Пятый номер «Нового мира» за 1988 год – это статья «Истоки». Селюнин, сам деревенский человек, из-под Вятки, в этой статье уровня высокой прозы показал, как советская власть корежила и калечила в человеке все живое. И как, по сути, уничтожала экономику. Селюнин был среди тех демократов-интеллектуалов и шестидесятников, кто жестко и последовательно поддерживал Ельцина и Гайдара, в том числе в самые горячие дни октября 1993 года. Миллионы людей, о чем теперь все забыли, читали эту статью как Евангелие: «Кому не с кем было оставить „робенков“ дома, усадили их на свежую солому около гумна – все же под призором. По-вятски таких звали сидунами: им лет по пять, а еще не ходят. Ножки тонкие, головы большие, животы пухлые – рахитики, словом. И вот вижу, проворно ползут они к молотилке, горстями пихают в рот зерно. А этого нельзя – набухнет зерно и порвет кишки. Матери оттаскивают их подальше, а они, окаянные, опять ползут к немереной еде…
Хлеб у нас пекли с опилками, с клеверными головками, а когда с толченой картошкой, так это праздник. Всего противнее в детстве было ходить на двор: опилки, непереваренная трава в кровь расцарапывали задний проход.
Такие вот они у меня, истоки».
Василий Селюнин скончался как раз тогда, когда Гайдар писал книгу, в конце августа 1994-го. Егор был благодарен человеку, который поддерживал его в трудные минуты и не расстался с разумом от ревности к молодому коллеге, вдруг ставшему рулить экономикой и перекраивать уклад огромной страны.
На обширном историческом фоне Гайдар разворачивал панораму государств, где власть означает собственность, а собственность – власть. Описывая Древний мир и Средневековье, Егор рисовал картину постсоветской России, причем скорее России будущего, чья система власти устоялась ближе к нулевым годам. «Потеряешь должность – отнимут состояние. Собственность – вечная добыча власти. А власть вечно занята добыванием для себя собственности, в основном за счет передела уже имеющейся… собственность в определенном смысле есть лишь атрибут власти. Получив власть, спешат захватить эквивалентную чину собственность».
Процесс, который Гайдар называл «западной мутацией» системы «власть=собственность», – это постепенное отделение власти от собственности, создание иных, чем близость к власти, источников богатства. Для возникновения этих источников и нового независимого социального слоя нужно не сильное, а слабое государство. «Если государство, и только государство, делает собственность легитимной… рынка не будет. Если легитимность собственности не зависит от государства, если она первична по отношению к государству, то тогда само государство будет работать на рынок, станет его инструментом».
Самое главное: иной раз общество опережало в своем развитии государство, и тогда «национальные государства вызревали из общества, а не надстраивались над ним, как гигантский идол».
Россия начала свой путь к капитализму, который к концу XX века мало напоминал описанный Марксом уклад. Сам же марксизм, как замечал Егор в «Государстве и эволюции», стал для капитализма не цианистым калием, а прививкой. В той модели, в которую предстояло вписаться (или не вписаться) России, проблема была не столько во вмешательстве или невмешательстве государства в экономику, а в правилах этого вмешательства: «Пока не сломана традиция восточного государства, невозможно говорить о невмешательстве. Не „вмешательство“, а полное подавление – вот на что запрограммировано государство такого типа».
Под восточным государством Гайдар понимал почти марксистский тип «азиатского способа производства» при полном преобладании государства над частными собственниками. Такую систему Гайдар называл «государственно-олигархическим капитализмом».
То, что произошло с российской историей и что затем вернулось спустя годы после того, как Гайдар закончил эту книгу, описано точно и безжалостно: «…территориальная экспансия… лишь загоняла Россию в „имперскую ловушку“: с каждым новым расширением территории увеличивалось то, что надо сохранять, удерживать, осваивать. Это высасывало все соки нечерноземной метрополии. Россия попала в плен, в „колонию“, в заложники к военно-имперской системе, которая выступала перед коленопреклоненной страной как вечный благодетель и спаситель от внешней угрозы, как гарант существования нации. Монгольское иго сменилось игом бюрократическим. А чтобы протест населения, вечно платящего непосильную дань государству, не принимал слишком острых форм, постоянно культивировалось „оборонное сознание“ – ксенофобия, великодержавный комплекс. Все, что касалось государства, объявлялось священным… Мощное государство… тяжелогруженой подводой проехалось по структурам общества».
Это ли не картина сегодняшней России?
События конца 1980-х – начала 1990-х Гайдар описывал как процесс формирования бюрократического рынка, основанного на стремлении бюрократии прибавить к своему доминирующему положению еще и собственность в ходе стихийной приватизации. В который раз Егор пытался объяснить логику и безальтернативность своих реформ. И в который раз описывал дилемму, стоявшую перед Россией: идти в сторону открытой рыночной экономики «западного типа» или к номенклатурному капитализму, напоминающему тот самый Марксов азиатский способ производства.
На выходе из советской системы получился некий гибрид…
Гайдар объяснял, что его соратники – государственники, но они за государство эффективное и десакрализованное: «Государство должно… обеспечить неприкосновенность частной собственности, произвести разделение собственности и власти и перестать быть доминирующим собственником… Государство должно ограничить свой „рэкет“, свои аппетиты по части налогов. Это вполне достижимо, если не государство становится основным инвестором в экономику… Такой подход предполагает и соответствующую идеологию: секуляризация государства, отказ от „государственничества“ как своего рода религии, чисто рациональное, „западное“ отношение к государству».
Ничего этого не произошло. Сложилась система, когда «жрецы государства» стали «жиреть от имени, во имя и за счет государства», а собственность стала зависеть «от места ее владельца на иерархической лестнице», общество же превратилось в «колонию государства».
«Как-то очень быстро, – писал Гайдар, – „всадник бронзовый, летящий“ превращается в монументального городничего, а лозунг „Государство превыше всего“ трансформируется в мысль „государство – это я“… Государство как частная собственность бюрократии».
«Я бы не допустил такого развития событий» – эту фразу Гайдар произнес 11 октября 1994 года, в день, вошедший в историю как «черный вторник»: курс рубля рухнул на 27 %.
28 сентября 1994 года Гайдар провел пресс-конференцию, в ходе которой заявил, что в результате весенней накачки экономики деньгами Россия «может встретиться с угрозой существенного и резкого ускорения инфляции». Ситуацию он охарактеризовал как «неизбежно наступающий кризис».
И кризис наступил.
«В результате роста денежной массы в апреле – июне 1994 года, – описывали ситуацию экономисты Сергей Синельников и Георгий Трофимов, – в октябре началось резкое ускорение темпов роста цен и произошло обвальное падение курса… основной причиной кризиса была денежная и бюджетная политика весны – лета 1994 года. При сохранявшемся дефиците в 10 % ВВП вряд ли можно было ожидать другого развития событий».
По оценкам Андерса Ослунда, дефицит бюджета достиг даже не 10, а 11 % (в отдельные месяцы он превышал 12 %): «Количество денег в обращении во втором квартале 1994 года увеличивалось ежемесячно на 14 %, прокладывая дорогу усилению инфляции». Продолжилось массированное кредитование сельского хозяйства и «северов» (северный завоз). Уже в летние месяцы темпы падения валютного курса опередили темпы инфляции. Центробанк снижал процентную ставку, а в сентябре он, поддерживая курс рубля, почти исчерпал валютные резервы (при этом Виктор Геращенко говорил, что курс рубля «завышен»).
Гайдар за несколько месяцев до обвала, еще в ходе дискуссий по проекту федерального бюджета в Думе предупреждал, чем может закончиться удовлетворение аппетитов лоббистов. 11 октября он об этом напомнил, показав, до какой степени связаны в России политика и экономика: «Я не исключаю, что те же политические силы, которые, по сути, подтолкнули правительство к очень опасным решениям, приведшим сегодня к развалу валютного рынка, как и следовало ожидать, первыми потребуют правительство к ответу по существу за то, что оно уступило их нажиму. Это, в первую очередь, две фракции, выигравшие битву за бюджет нынешнего года, – аграрии и коммунисты. Именно они в конце апреля добились от правительства 10 триллионов рублей, именно после этого темпы денежной массы выросли вдвое».
Гайдар попутно заметил, что «мы готовы сформировать другое правительство», имея в виду не только «Выбор России», но и команду экономистов, которую он объединял. Однако смотрел на этот вопрос реалистично: «Надо четко представлять, что это правительство – результат выборов 12 декабря 1993 года. При всех недостатках и огромных ошибках этого правительства я очень серьезно опасаюсь, что если „Выбор России“ станет в позу и вместе с коммунистами и фракцией Жириновского поддержит предложения об отставке, то на следующий день мы будем иметь Совмин, который действительно может привести нас к национальной катастрофе».
Правительство было политически слабым. Но Егор точно знал, что оно может выйти из пике, если реализует те стабилизационные меры, которые готовились еще до кризиса. В числе разработчиков этих мер были министр экономики и вице-премьер Александр Шохин и и. о. министра финансов Сергей Дубинин (которые вместе с Виктором Геращенко ушли в отставку, причем Шохин ушел сам, поскольку с ним не было согласовано назначение нового министра финансов Владимира Панскова), заместители министра финансов Андрей Вавилов и Сергей Алексашенко, Сергей Васильев, в то время занимавший должность замминистра экономики, Евгений Ясин и Яков Уринсон. В разработке всех этих мер участвовал и Гайдар.