А. К.). Решили, что Егор будет говорить один. Примерно обсудили, что он будет говорить. Я был в студии, где снимали обращение Егора. Это был, кажется, не прямой эфир, а запись – чтобы, если будут какие-то оговорки, можно было бы исправить. Кажется, сняли со второй попытки. Сразу дали в эфир».
В 22:00 на голубом – в буквальном смысле, потому что голубым был фон, – экране российского телевидения появился Гайдар. Он с необычайным спокойствием, даже задумчиво, словно рассуждая про себя, как будто читая рядовую лекцию или ведя беседу у камина, начал разговор с нацией. Поначалу даже смотрел не в ту камеру, пока его, судя по всему, не попросили перевести взгляд на другую:
«Дорогие друзья, все эти последние дни правительство России больше всего хотело сохранить спокойствие, избежать кровопролития. Даже сегодня, когда стало ясно, что люди, которые взяли курс на вооруженную конфронтацию, готовы переступить через реки крови, чтобы сохранить свою власть, реставрировать старый тоталитарный режим, снова отнять у нас свободу. Мы надеялись, что удастся избежать вовлечения граждан в это противостояние. Вместе с тем, к сожалению, ситуация продолжает обостряться. У „Останкино“ идет бой, противоположная сторона применяет гранатомет, тяжелый пулемет, пытаются захватить узлы связи, средства массовой информации, добиться силового установления контроля в городе. Правительство предпринимает усилия с тем, чтобы подтянуть силы, необходимые для того, чтобы остановить успех реваншистов. Но надо сказать честно: сегодня вечером нам нужна поддержка. Сегодня мы не можем переложить ответственность за судьбу демократии, за судьбу России, за судьбу нашей свободы только на милицию, на внутренние войска, на силовые структуры. Сегодня должен сказать свое слово народ, москвичи (курсив мой. – А. К.). Должны сказать свое слово те, кому дороги свобода России, ее демократическое будущее.
Мы призываем тех, кто готов поддержать в эту трудную минуту российскую демократию, прийти ей на помощь, собраться у здания Моссовета с тем, чтобы объединенными усилиями встать на защиту нашего будущего, будущего наших детей, не дать снова на десятилетия сделать из нашей страны огромный концентрационный лагерь. Наше будущее в наших руках. Если мы его проиграем, нам не на кого будет пенять, кроме как на нас самих (курсив мой. – А. К.). Я верю в наше мужество, я верю в здравый смысл нашего общества, верю в то, что мы просто не можем сегодня проиграть».
Это исторически уникальное обращение политического деятеля. Он призвал в соучастники в спасении демократического вектора развития страны обычных граждан в необычных обстоятельствах – настоящей гражданской войны. Призвал к участию в гражданской войне гражданское общество.
Многие возмущались этим призывом, увидев в выступлении Егора попытку создать из массы людей живой щит. У Гайдара же, который видел нерешительность армии и правоохранительных структур, не было сомнений в своей правоте: «Кто, собственно, собирался брать Останкино, интересно? Кто мэрию брал? Не баркашовцы ли со свастикой? И в этой ситуации не принять мер для того, чтобы не позволить людям со свастикой захватить власть в ядерной стране, на мой взгляд, безответственная халатность и преступление».
Гайдар взял на себя ответственность за страну. Принял самое тяжелое решение в своей жизни. В диалоге – весьма непростом – со слушателями «Эха Москвы» он объяснял: «Я много чего делал в своей жизни. Раздавал оружие в Осетии в 1992 году во время конфликта. У меня длинная жизнь с массой сложных моментов. Цены размораживал… Ничего подобного тому, что я сделал 3 октября 1993 года, когда действительно позвал людей, включая своего отца, брата, племянника, родственников, знакомых, которые у меня все оказались. Ничего более страшного я не делал».
Но этим шагом Гайдар предотвратил гораздо более трагическое развитие событий. Массовая, народная поддержка демократии показала в том числе и прежде всего силовым структурам, что им наконец надо действовать. И оставаться не на стороне «президента» Александра Руцкого, призывавшего армию идти к Останкино и открывать огонь на поражение, а на стороне президента Бориса Ельцина.
Власть тогда была в параличе. Армия колебалась. Кремль не принимал никаких решений. Вечером в субботу, 2 октября, вспоминал тогдашний пресс-секретарь президента Вячеслав Костиков, президентский офис «за зубцами» напоминал «больничный корпус во время всеобщего сна». 3 октября Костиков был «послан» охранником президента Александром Коржаковым к толпе у Спасских ворот с сообщением, что «воинские части, верные Ельцину, вошли в Москву»: «– Президент в Кремле. Грачев только что доложил, что войска вошли в Москву, – прокричал я.
– Ура-а-а!!! – громко раздалось на площади. Толпа загудела, задвигалась…
Только позднее я узнал, что к этому времени никаких войск в Москву еще не вводилось. Войска, чувствуя колебания Грачева, стояли за окружной дорогой, на границе Москвы.
Через несколько минут к Спасской башне подъехал Егор Гайдар. Толпа встретила его с энтузиазмом и по его призыву двинулась к Моссовету, где был объявлен сбор защитников демократии. Гайдар, видимо, догадывался, что войска медлят с входом в Москву, и рассчитывал теперь только (курсив мой. – А. К.) на поддержку гражданского населения столицы».
Егор повел себя как представитель рода Гайдаров: «Я был готов при необходимости вооружить сторонников президента. У меня для этого было заготовлено оружие с боекомплектом… И я знал, что эту шоблу мы, конечно, раздавим при необходимости. И кстати, именно потому, что было понятно, что мы эту шоблу раздавим, армия и милиция начали что-то делать».
Армия же, по словам Егора, страшно не хотела вмешиваться: «В этот момент у всех генералов отключаются телефоны, они все тяжело болеют. Они все на бюллетене. У всех тяжелые проблемы со связью». Но в результате – благодаря отклику на выступление Гайдара – вмешалась. По подсчетам Вячеслава Костикова, через 11 часов после якобы отданного приказа Грачева.
И еще об одной группе государственных людей, которые в таких ситуациях не всегда сразу определяются, с кем они, – о губернаторах: «Ходят по кабинетам такие вальяжные, я бы сказал, просто величественные губернаторы. Огромные, важные люди. Потом 4-е число наступает. Их собирают на совещание на Старой площади, в 6-м подъезде, приходит шеф секретариата Черномырдина (судя по всему, это Геннадий Петелин, человек Виктора Степановича еще с «газпромовских» времен. – А. К.) и говорит: так, кто тут собрался-то? Пошли все вон, к чертовой матери. Таких-то и таких-то просьба остаться. Они: спасибо большое, огромное спасибо, что сказали, куда надо идти, мы-то не знали, куда надо идти, а теперь поняли». Это, подчеркивал Гайдар, неспособность и Верховного Совета, и губернаторов «пойти на разумный компромисс, который предлагал им Ельцин».
Как потом вспоминал Чубайс, Егор обратил его внимание: «Посмотри, губернаторы даже меньше ростом стали».
Что было бы, если бы Гайдар не показал армии и всем остальным, что на защиту демократии (как бы пафосно это ни звучало) готово встать гражданское общество? С учетом паралича, ну или полупаралича власти события могли развиваться по любому сценарию.
Все свидетели событий отмечали важность выступления Гайдара. Александр Музыкантский, в то время префект Центрального округа Москвы, говорил: «Самый тревожный для меня момент – это когда примерно в 19 часов один за другим перестали работать все центральные останкинские телеканалы.
А еще через некоторое время я выглянул в окно и увидел, что вся площадь около памятника Долгорукова заполнена народом – это, откликаясь на призыв Гайдара, к Моссовету пришли москвичи.
Моссовет – центр управления городом, и, если бы действия сторонников Верховного Совета были более слаженные, им бы ничего не стоило в районе между 15:00 и 17:00 захватить здание Моссовета. Поэтому приход людей к зданию был очень важен. Как говорится, в нужном месте в нужный момент. Таким местом и стал Моссовет вечером 3 октября 1993 года».
А вот свидетельство Анатолия Цыганка, главы Штаба московской городской народной дружины: «Стоит сказать, что „Эхо Москвы“ очень грамотно повело себя в этой ситуации – они стали транслировать речи прямо в эфир. Это тоже сыграло свою роль в привлечении людей. Но, конечно, после телевизионного призыва Гайдара людей на площади перед Моссоветом сразу стало становиться заметно больше. Поначалу говорили просто с автомобиля, потом подогнали пожарную машину и, только когда уже приехал Гайдар, стали выступать с балкона в здании Моссовета. Что касается текущей информации о событиях, то сначала я докладывал Лужкову каждые 30 минут. Потом, когда приехал Аркадий Мурашёв, это стал делать уже он.
Ночью народная дружина, в связи с введением режима чрезвычайной ситуации, объявленным президентом, также занималась закрытием газет, таких как „Правда“, „День“. Нам дали два автобуса, мы посадили туда ребят и ездили по городу. Все произошло довольно спокойно… Закрывали мы ночью и местные райсоветы – в соответствии с приказом президента. Практически все это, конечно, была настоящая гражданская война, хотя и очень скоротечная».
Владимир Боксер, один из основателей «Демократической России»: «Последовал призыв Гайдара по телевидению, и после него пришли десятки тысяч. По моим приблизительным оценкам – 25–30 тысяч вечером собралось. Мы простояли всю ночь, и это сыграло ключевую роль. Потому что, насколько я знаю от непосредственных очевидцев – в Кремле был полный паралич: все испугались, разбежались и пр. Еще, может быть, сыграло роль то, что в Москве был очень „реальный“ человек – Юрий Михайлович Лужков. Для той стороны это тоже было важно. Когда мы стояли у Моссовета, я туда заходил и видел, что у Лужкова стояли автоматчики… Пожалуй, это было единственное место, где я точно знаю, что была организована вооруженная сила, которая могла бы оказать реальное сопротивление.
Важнейшую роль, конечно, имел призыв Гайдара. Тот факт, что по его призыву пришло раза в 3–4 больше людей, чем было у Белого дома, сыграл основную роль в том, что военные заняли определенную сторону. Грачев до этого все саботировал. Он не хотел оказаться крайним, не хотел вмешиваться, потому что казалось, что „народ против“. Но когда армия начала действовать, то все это было сделано так, как будто они ни к чему не готовились – они должны были замести следы своего саботажа и сделали так по-идиотски, топорно, со всеми этими танковыми выстрелами».