На вопрос, готов ли Гайдар вернуться во власть, если об этом попросят Черномырдин или Ельцин, Егор ответил решительным «нет».
Весной на сорокалетии своего друга и одноклассника, математика Виктора Васильева Гайдар сказал, что из России никогда не уедет. Теперь риски для него самого и, главное, семьи были сняты. Семью можно было вернуть из-за границы.
После выборов Гайдар отдыхал в Ленинградской области под Выборгом. Отдыхать – означало писать. Егору понравился частный деревянный дом директора одного из местных заводов – и он загорелся идеей построить такой же в Дунино. Идеей обрести собственный дом в том месте, которое он считал малой родиной. Избавиться от соседей-охранников – прямых политических врагов. Когда они мешали Гайдару жить – в буквальном, бытовом смысле слова, Наина Иосифовна Ельцина как-то в сердцах сказала Коржакову: «Интеллигенты от этого только крепче становятся».
Правда, строительство дома сильно затянулось, в том числе по финансовым причинам. Гайдар не извлек дивидендов из своей близости к власти.
Радостный, ликующий Егор Гайдар. Власть – не его. Победа – его. Дальше – без него? Или с надеждой на возможность определяющего влияния на принятие политических решений?
Опыт – не самый лучший. Как и в конце 1993-го, когда Ельцин упустил возможность для реформаторского рывка, так и сейчас, после победы, президент мог совсем не вовремя расслабиться. А правительство могло оказаться не самым сильным и бесконечно компромиссным. Так в результате и получилось. В Думе – те же коммунисты. Но Гайдар на этот раз, хотя и недолго, источал благодушие.
И сел за книгу ранних мемуаров – «Дни поражений и побед». Тем самым подводил важный предварительный итог в своей биографии: реформы сделаны, коммунисты оттеснены, на выборах российский народ выбрал не прошлое, а будущее, пусть и не избрав в 1995-м партию Гайдара.
В некотором смысле к 40 годам Егор выполнил свою историческую миссию.
И ведь действительно для него начинался новый этап, где он меньше внимания уделял партии, позволил себе найти время на книгу, а потом на еще одну, в большей степени занимался своим Институтом, готов был консультировать власть – когда попросят. Больше общался с детьми и мог спокойнее проводить отпуск. Жизнь после жизни. Новый этап после окончания процесса закрепления «нормальности» во власти. Но, как выяснилось очень скоро, не окончания переходного периода. И не окончания ожесточенной политической борьбы. Наступал период постоянной регенерации развилки, о которой Егор беспрерывно писал: или номенклатурный капитализм, совмещенный с государством «восточного» типа, подминающим под себя все, или открытый рынок и политическая демократия.
От бесконечного воспроизводства этой развилки можно было сильно устать. И однажды Егор Гайдар от этого действительно устанет. Но пока – еще несколько лет борьбы, надежд, успехов, разочарований и поражений.
Дни, месяцы, годы поражений и побед.
После отставки в 1994-м Гайдар никогда больше не занимал официальных постов в исполнительной власти – он работал только в парламенте. И тем не менее Егор по-прежнему считал себя ответственным за страну – продолжал действовать «синдром премьер-министра»: он рассматривал все, что делал, и даже все, что просто говорил, как позицию человека, который может повлиять на процессы в стране. Поэтому иногда его высказывания были аккуратными. Но иной раз, когда он полагал, что президентская власть и правительство проводят неправильную политику, – наоборот, бескомпромиссно жесткими.
Об этом свойстве Егора со знанием характера своего соратника хорошо написал Борис Немцов: «У Гайдара есть проблема – синдром премьер-министра. Ему, например, предлагают сделать бюджет или написать концепцию налоговой реформы, и он относится к этим предложениям так, будто остается главой правительства, – очень и очень ответственно. Я его успокаиваю, убеждаю, что он не отвечает за нынешних чиновников и их странные шаги, что он свою голову на их дурацкие плечи не поставит. Но Егор Тимурович все равно будет делать так, словно на нем лежит весь груз ответственности».
Премьерский синдром сработал, несмотря на благодушное настроение, почти сразу после выборов. Уже 8 июля на политсовете своей партии Гайдар сообщил, что обратился с письмом к Черномырдину и ключевым сотрудникам администрации, где обратил внимание на то, какие первоочередные меры, в том числе антиифляционные, налоговые, на рынке госдолга необходимо реализовать. Оказывается, на основе этого письма было подготовлено официальное распоряжение Виктора Степановича.
Казалось бы, полная гармония. Однако в августе было сформировано «второе» правительство Черномырдина, оказавшееся неспособным к проведению реформ, слабое и разношерстное по составу. В Белом доме не хватало кабинетов вице-премьерского уровня, потому что число заместителей премьера достигло тринадцати. К «синдрому премьер-министра» добавился «закон Васильева»: по определению Сергея Васильева, число вице-премьеров асимптотически стремится (то есть стремится достигнуть, но никак не достигает) к числу вице-премьерских кабинетов в здании на Краснопресненской набережной. Там их было девять. Перевыполнение плана на четыре вице-премьерские единицы…
Кабинет министров оказался страшно раздерганным в кадровом смысле. Наряду с Евгением Ясиным в качестве министра экономики в нем кого только не было: от Алексея Большакова, бывшего зампреда Ленгорисполкома в советское время, до главы ОНЭКСИМа, олигарха Владимира Потанина.
Еще в июле Сергей Васильев спросил Анатолия Чубайса, кто будет заниматься в новом правительстве реформами. Чубайс назвал Потанина: «Я только хмыкнул в ответ. Толя тогда состоял в большой дружбе с Владимиром Потаниным и был им сильно очарован. Я же не питал никаких иллюзий и оказался прав: Потанин решал в правительстве свои корпоративные задачи».
«Ну, например, правительство приняло решение о сохранении института уполномоченных банков, – вспоминал Евгений Ясин. – У меня состоялся разговор на эту тему с Потаниным… он меня не убедил. И вот это ощущение неполной искренности, как бы раздвоение интересов, конечно, портило наши взаимоотношения».
Этот недееспособный гибрид красных директоров, отраслевых лоббистов и олигархов дополнялся не слишком сильным министром финансов: Александр Лившиц, первоклассный экономист и бывший помощник президента по экономике, на своем новом посту, где нужна была железная воля, в том числе в борьбе с красной Думой, несколько растерялся. Да и бюджет 1997 года рациональным назвать было нельзя.
В сентябре 1996 года на съезде ДВР Гайдар уже бил тревогу: «…на работе правительства очень негативно сказывается его явно коалиционный характер и соответственно влияние нынешней Госдумы». Не испытывал Егор восторга и в связи с экспансией олигархов: «Крупный капитал в современной реальной России – это всегда капитал, связанный с властью, – капитал, богатство которого нелиберально по своей природе».
Это к вопросу о том, что именно Гайдар «основал» олигархический капитализм…
Слабое правительство, больной Ельцин. Такое происходило не в первый раз. Но сейчас у небольшого числа реформаторов, оставшихся в кабинете министров, не было «крыши» в лице Чубайса – он работал в администрации Кремля и не вмешивался в дела правительства.
В то самое время, когда Ельцин перенес операцию шунтирования и ненадолго передавал набор инструментов по управлению страной Черномырдину, в «Волынском», которое по-прежнему оставалось штабом либералов-реформаторов, появился молодой руководитель Экономической экспертной группы при Минфине Йохен Вермут – он был одним из западных советников. Вермут приехал, чтобы обсудить свою записку, направленную Евгению Ясину. В ней он привел расчеты, согласно которым при продолжении проинфляционной политики и при дальнейшем увлечении денежными суррогатами платежи по обслуживанию долга федерального бюджета могут достичь 50 % всех его расходов к концу 1998 года, тогда же, соответственно, рухнет пирамида государственных казначейских обязательств (ГКО).
К аналогичным выводам в своих расчетах пришел Михаил Дмитриев. «Заметим, что это произошло задолго до мирового кризиса 1997 года, – вспоминал Сергей Васильев. – Евгений Григорьевич был сильно озадачен и начал эту тему потихоньку транслировать наверх». Ясин подготовил записку на имя Черномырдина, взял в союзники Александра Лившица, имел разговор с Чубайсом. Да, считал он, «финансовая стабилизация была достигнута уже в 1996 году, но ценой размена снижения инфляции на чрезмерный рост долга».
Рост зависимости бюджета от заимствований на внутреннем рынке во многом был обусловлен массовым уклонением предприятий от уплаты налогов. Что, в свою очередь, повлекло за собой массовые невыплаты зарплат и пенсий.
То, что происходило, Гайдар назвал бюджетным кризисом. Постепенно, но очень медленно и до властей стало доходить, что следует предпринять хотя бы какие-то шаги. Действовать стали через администрацию Кремля, у которой, по крайней мере, был такой инструмент, как послание президента.
На рубеже 1997 года Сергей Васильев вошел в рабочую группу по подготовке послания «с заданием сформулировать первоочередные задачи по приданию динамики реформам». Гайдар тоже был привлечен к этой работе, которую он сам описывал так: «По инициативе Института экономических проблем переходного периода в конце 1996 года была развернута работа над блоком документов, который потом воплотился в президентском послании февраля 1997 года и послужил базой той программы, которую предложило правительство „молодых реформаторов“». В интервью Петру Филиппову в 2009 году Гайдар отмечает особую роль налоговой реформы в ряду иных реформаторских шагов (она, впрочем, была реализована только в начале нулевых – об этом еще пойдет речь ниже), а сами события описывал так: «Я позвонил Анатолию Чубайсу… и сказал, что реформу надо подготовить ко второму сроку президентства Ельцина (в том смысле, что президент тогда возвращался к активной работе. –