Что касается других вопросов, то доверие Ельцину выразило 58,7 % граждан России (в Москве – 75,2 %), за досрочные выборы президента высказалось 49,5 % (в столице – 32,9 %), а вот за досрочные выборы парламента – 67,2 % (в Москве – 80,3 %!).
Чистая победа президента. И возможность распустить парламент – просто на основе народного волеизъявления. Но Борис Николаевич снова проявил миролюбие, добрую волю и снисходительность. Именно потому, что победил.
В «Смутах и институтах» Гайдар оценивал эту логику так: «После референдума Ельцин считал вопрос о двоевластии решенным. В условиях демократии источник власти – воля народа. Народ спросили. Он ответил… Полагаясь на благородство своих оппонентов, президент ошибся». При этом, объяснял Егор, «для Б. Н. Ельцина – публичного политика, поставившего своей целью избежать гражданской войны, – силовое решение вопроса о власти было неприемлемым. Отсюда отказ распустить Съезд народных депутатов и объявить выборы сразу после референдума».
Между тем парламент и не думал отступать. «На это противостояние наложилась денежная реформа», – напомнил Гайдар.
24–26 июля Виктор Геращенко провел денежную реформу. Хотя в строгом смысле слова акт по обмену денег – никакая не реформа. Акция должна была ликвидировать единую рублевую зону, оградить Россию от потока рублей из стран СНГ. Из обращения выводились банкноты образца 1961–1992 годов (перед этим были отпечатаны банкноты нового образца – 1993 года). Однако, по сути, реформа оказалась конфискационной: потолок обмена – ограничен, кроме того, это был период отпусков, и не у всех нашлось время менять деньги. Потом Ельцину пришлось существенным образом продлевать сроки обмена.
«Реформу, несомненно, надо было проводить, – писал Гайдар. – Но выбранная форма оказалась неудачной. Руководство Минфина не было проинформировано о принятых решениях».
«Акция ЦБ непродуманная, наносящая колоссальный удар по доверию народа к государству, – говорил в те дни Евгений Ясин. – Акцию ЦБ интересно рассмотреть в контексте целой серии решений, принятых на той же неделе Верховным Советом. Я имею в виду постановление по приватизации, бюджет, введение в действие банковского законодательства, которое фактически накладывает запрет на деятельность в России иностранных банков. Каждого из этих решений было бы достаточно для того, чтобы нанести удар по экономическим реформам».
Борис Федоров вспоминал: «Результатом обмена денег были психоз и паника в стране. Огромные очереди в банках. Все, у кого были наличные деньги, в тот день кинулись делать закупки любой ценой, и розничные цены взлетели, сведя в значительной степени на нет усилия шести предыдущих месяцев. До сих пор никто так и не ответил за совершенную глупость, нанесшую гигантский материальный урон нашему государству».
Об обмене были проинформированы Черномырдин и Хасбулатов. Но как можно было не поставить в известность Минфин?
«Концептуально я был всегда против участия в рублевой зоне других стран СНГ (в отличие от В. Геращенко), но никогда не предлагал проводить для этого денежную реформу, – писал Борис Федоров. – При существовавшем тогда уровне инфляции через год все бумажные рубли за пределами России обесценились бы едва ли не до нуля. Главное было не поставлять новые деньги, а В. Геращенко именно это и делал в огромных масштабах. Обмен денег ему был нужен, чтобы прикрыть свою неблаговидную деятельность.
Когда же с обменом денег разразился грандиозный скандал, то основная часть обвинений легла на голову президента, а не премьер-министра или председателя Центробанка. Очевидно, что Б. Ельцина в очередной раз „подставили“.
Я был в тот момент в отпуске в США, и у меня сложилось впечатление, что моего отсутствия ждали, чтобы провести эту безумную акцию. Я узнал о реформе из „Нью-Йорк Таймс“!»
Как писал Гайдар, «большинство граждан не было осведомлено о том, что Центральный банк, проводивший денежную реформу, подчинен не президенту РФ, а Верховному Совету. Естественное недовольство тем, что летом во время отпусков у миллионов российских граждан не оказывается денег, неизбежно проявилось в снижении доверия к президенту».
Именно к денежной реформе относился самый знаменитый из всех афоризмов Виктора Черномырдина: «Хотели как лучше, а получилось как всегда».
Политически обмен денег был ударом по Ельцину и курсу реформ. Сознавал это Геращенко или не осознавал, он сыграл на стороне Верховного Совета. И это, вкупе с усилиями Лобова и Сосковца по «советизации» экономики, лишь усугубило ощущение бардака и двоевластия в стране.
Сосковец предъявил публике «Концепцию и механизм реализации промышленной политики», а Лобов направил на имя президента записку о корректировке процесса приватизации.
В августе Верховный Совет принял бюджет на следующий, 1994 год с дефицитом, по оценке Андерса Ослунда, в 25 % ВВП! Экономика была не меньшей причиной для того, чтобы вывести Ельцина из себя, чем политика.
«Я только, к сожалению, как и Чубайс, понял лишь летом 1993 года, что с этими коллегами договориться нельзя, – признавался Гайдар в одном из интервью, – потому что они живут по принципу „если кто-то идет на компромисс, значит, он слабый, значит, ему надо вцепляться в горло и добивать до конца“».
С этим нужно было что-то делать. В области экономики первым шагом было кадровое решение – 18 сентября Егор Гайдар был назначен первым вице-премьером. 21 сентября Ельцин распустил парламент, объявил новые выборы и референдум по Конституции.
Коллаж, сделанный на основе картины Иванова «Явление Христа народу», изображал Гайдара в виде Христа и украшал шапочный материал «Независимой газеты» от 18 сентября 1993 года. Это была суббота. О назначении все знали уже 17-го. В коротком интервью «Известиям», находясь в поездке в Ростове-на-Дону, Егор сказал: «Я действительно дал согласие снова работать в составе правительства, хотя политически это нерентабельно. Я не имел морального права отказаться от предложения президента, потому что ситуация в экономике и финансах очень тяжелая и какие-то политические расчеты сейчас просто неприличны».
У Гайдара не было министерских полномочий, но одним из его условий было «повышение», то есть увольнение с позиции министра экономики, Лобова. Вакансия министра в течение нескольких месяцев так и не была заполнена, и уже после второй отставки Гайдара в январе 1994-го Министерство экономики в ранге вице-премьера возглавил Шохин.
Экономический обозреватель «Известий» Михаил Бергер писал в номере от 18 сентября о том, что после звонков сначала Черномырдина 13 сентября, затем Ельцина 14 сентября «многие, с кем консультировался Гайдар, советовали ему не записываться в пожарники, когда пожар уже в разгаре. С точки зрения стратегической, правильнее было бы появиться потом, „во всем белом“, и руководить восстановительными работами полностью на своих условиях».
Но вот она, фамильная черта Гайдаров – лезть всякий раз в самое пекло. И ведь полез… Заниматься же ему пришлось не столько спасением экономики и политическими маневрами, а военными действиями. В буквальном смысле слова.
«Было ясно, – скажет потом Егор в радиоинтервью Сергею Пархоменко, посвященном событиям октября 1993 года, – что да, мы приближаемся к рубежу, на котором решится, как, собственно, пойдет российская история, как это решалось так или иначе в октябре 1917 года. И я именно поэтому не мог Борису Николаевичу отказать».
За день до назначения в той же газете «Известия» была опубликована статья Сергея Васильева (в то время он все еще сохранял за собой позицию руководителя Рабочего центра экономических реформ) с критикой предложений Сосковца и Лобова: «…в основе большинства альтернативных концепций лежат не принципы экономической необходимости, а ведомственные интересы. Впрочем, это неудивительно. Ведь в России, как и в Советском Союзе, правительство по своей сути является исполнительным органом ведомств… Сегодня в российском правительстве сторонники государственного (читай: ведомственного) управления экономикой находятся в численном большинстве. Поэтому направление дальнейшего экономического развития зависит от президента… ему все-таки придется сделать свой выбор».
На следующий день выбор президента был оформлен указом о назначении Гайдара. Олег Лобов был переведен на другую работу – стал секретарем Совета безопасности.
«Мои силовые структуры включали трех охранников, причем шеф моей охраны, только что назначенный, сбежал 3-го числа» – так Гайдар отвечал на вопрос о том, был ли у него в дни противостояния с парламентом контроль над силовыми структурами. Зато, как это было не раз и будет еще не раз, например в ситуации с осетино-ингушским конфликтом осенью 1992-го или с захватом террористами заложников в Буденновске в июне 1995 года, Егор побуждал коллег по исполнительной власти хотя бы что-то предпринимать – выводил их своей активностью из паралича.
Самым широко и горячо обсуждаемым событием того эпизода гражданской войны было выступление Гайдара по российскому телевидению, когда в ночь с 3 на 4 октября он призвал сторонников Ельцина, правительства и реформ выйти на улицы, собраться у здания Моссовета на Тверской улице.
Тогда телеведущий Александр Любимов посоветовал телевизионной аудитории идти спать – в том смысле, что это чужая война, не для обывателя. С противоположным призывом обратилась любимая миллионами актриса Лия Ахеджакова, которая со своей неподражаемой интонацией сказала: «Друзья мои, проснитесь, не спите. Сегодня ночью решается судьба несчастной России, нашей несчастной Родины».
Аркадий Мурашёв, в 1991–1992 годах возглавлявший московскую милицию, близкий соратник Гайдара, вспоминал: «Вырубили телеканалы. Стало понятно, что можно обратиться только с Российского телевидения. Их студия была на улице „Правды“. Мы выехали вдвоем с Егором на его машине. По дороге обсуждали, как все лучше сделать: вдвоем ли нам выступать или ему одному, что говорить, как говорить, что делать потом. Собственно, путь был совсем небольшой – проехать от Старой площади до улицы „Правды“. На месте нас, по-моему, встречал Попцов (Олег Попцов – в то время глава ВГТРК. –