Дебаты на эту тему были прерваны событиями в Буденновске.
14 июня 195 боевиков под командованием одного из лидеров сепаратистов 30-летнего Шамиля Басаева, дом и семья которого 3 июня были уничтожены ракетно-бомбовым ударом, захватили административные объекты города Буденновска в Ставропольском крае, а затем – районную больницу. Суммарно – более 1500 заложников.
15 июня террористы высказали требования о прекращении боевых действий в Чечне. 17-го начался беспорядочный штурм больницы. Гайдар был на постоянной связи с Сергеем Адамовичем Ковалевым, в то время депутатом «Демвыбора» и уполномоченным по правам человека. «Ковалев передал через одного из отпущенных заложников предложение Басаева договориться о временном прекращении огня и, в обмен на него, отпустить часть беременных женщин и женщин с новорожденными из родильного отделения, – писал Егор. – Сергей Адамович просит меня связаться с кем-нибудь из руководителей, способных принять такое решение».
Ельцина не было в Москве, он находился в Канаде на заседании «семерки». На авансцену вышел Виктор Черномырдин, ставший с этого момента союзником Гайдара. Ночью Егор убедил ЧВСа в том, что надо дать распоряжение прекратить огонь. На следующий день, 18-го, Ковалев сообщил, что Басаева, судя по всему, можно остановить обещанием начала мирных переговоров по Чечне и, если Степаныч даст полномочия омбудсмену на разговор об этом с главой террористов, он его проведет. Такие полномочия были даны, правда, со второго раза Гайдар дозвонился до Черномырдина только после того, как сообщил по Центральному телевидению, что на его звонки никто в правительстве не отвечает. Первым Егору отзвонил… Сосковец.
«Прогноз Ковалева оправдался, – писал Гайдар, – Басаев действительно согласился отпустить заложников, по существу, под одно условие – немедленное начало переговоров о мире в Чечне… Эти договоренности перед телекамерами были подтверждены Черномырдиным в личном разговоре с Басаевым». Тогда и прозвучало на всю страну знаменитое черномырдинское: «Шамиль Басаев, говорите громче!» И хорошо, что на всю страну, – публичность резко ограничила возможности сторонников силового решения проблемы и отказа от переговоров с террористами, что привело бы к еще большему количеству жертв. Как это и неизменно происходило потом, когда российские власти принципиально отказывались от такого рода переговоров. Своя война шла внутри российских органов власти…
О деталях вспоминал тогдашний глава ТАСС и вице-премьер Виталий Игнатенко: «Я вошел в кабинет премьера, он был на связи со штабом спецподразделения. Было ясно, что он взял руководство переговорами на себя, президент Б. Н. Ельцин был с визитом в Канаде. На кон был поставлен авторитет власти. Все решали минуты.
Я рассказал, что только что переговорил с нашими и зарубежными журналистами. У них был прямой разговор с Басаевым. Положение, как мне рассказали, критическое. Басаев настаивает на своих требованиях.
– А он в состоянии что-либо слушать? – выдохнул Виктор Степанович.
Сделал несколько решительных диагоналей по кабинету. Потом попросил:
– Готовь прессу, кого сможешь, подтяни в приемную. Буду говорить с Басаевым из приемной.
Я кинулся выполнять указание премьера. Первым появился Саша Гамов из „Комсомолки“, потом президентский пул, ОРТ, „Российская газета“. При них начался тяжелый разговор премьера с террористом. Вдруг Басаев бросает в трубку:
– Откуда я знаю, что вы Черномырдин?
– Ты где сидишь там? – спросил Виктор Степанович.
– В кабинете главврача.
– Телевизор там есть?
– Да, есть.
– Тогда жди, – и Виктор Степанович кинул взгляд на меня.
Я принялся звонить на каналы телевидения. Быстро и профессионально в минуты переверстали сетку вещания. Виктор Степанович снова включился в разговор с Басаевым. И сделал ряд уступок его требованиям. 20 июня участники бандформирования отпустили заложников и скрылись. По условиям договоренности их не преследовали. Почти 2000 человеческих жизней были спасены».
Но до 20-го еще была вероятность штурма. Опасениями с Гайдаром поделился Ковалев, которого каким-то образом выманили с территории больницы и не пускали обратно. Гайдар предупредил Черномырдина о явной готовности силовиков принять решение о начале штурма.
«Тогда ночью действительно было принято решение о штурме, – вспоминал Гайдар, – и только предельно энергичное вмешательство Черномырдина позволило спасти людей. Я думаю, не только у меня есть основания испытывать благодарность Виктору Степановичу за его действия во время буденновского кризиса».
21 июня, сразу после окончания буденновского кризиса, шли дебаты, а потом началось голосование по вотуму недоверия правительству. Гайдар выступил с жесткой и очень политически откровенной речью. Сказал о силах, которые мечтают о новом кризисе и хаосе, способных привести их к власти. О том, что правительство критикуют именно за то, что оно делает правильно, проводя политику финансовой стабилизации и прекращая печатать пустые деньги: «Я убежден, что именно этот страх, это понимание того, что этот начинающийся рост стабилизации экономики может перечеркнуть политические шансы тех, кто хотел бы пробиться к власти на волне справедливой критики ошибок правительства, сегодня важнейшая база для постановки вопроса о вотуме недоверия. Убежден: сегодня по экономическим основаниям голосовать за вотум недоверия правительству – это значит голосовать против шансов на стабилизацию экономики России. (Шум в зале.)»
Спустя несколько месяцев Сергей Васильев, в то время замминистра экономики, скажет: «Изменения, происшедшие с Черномырдиным, меня просто поражают… У него просто очень сильная восприимчивость, чувство ответственности. Черномырдин очень хорошо понял, что в этом постсоветском бардаке можно сделать и чего нельзя. Пределы управляемости он освоил очень быстро. Отсюда и весь либерализм».
…Гайдар продолжал: политика силовиков в отношении Чечни не могла не закончиться террористической и партизанской войной. Что и произошло. А потом силовики стали «биться за честь своего мундира до последнего ребенка, до последней беременной женщины». Руководство же правительства «предприняло очень серьезные шаги, которые в конце концов позволили спасти жизнь более тысячи людей. И было бы безответственно, безнравственно с нашей стороны этого не замечать… Мы неоднократно говорили правительству на протяжении последних трех дней: наша позиция по голосованию о вотуме недоверия полностью зависит от того, будет ли сохранена жизнь заложников. Правительство сделало все для сохранения жизни заложников, и сегодня мы не поддержим вотум недоверия правительству».
Гайдар выступил с этой речью при полном понимании того, что едва ли будет понят даже демократическими избирателями. Позже он рассуждал в одном из интервью: мы первыми выступили против войны в Чечне, то есть встали в оппозицию правительству, но первыми же поддержали главу правительства в дни буденновского кризиса. Первыми критиковали правительство за печатание пустых денег и первыми же поддержали его, когда оно это делать перестало. «А избирателю все же хочется знать: мы за или против Ельцина или Черномырдина». И вот еще что: «Нельзя быть демократами только тогда, когда нам это выгодно».
…Дума проголосовала за вотум недоверия, включая фракцию «Яблоко». Проголосовала, по определению Гайдара, «за отставку человека, усилиями которого трудный поворот к миру только что стал возможным».
У парламентских фракций и, соответственно, партий был прямой интерес в предвыборной игре на хаотизации ситуации в стране – и экономической и политической. Тем более что действительно стабилизационная политика правительства только-только начала давать результаты, однако недовольство населения положением в стране не спадало, а только усугублялось. В то же время фракциям/партиям совершенно не хотелось терять думскую трибуну с автоматическим интересом СМИ и парламентскую материально-техническую базу, облегчавшую подготовку к выборам.
Понимая это, правительство перехватило инициативу – внесло на рассмотрение Думы закон о доверии себе. Если закон не проходит – президент или отправляет в отставку правительство, или распускает парламент, назначая досрочные выборы. А вот досрочных выборов думские фракции вовсе не хотели.
Гайдар не был сторонником досрочных выборов совершенно из других соображений: по-настоящему погрузившись в парламентскую законотворческую работу, он считал, что Дума должна доработать до конца этого и без того очень короткого двухлетнего срока. Понимая, что Гайдар обладает значительным неформальным влиянием в исполнительной власти, эмиссары враждебных ему фракций пошли в буквальном смысле на поклон к своему злейшему врагу.
Егор выполнил роль челночного дипломата и теневого лидера – ту самую, которую ему впоследствии предстояло сыграть несколько раз, в том числе и в решении деликатных международных вопросов. Гайдар вспоминал: «Позвонил Виктору Степановичу, Борису Николаевичу, договорился о встрече – впервые после начала Чеченской войны. Предложил формулу компромиссного решения: Дума еще раз ставит на голосование вопрос о вотуме недоверия, не набирает необходимого количества голосов. Правительство удовлетворяется этим, считает инцидент исчерпанным и не настаивает на повторном голосовании вотума доверия».
В результате парламент «с огромным облегчением» провалил повторный вотум недоверия. Все эти события заняли… сутки – с 21 по 22 июня. Очень быстро и парламентарии, и Ельцин с Черномырдиным поняли, кто может помочь разрешить конфликт, – Гайдар.
Произошедшее не означало возникновения союза «Демвыбора» и партии власти, созданной в то время под Виктора Степановича, – «Нашего дома – России» (НДР). Гайдар подчеркивал, что оппозиционные либералы стоят за одну версию капитализма, а правительство – при правильных шагах в стабилизационной экономической политике – за другую, за номенклатурный (а в дальнейшем – олигархический) капитализм, при котором сохраняется (и как выяснилось впоследствии – сохранилось) соединение власти и собственности.