Да, правительство не финансировало дефицит эмиссией. Но это имело своим следствием рост неплатежей. В результате начались очень серьезные проблемы с приватизацией, которая не могла помочь бюджету. Завершился ее ваучерный этап, с середины 1994-го начался этап денежный, но в основном в форме инвестиционных конкурсов, победители которых обещали инвестиции лишь в будущем. Как вспоминал Дмитрий Васильев, «отечественные банкиры еще не накопили достаточно денег, чтобы принимать участие в полнокровных денежных аукционах. А иностранцы боялись рисковать». Региональные и отраслевые лоббисты тормозили приватизационные процессы. «Сосковец меня сильно зажал, – говорил Чубайс, – приватизация фактически остановилась». (Правда, проблема заключалась еще и в кадровой ошибке Анатолия Борисовича, который, на свою голову, перетянул понравившегося ему губернатора Амурской области Владимира Полеванова в Москву на пост председателя ГКИ, а он в течение нескольких месяцев, пока его не сняли с должности, боролся не за приватизацию, а за национализацию уже приватизированных предприятий.)
Дефицит надо было чем-то финансировать. И именно тогда появились денежные суррогаты. Выпускались государственные казначейские обязательства (ГКО), то есть де-факто рос государственный долг. Евгений Ясин писал: «Именно тогда мы стали влезать в петлю, которая в 1998 году нас удушила». Постепенно нарастала спираль задолженности.
Вместо жесткой фиксации курса рубля правительство и ЦБ согласовали компромиссное решение – валютный коридор (то есть границы допустимых колебаний рубля). Считается, что саму идею Татьяна Парамонова заимствовала из практики израильского национального банка – ее озарило после беседы с главой ЦБ Израиля Якобом Френкелем. В начале июля 1995-го размер колебаний курса был установлен в пределах 4300–4900 рублей, 14 % спреда. Спекулянты ушли с валютного рынка.
Забегая вперед, надо сказать, что, несмотря на разного рода проблемы, в том числе неистовые налеты валькирий-лоббистов и кризис на межбанковском рынке в августе 1995-го, в течение года правительство, благодаря бульдозерному упорству Чубайса, лавированию Черномырдина и солидарной позиции Парамоновой, Панскова, Ясина, выполнило свою программу: дефицит бюджета (и это в Чеченскую войну) – 4,6 %, золотовалютные резервы – 17 миллиардов долларов, инфляция в декабре 1995-го – 4,2 %.
В своих многочисленных интервью и статьях того времени Гайдар абсолютно неутомим в объяснении деталей экономической политики. Тогда он еще с энтузиазмом разговаривает с оппонентами, отвечает на враждебные вопросы, объясняет, объясняет, объясняет, причем в основном в поездках в регионы и региональным же изданиям. Он стал политиком, в буквальном смысле движущимся от двери к двери.
В феврале 1995-го в одном из интервью Гайдар пояснял смысл разногласий с партией «Яблоко», что впоследствии ему приходилось делать все чаще и чаще. «Демвыбор России» – партия правоцентристская, «Яблоко» – левоцентристская, однако «разница в оценках и подходах не может быть препятствием объединению усилий на главном направлении – противостоянии коммуно-фашистской опасности» (к этому Егор относился очень серьезно, как был раздосадован и тем, что Борис Федоров поддержал военную операцию в Чечне).
Тема единства демократических сил беспокоила Гайдара, он считал причиной неудачи демократов на выборах 1993 года тот факт, что они шли «растопыренной пятерней»: «Высказывалось мнение, что так легче пройдут те, за кем нет шлейфа непопулярных реформ…» И потому он предложил демократическим фракциям и партиям идею коалиционного соглашения на выборах по мажоритарным округам. Григорию Явлинскому нужен был «более тесный союз», причем не только на выборах в парламент в 1985-м, но и в ходе президентской электоральной кампании. «В переводе на простой язык, – писал Егор, – это звучало так: вы хотите добиться единства демократов, я хочу быть кандидатом от демократов в президенты. Поддержите меня, и на этой базе снимем все препятствия к этому единству».
Чеченская война сблизила Гайдара и Явлинского – в силу общности антивоенных позиций. Если угодно, это было объединение на негативной основе. Только была одна существенная деталь: будучи в оппозиции к Ельцину по чеченскому вопросу, Гайдар не мог быть в оппозиции к президенту как проводнику начатых им демократических реформ; будучи в оппозиции к правительству в тех ситуациях, когда оно притормаживало реформы, Гайдар и его партия не могли быть к нему в оппозиции, когда оно принимало либеральные или, по крайней мере, рациональные решения.
Егор был не настолько амбициозен в партийной политике, как Явлинский. Точнее, его если и интересовала позиция во власти, то именно та, которая позволяла бы продолжать реализацию реформ. Явлинскому нужен был пост президента. А до того – поддержка на выборах в Думу в декабре 1995 года, после окончания срока деятельности, увы, слишком «короткого» первого российского парламента. Это абсолютно устраивало Гайдара – лишь бы политическое время не повернулось вспять.
От Красной площади, точнее, от Могилы Неизвестного Солдата, к которой политики возлагали цветы 9 мая 1995 года, до здания Института экономики переходного периода в Газетном переулке даже совсем неспешным шагом всего-то минут десять – пятнадцать. Но за это время Егор Тимурович и Григорий Алексеевич обо всем – то есть о коалиции и поддержке Явлинского на президентских выборах как демократического кандидата – договорились.
Гайдару, впрочем, нужно было убедить политсовет своей партии в рациональности такого союза (это было сделано, однако процесс оказался совсем не легким), а Явлинскому – поговорить со своими. «Своим», кто бы он/они ни был/были, такой вариант не нравился, в том числе потому, что не нравился тот тип реформ, который начал проводить три с половиной года назад Гайдар. Эти противоречия были чрезвычайно серьезными. Но речь теперь шла о консолидированных действиях. Иначе – провал, причем на всех выборах. Предсказуемое поражение от коммунистов.
Вот логика Гайдара: «Снова обдумываю альтернативы. Без единства демократов настоящего либерала в президенты нам не провести. Наиболее серьезная угроза – коммунисты, в первую очередь Зюганов. Кто может ему противостоять? Ельцин? Черномырдин? На май 1995 года они слишком завязли с Чеченской войной… Отсюда единственный шанс – создать демократический блок».
В телевизионной программе «Итоги», в то время невероятно популярной, Гайдар и Явлинский объявили о создании коалиции. Детали обсудили тем же вечером в мягких креслах, и по сию пору стоящих вокруг журнального столика в кабинете Егора в Газетном переулке. Союз скрепила бутылка греческой «Метаксы», тогда служившей образцом элитного крепкого напитка.
На следующий день Явлинский отказался от договоренностей. Что-то произошло в кругу его соратников. Член исполкома ДВР Сергей Юшенков в разговоре с «Известиями» предположил, что некоторые «явлинцы» боялись потерять места в коалиционном предвыборном списке. Так или иначе, лидер «Яблока» счел Гайдара и его партию не активом, а обременением в электоральной политике. Обременением, нарушавшим чистоту его политического образа. Гайдар выглядел для «Яблока» слишком проельцинским, строителем номенклатурной демократии, номенклатурной собственности (в терминах публициста-шестидесятника Юрия Буртина) и бюрократического рынка и токсичным с той точки зрения, что дал имя реформам, которые Явлинский не поддерживал и к которым ревновал. Аргументы в пользу того, что развал еще не созданной коалиции – это очевидное поражение и на парламентских, и на президентских выборах, – в то время, вероятно, казались Григорию Алексеевичу не слишком убедительными, а трудности – преодолимыми в одиночку.
Для Егора эта история оказалась чрезвычайно болезненной. 20 мая он отозвался об отказе от коалиции крайне резко: «Я не могу это оценить иначе как предательство».
Развод с Явлинским происходил на фоне конъюнктурного бегства депутатов из фракции «Выбор России», которая тогда уже не казалась фракцией власти, и выхода членов «Демвыбора России» из партии. Образованный с нуля блок «Наш дом – Россия», ассоциировавшийся с именем Черномырдина и позиционировавшийся как новая партия власти, был для политиков-оппортунистов куда более привлекательным. Точно так же спустя годы из «Союза правых сил» некоторые депутаты будут переходить в «Единую Россию». Уже к маю 1995-го гайдаровская фракция потеряла 20 депутатов из 74. Потери произошли в том числе, а возможно, и главным образом из-за позиции Гайдара по Чечне.
Еще в феврале, дискутируя с пресс-секретарем Ельцина Вячеславом Костиковым, утверждавшим, что война в Чечне необходима для сохранения целостности России (хотя скорее пресс-секретарь просто ретранслировал общую позицию Кремля, а не свою), Гайдар вспоминал слова, сказанные ему одним из высокопоставленных чиновников: «Политика президента (в отношении Чечни. – А. К.) будет популярна. Народ хочет сильной руки и наведения порядка. Почему же вы не хотите использовать это?» Не использовал. Верил в то, что ядро сторонников демократии остается противником войны в Чечне.
Этот спор с Костиковым, с которым у Егора были очень хорошие личные отношения, оказался важным еще и потому, что Гайдар, по сути, предсказал событие, которое произойдет четыре месяца спустя, – террористический акт в Буденновске. Больше того, заранее объяснил, почему такое развитие событий может быть выгодно силовикам: «Если массированные бомбардировки российских (Егор все время напоминал, что Чечня – это Россия. – А. К.) городов и сел могут иметь хоть какое-то рациональное объяснение, то я вижу его в следующем: побудить доведенных до крайности чеченцев к жестоким и бессмысленным действиям, которые задним числом оправдают все, что было сделано раньше».
Из этого следовал вывод общеполитического характера: «Такое развитие событий неизбежно станет основой для роста бациллы русского фашизма».
Тем, кто хотел большей жесткости в политике, нужно было убрать с пути Виктора Черномырдина. Интересы этих людей совпадали с намерениями коммунистов, которые почувствовали запах власти и возможность тотальной победы – и на парламентских, и на президентских выборах. В Думе созрел вотум недоверия правительству. С одной стороны, гайдаровская фракция, стоявшая на антивоенных позициях, могла бы выступить против кабинета министров, который волей-неволей оказывался кабинетом войны. С другой стороны, именно снос Степаныча и нужен был тем, кто желал радикализации ситуации. Эта группа намечала в премьеры Олега Сосковца. Не говоря уже о том, что рациональные действия правительства гайдаровцы неизменно поддерживали, а перспектива получить правительство лоббистов и проинфляционистов их, естественно, не могла устроить.