапливалось месяц за месяцем, чтобы разразиться насилием на майские праздники и страшными событиями октября. Я сжался – чья толпа? Если враждебная, а в те дни перпендикулярные политические силы митинговали по соседству, могли и растоптать. Тимур в черной адмиральской шинели невозмутимо шагал рядом с сыном. Егор внешне тоже был спокоен, только губы сжал. Приободрились и мы. Толпа оказалась дружественная, многие просили автографы у Егора».
Затеянный референдум, который прошел 25 апреля 1993 года, должен был, по замыслу, продемонстрировать отсутствие общественной поддержки президента Ельцина и реформаторского курса. Второй вопрос этого всенародного голосования должен был «закопать» либерализаторов. «Этот вопрос, – писал Гайдар в августе того же года, – был предложен парламентской фракцией „Смена – новая политика“, состоящей в основном из бывших комсомольских активистов и посвятившей себя подрыву реформ в нашей стране. Вопрос специально сформулировали таким образом, чтобы президенту было практически невозможно одержать победу».
Формулировка звучала так: «Одобряете ли вы социально-экономическую политику, осуществляемую президентом Российской Федерации и правительством Российской Федерации с 1992 года?» Вот этот пресловутый 1992 год должен был уничтожить президента и вместе с ним кабинет Черномырдина, который все никак не превращался в сугубо советское учреждение, несмотря на его перманентное «укрепление» проверенными советскими же кадрами. И тем не менее 53 % россиян сказали этому курсу «да», а в Москве число поддержавших реформаторскую линию составило 70 %.