Словом, ничего хорошего рубеж 1993 и 1994 годов не предвещал.
20 января 1994-го Виктор Черномырдин созвал пресс-конференцию. Тогда была произнесена по-своему знаменитая фраза: «Время рыночного романтизма завершено». Звучала она гулко, как в пустоте. Двойная отставка знаковых реформаторов, первого вице-премьера Егора Гайдара и вице-премьера и министра финансов Бориса Федорова, действительно образовала пустоту в кабинете министров. Из реформаторов остался только Анатолий Чубайс. Мизансцену можно было назвать «Степаныч и пустота».
Политический ресурс Ельцина и поддержавших его демократов и центристов, образовавшийся после разгона парламента и преодоления кризиса двоевластия, был растрачен впустую. Ничего из того, на чем настаивал Гайдар еще до декабрьских выборов в Думу и принятия новой Конституции, Ельцин не сделал. А Егор советовал принять несколько кадровых решений, в том числе на местах, нанести удары по промышленным лобби, сократить численность армии, всерьез заняться бывшим Комитетом госбезопасности, лишив его остатков власти, запретить пропаганду фашизма и коммунизма, тем самым де-факто маргинализировать националистов, провести аграрную реформу и начать реформы структурные, в частности социальной сферы.
Условия были благоприятными еще и потому, что Борис Федоров, назначенный Ельциным вице-премьером сразу после первой отставки Гайдара, словно бы в отместку за устранение Егора, проводил бескомпромиссно жесткую политику. В результате чего, по оценке Андерса Ослунда, «к концу 1993 года Россия была готова воспринять полноценную политику стабилизации».
Напомню, что административно-политический вес Федорова вырос в конце марта 1993-го, когда он добавил к своему высокому рангу реальные полномочия министра финансов. Ему удалось побороть «техническое» кредитование стран СНГ, ужесточить бюджетную политику, снизить дефицит бюджета до 6 % ВВП, установить положительную процентную ставку, добиться неэмиссионного (не только за счет печатного станка) финансирования бюджетного дефицита с помощью выпуска государственных ценных бумаг. Словом, если не фундамент, то котлован для фундамента будущей финансовой стабилизации был заложен – в отчаянной борьбе с лоббистами и безумными расходами федерального бюджета, впоследствии, уже без Гайдара и Федорова, продолжавшейся до марта 1994-го.
Конечно, возвращение Гайдара в правительство в сентябре 1993-го радикально усилило ресурс Бориса Федорова. Они никогда не были друзьями и не работали как команда. Впоследствии, когда каждый из них занялся партийной политикой, они оказались скорее конкурентами, чем союзниками. Однако их солидарные действия в 1993-м создали условия для снижения инфляции в конце зимы – начале весны 1994 года (потом она обрела второе дыхание в результате очередного этапа безответственной траты государственных денег). Вместе им еще в сентябре 1993 года удалось отменить так называемое льготное кредитование, на котором сколачивались огромные состояния «из воздуха». «Механизм известен, – объяснял Гайдар. – Коммерческие банки, иные структуры получают от государства огромные суммы под низкую процентную ставку, а сами затем перепродают эти деньги под несоизмеримо более высокий процент». Эта схема была выведена из строя. Кроме того, Егор Тимурович и Борис Григорьевич отменили и импортные субсидии.
Однако, упустив момент для радикализации реформ в октябре – ноябре 1993-го, Ельцин поставил Гайдара в несколько неловкое положение. Сравнительно успешное выступление демократического избирательного блока «Выбор России» на парламентских выборах, воспринятое как поражение, очень сильно расстроило президента, чтобы не сказать – деморализовало. Политически неудача электоральной кампании, несмотря на формирование демократами самой большой фракции в Госдуме, снизила аппаратный вес Гайдара и Федорова в правительстве. До выборов многие считали очень даже вероятным назначение Гайдара премьер-министром, после выборов это казалось уже невозможным. И если промышленники и губернаторы, по выражению Егора, после событий октября 1993 года, казалось, «в росте уменьшились», то теперь они начали расправлять плечи.
О многих решениях Гайдар узнавал если не последним, то точно не первым. Аппарат умеет изолировать высших чиновников, особенно если чувствует себя в силе. На такое же ощущение изоляции жаловался и Борис Федоров. При формировании послевыборного кабинета министров была сделана попытка понизить его статус, то есть перевести в обычные министры, что сильно ослабляло возможности борьбы с лоббистами – нефтяными, газовыми, аграрными.
И если Гайдар был раздражен межбанковским соглашением об объединении денежных систем России и Белоруссии и неприлично дорогостоящим решением о строительстве нового парламентского центра, то Федоров требовал от Ельцина отставки своих главных политических оппонентов – главы ЦБ Виктора Геращенко и аграрного вице-премьера Александра Заверюхи.
Самое интересное, что пришло и то время, когда Ельцин отменил строительство нового здания парламента, и союз с Белоруссией оказался формальным, да и отставки Геращенко и Заверюхи последовали, хотя Александр Харлампиевич продержался в правительстве до 1997 года. Не говоря уже о том, что сам Виктор Степанович Черномырдин оказался реалистом: на бумаге деньги бывали расписаны, а потом мало кому выдавались. Но ощущение и у Гайдара, и у Федорова было такое, что экономический курс разворачивается, а Ельцин на это смотрит нейтрально-пассивно.
О своем решительном желании уйти в отставку Гайдар Федорова не предупредил. Сообщил только Чубайсу, которого в правительстве оставляли вице-премьером: Черномырдин видел в нем сильную фигуру, считал его противовесом усиливавшемуся Олегу Сосковцу. К тому же никто другой не мог завершить ваучерную приватизацию и взять на себя все риски окончания этого процесса. Виктор Степанович по прозвищу ЧВС ценил людей, которые умели работать, несмотря на разногласия и несовпадение взглядов.
Разговор двух друзей-реформаторов оказался крайне горячим и тяжелым. Набор аргументов в пользу отставки показался Чубайсу слабым. «Опять я остаюсь один!» – досадовал он, имея в виду свое одиночество в правительстве после первой отставки Гайдара. Егор жаловался, что ему все перекрывает руководитель аппарата правительства Владимир Квасов, опытнейший номенклатурщик и правая рука Виктора Степановича. «Но мы же всегда в таких условиях работали!» – возражал Анатолий Борисович, который имел богатый опыт аппаратных войн с тем же Владимиром Петровичем Квасовым. Не говоря уже о том, что в тот момент самому Чубайсу было не легче, он находился на грани отставки, а чековая приватизация переживала кризис: тормозилась реализация показателя «сбор ваучеров». Нужно было продавать больше объектов, чтобы, соответственно, под продажи собирать приватизационные чеки. Впрочем, тогда Чубайс устоял, потому что его недоброжелателей не устроила перспектива назначения на пост главы Госкомимущества Петра Филиппова, и указом президента срок проведения чековой приватизации был продлен до 1 июля 1994-го. Кроме того, Гайдар разговаривал с Ельциным по поводу Чубайса и настаивал на том, чтобы президент не отправлял его в отставку.
Гайдар категорически утверждал, что не может прикрывать своим именем смену курса. Сразу после отставки он объяснял в интервью Леониду Радзиховскому: «Гайдар в правительстве – успокоительный фактор, „все в пределах нормы“. Так вот, больше нет этого основания для успокоения. Пусть у кого-то включится нейрон тревоги, это куда лучше благодушия».
Эта логика была близка и Борису Федорову: «Надо сказать, что не будь тогда скандалов с моей отставкой и отставкой Е. Гайдара, наших абсолютно жестких заявлений и выступлений (в том числе в Давосе), то, скорее всего, намерения свернуть реформы были бы исполнены, и наша экономика пострадала бы еще больше».
13 января Егор Тимурович направил Борису Николаевичу заявление об отставке: «Условия нашей работы в Правительстве никогда не были идеальными… В сентябре 1993 года, соглашаясь вернуться в Правительство, я отдавал себе отчет в том, что, отвечая в глазах общества за экономическую реформу, я буду обладать лишь ограниченными рычагами воздействия на экономическую ситуацию. Но я надеялся, что понимание общей ответственности за страну позволит Правительству, пусть и состоящему из людей разных воззрений, объединиться вокруг Президента и проводить курс, необходимый для стабилизации экономики и предотвращения катастрофы. К сожалению, в последнее время все чаще принимаются решения, в подготовке которых я не участвовал и с которыми выражал категорическое несогласие. Приведу лишь два новых примера.
Подписано межбанковское соглашение об объединении денежных систем России и Беларуси. Такое объединение возможно, если его тщательно подготовить, отработать все механизмы контроля, защищающие российские национальные интересы. То же, что предусмотрено в подписанных документах, – лишь воспроизводство хаоса в денежной области за счет реальных доходов российских граждан. В частности, реализация этого решения приведет к тому, что минимальные зарплата и пенсия в Беларуси будут существенно превышать минимальные зарплату и пенсию в России…
Трудно понять и решение о строительстве нового здания Парламента (ориентировочная стоимость – 500 миллионов долларов). Эта сумма значительно превышает средства, которые были с трудом выделены в 1993 году для бюджетного фонда конверсии. Это впятеро больше расходов федерального бюджета по статье культуры и искусства или примерно пятая часть всего финансирования социальной сферы в прошлом году. Такое разрушительное по своим последствиям решение было также подготовлено без моего ведома и принято, несмотря на мои самые решительные возражения. В подобной ситуации лично мне трудно оправдывать политику жесткой экономии в расходах на науку, культуру, образование, экологию…
Уважаемый Борис Николаевич! Я не могу быть одновременно и в правительстве, и в оппозиции к нему. Я не могу отвечать за реформы, не имея возможности предотвращать действия, подобные тем, о которых здесь было сказано, не обладая необходимыми рычагами для последовательного проведения экономической политики, в правильности которой убежден».