Конкретизация стабилизационного пакета и его ужесточение потребовались в первые же часы после кризиса, потому что обвал рубля был только началом неприятностей.
С максимально жесткими предложениями команды либеральных экономистов к Черномырдину, находившемуся в то время в Сочи, полетели Анатолий Чубайс, Евгений Ясин и Яков Уринсон, к которому ЧВС очень хорошо относился. При этом именно Яков Моисеевич меньше всего верил в успех. «Ситуация, как в 1992 году, а ресурс – не тот», – вспоминал свои ощущения Чубайс. Разговор в Сочи продлился пять часов. Виктор Степанович одобрил все меры от начала и до конца, подтвердив репутацию человека, который умеет учиться на ошибках. Этот пакет мер Чубайс описывал так: «Резкое ужесточение бюджетной политики при существенном сокращении объемов расходов аграрного сектора. Против – аграрное лобби. Сокращение расходов оборонного сектора. Против – оборонное лобби. Немедленные меры по повышению налогов. Все недовольны. Одновременно с этим удвоение фонда обязательных резервов банков, то есть удвоение налогообложения для банков страны. А что такое тогда были крупнейшие банки? Это, собственно, наши родные олигархи, тогда зарождавшиеся. Одновременно полный запрет на кредитование ЦБ экономики, то есть на печатание пустых денег».
«Все, Толя, берись за экономику», – сказал Чубайсу напуганный событиями Черномырдин. В начале ноября 1994 года Анатолий Борисович был назначен первым вице-премьером, уравновесившим покровителя лоббистов Олега Сосковца. Министром финансов стал Владимир Пансков, внекомандный профессионал-технократ, а и. о. председателя ЦБ – Татьяна Парамонова, человек Геращенко, но чрезвычайно профессиональный и жесткий руководитель, способный к тому же к командной работе в условиях кризиса. Этому триумвирату предстояло практически воплощать то, что получило название «финансовая стабилизация» – третья составляющая гайдаровских реформ в том виде, как они были задуманы (после либерализации и приватизации).
21 ноября была создана Комиссия по экономической реформе, которую возглавил Чубайс, – штаб стабилизации, своего рода правительство реформаторов внутри «коалиционного» правительства Черномырдина. Замами Чубайса в Комиссии стали Сергей Васильев, который боролся с внутренней антиреформаторской фрондой внутри Министерства экономики, и Максим Бойко, один из ключевых членов еще приватизационной команды Госкомимущества. От Минфина в Комиссию вошли Сергей Игнатьев и Олег Вьюгин, Михаил Дмитриев работал над пакетом социальных реформ (реализовать их, да и то частично, удалось лишь годы спустя). «Подготовку денежной программы взял на себя Игнатьев, и, надо сказать, мы прошли по краю пропасти, – вспоминал Сергей Васильев, – в какой-то момент января 1995 года валютные резервы составляли менее 1 миллиарда долларов». В подготовку стабилизационной программы – 1995 Чубайс впряг Гайдара на полную проектную мощность.
Но все это происходило на фоне чудовищных событий, которые в еще большей степени осложняли реализацию стабилизационной политики, чем усилия проинфляционного лобби. Началась Первая Чеченская война. Чубайс описывал эту хаотическую ситуацию так: «Я – в правительстве. Гайдар – в оппозиции Ельцину».
11 декабря 1994 года Борис Ельцин подписал указ № 2169 «О мерах по обеспечению законности, правопорядка и общественной безопасности на территории Чеченской Республики». Российские войска вошли в Чечню. До этого было еще несколько указов – 30 ноября, 2 декабря, 9 декабря. Они отражали нервозность и метания федеральной власти. Однако главное решение, определившее многие последующие события в политической истории России (и до сих пор определяющее), – о военной операции в Чечне – было уже принято.
Гражданские лица – советники-помощники от Георгия Сатарова до Юрия Батурина и Эмиля Паина, славшие алармистские записки главе государства, пытаясь предотвратить фатальный выбор в пользу войны, а также глава администрации президента Сергей Филатов были отстранены от процесса принятия решения. Впоследствии открещивались от того, что стояли за войну, и министр внутренних дел Виктор Ерин, и министр обороны Павел Грачев, чья фраза о том, что для решения проблемы мятежного генерала Джохара Дудаева достаточно парашютно-десантного полка, стала, в нынешних понятиях, мемом.
В любом случае у такого рода фатальных шагов нет одного автора. Фамилии поднявших руки «за» известны – автора нет. Как и в 1968-м при вводе войск в Чехословакию, в 1979-м при вторжении в Афганистан, в 1994 году коллективную ответственность разделило «Политбюро». С той лишь разницей, что в советское время не нужно было ставить кавычек. Кто-то вел себя то как голубь, то как ястреб. Обсуждались аргументы за и против. А потом какая-то неведомая сила заставила даже несогласных с общей идеей сделать последний шаг в ее пользу.
Да, главным мотором решения-1994 был министр по делам национальностей Николай Егоров, который заверял, что население Чечни на радостях будет посыпать дорогу перед российскими войсками мукой – образ столь же нелепый, сколь и неточный. Однако ответственность, главную ответственность несет тогдашняя силовая элита, прикрытая, как щитом, общим брендом «Ельцин».
Чечня – одна из главных ошибок Бориса Николаевича, относившаяся к тому разряду политических решений, которые отравляют стране жизнь на годы, если не десятилетия вперед.
В 1991 году, в ноябре, Ельцин уже в первый раз наступал на грабли – вводил чрезвычайное положение в Чечне. Причем это решение совпало с назначением правительства реформ, которому в то время было ну совсем не до такого рода конфликтов. Тогда Борис Николаевич быстро признал свою ошибку – он умел это делать – и отыграл назад.
К весне – началу лета 1992-го обострились не только проблемы в отношениях с Дудаевым – никто вообще не понимал, что с ним делать, хотя федеральные пенсии и социальные выплаты исправно направлялись в Чечню, которую сам генерал считал независимой от России. Всплыла и другая история – фальшивых чеченских авизо, бланков бывших спецбанков Чечни для перечисления денег. Центробанк, не разобравшись, механически платил. По данным на июнь 1992-го, платежи на более чем 800 миллиардов рублей прошли по 2900 фальшивым авизо. Главе Центробанка Георгию Матюхину, когда тот навел минимальный порядок с распознаванием фальшивок, угрожал по телефону с требованием продолжать выплаты лично Дудаев.
Принимал чеченскую делегацию и Егор Гайдар. Как мы помним, в ноябре 1992-го именно он предотвратил первую попытку решения проблемы Чечни военным путем – был большой соблазн у силовиков, раз уж все равно пришлось заниматься осетино-ингушским конфликтом, заодно «заскочить» и в Чечню. Гайдар договорился с главой дудаевского правительства Яраги Мамадаевым о линии разграничения федеральных войск и чеченских формирований. А потом с трудом убедил президента и силовое лобби в том, что эскалация конфликта к хорошему не приведет.
Главное – Гайдар понимал, что такое депортированный народ. Многие из тех, кто был готов воевать за независимость Чечни, родились в ссылке в Казахстане (как Аслан Масхадов) или, родившись в Чечне, пережили депортацию (Дудаеву было… восемь дней, когда его семья была отправлена в Павлодарскую область).
Однако осенью 1994 года Гайдара в правительстве не было. Правда, были мирные переговорные опции. Экономики Чечни де-факто не существовало. Антидудаевская оппозиция была вполне оформленной силой в Чечне, могла прийти к власти. Дудаев катастрофически терял популярность, был готов к переговорам. Только этот генерал-фанатик, в прошлой жизни добивавшийся от подразделений Советской армии, которыми он командовал, потрясающих успехов в боевой подготовке и дисциплине, не мог позволить себе вести разговоры абы с кем. Ему нужен был Ельцин. Или Черномырдин (причем Виктор Степанович вполне был готов – он привык вручную разруливать сложнейшие управленческие вопросы).
Эмиль Паин подготовил записку, в которой обосновывал необходимость «не снижать уровень переговоров». На прием к Ельцину пробивался Руслан Аушев – встреча с ним была назначена, а потом отменена. Гайдар пытался дозвониться до Бориса Николаевича, но впервые не смог этого сделать.
Нельзя сказать, чтобы «гражданское лобби» было в шаге от успеха. Но в таких ситуациях – вспомним Карибский кризис – даже маленький камешек может изменить движение чаши весов.
«Демократический выбор России» оказался перед в буквальном смысле демократическим выбором: уходить в тотальную оппозицию или, выступая против войны, сохранить возможность диалога с властью. Для Гайдара это был очень тяжелый выбор: он понимал значение Ельцина для демократии в России, дорожил личными отношениями с ним. Как понимал и то, что его партия, не поддержав «победоносную» мобилизационную войну, пойдет против общественного мнения и потеряет свою популярность. Леонид Гозман вспоминает тяжелые разговоры с Гайдаром на эту тему и ночное заседание руководства партии в кабинете Егора в Газетном переулке. Решение далось не сразу. Несколько раз Гайдар даже просил коллег выйти из кабинета, потому что разговаривал с кем-то из верхних людей – он все-таки держал дистанцию и не хотел раскрывать содержание бесед с первыми лицами государства или просто привык говорить на деликатные темы без свидетелей. Говорил и с Сергеем Юшенковым, и с генералом Эдуардом Воробьевым – с людьми военными, с самым доверенным лицом из «гражданских» – Борисом Золотухиным. Не выступить против войны означало потерять лицо, что гораздо хуже потери процентных пунктов рейтингов. «Я принял решение, – сообщил он товарищам по партии, – мы выступаем против».
5 декабря партия «Демвыбор России» и думская фракция «Выбор России» выступила с заявлением, в котором оценила действия российских властей в Чечне как акцию, направленную на дестабилизацию обстановки в стране, и как отказ от демократических завоеваний. Они потребовали от президента определить меру ответственности за случившееся министра обороны Грачева, директора ФСК (Федеральной службы контрразведки) Степашина, секретаря Совета безопасности Лобова, министра по делам национальностей Егорова.