В сентябре 1998-го Гайдар, встретившись со сторонниками и активом партии ДВР, заочно (и уже ретроспективно) спорил с этой позицией: «Все разговоры о том, что у нас была возможность управляемой девальвации, что можно было сделать все мягко и хорошо, – полная ерунда. Крупномасштабная девальвация, утрата доверия к национальной валюте неизбежно порождали у нас острейший банковский кризис». До начала августа, считал Гайдар, сохранялась серьезная возможность того, что удастся добиться стабилизации. Но здесь следует посмотреть на ситуацию глазами инвестора: правительство вроде бы все пытается делать правильно, МВФ собирается выделить деньги, однако ни один закон, направленный на выравнивание ситуации, парламент не пропускает. Ну и как тогда правительство собирается реализовывать эти меры? Доверие падает, деньги в долг на рефинансирование ГКО не выдаются. «После этого, – говорил Гайдар, – начинается массовое изъятие валюты из резервов Центрального банка, ситуация выходит из-под контроля». Здесь важен взгляд именно международного инвестора – пирамида ГКО в значительной степени финансировалась иностранными игроками.
Как заметил Сергей Васильев, «если бы в России к тому времени был плавающий курс рубля, то проблема могла быть решена простой девальвацией. Однако валютный коридор в это время уже стал политической священной коровой, и отказ от него мог иметь серьезные политические же последствия. Получилось так, что механизм валютного коридора, который позволил ускорить стабилизацию в 1995–1996 годах и привлечь значительные средства с мирового рынка, теперь стал политической ловушкой».
Егор, принимая участие во всех процессах принятия решений, публично не сильно «отсвечивал», чтобы не портить Сергею Кириенко репутацию независимого политика. И вообще не мешать ему. Но держал руку на пульсе. 12 мая Гайдар прилетел из Японии с абсолютным ощущением того, что кризис, в том числе подталкиваемый проблемами на азиатских рынках, вот-вот войдет в пиковую фазу. Прямо из аэропорта он позвонил Евгению Ясину, вместе с которым он был привлечен в середине апреля к подготовке антикризисной программы кабинета министров, попросив его передать свою крайнюю озабоченность Сергею Кириенко.
Уже на следующий день предчувствия Гайдара оправдались: рухнула индонезийская рупия, в Индонезии начались беспорядки. Егор считал, что в те дни кабинет министров медленно реагировал на происходящее, по его словам, «не видели масштаба угрозы, не понимая того, как быстро это все взорвется». Ждать долго не пришлось: 15 мая состоялся обвал и на российском рынке – резко подскочила доходность ГКО, курс акций полетел вниз.
Вообще говоря, Гайдар был одним из немногих, кто понимал всю крайнюю серьезность ситуации. Правительство, конечно, не было расслабленно, однако не все его представители понимали, например, до какой степени на развитие событий может повлиять кризис в Азии, какую роль в помощи России могут сыграть западные чиновники. В апреле 1998-го представители аппарата Кириенко, чиновники, прибывшие из Нижнего Новгорода, отказали во встрече с премьером одному из самых влиятельных экономистов мира, замминистра финансов США Ларри Саммерсу, который мог решать ряд вопросов в пользу России в дискуссиях о предоставлении помощи со стороны МВФ. Сергей Васильев на это решение повлиять не мог. В результате вся американская команда сидела у него в кабинете «в совершенно офигевшем от такого приема состоянии». Аппаратчики решили, что замминистра финансов США – слишком мелкая сошка.
Саммерс ужинал с официальными лицами, на ужине присутствовали министр Евгений Ясин и вице-премьер Виктор Христенко. Как вспоминал Евгений Григорьевич, Христенко не воспринимал всерьез разговор с будущим президентом Гарвардского университета, племянником двух нобелевских лауреатов по экономике Пола Самуэльсона и Кеннета Эрроу… Это был один из тех эпизодов, когда были упущены возможности получить деньги от МВФ в июне, а не во второй половине июля, да и то исключительно благодаря настойчивости Чубайса.
В течение преддефолтных месяцев Гайдар не участвовал в официальных встречах и переговорах с чиновниками МВФ – это было дело бюрократии. Но в ходе кризиса, как заметил один из инсайдеров, Егор «не вылезал из кабинета Чубайса», которого те же самые олигархи, что вели против него войну, попросили вернуться в строй еще 16 июня. Несмотря на то что Анатолий Борисович уже работал главой РАО «ЕЭС России», его уговорили стать спецпредставителем президента на переговорах с МВФ и Всемирным банком – скатывавшаяся в кризис экономика нуждалась в финансовой поддержке международных организаций, причем в предельно сжатые сроки, что означало в том числе обход долгих бюрократических процедур.
Как олигарх олигарху Бадри Патаркацишвили шепнул Борису Березовскому: «Стоило потратить целый год и кучу бабок, чтобы его замочить, а потом вот так прийти и попросить, чтобы он нас всех спас». Чубайс был избран методом тайного голосования – в конкурсе участвовали Александр Шохин и Борис Федоров. Пикантность мизансцены состояла в том, что именно в этот день Анатолию Борисовичу исполнилось 43 года. Михаил Фридман сел за рояль, и краснознаменный хор олигархов чуть охрипшими голосами исполнил Happy birthday. На том кабинете в Белом доме, где летом 1998-го часто бывал Гайдар, висела табличка без должности – «Чубайс Анатолий Борисович», просто Чубайс…
24 июля МВФ все-таки выделил кредит в 11,2 миллиарда долларов, но пока, в силу неясности российских политических обстоятельств, то есть результатов разборок правительства с думским большинством, ограничил реальные выплаты первым траншем в 4,8 миллиарда. Работа кипела так, что Сергей Васильев, который согласовывал позиции кабинета министров России и международных финансовых организаций, загремел в середине июля в больницу под капельницу…
Дума, для которой ситуация складывалась как нельзя лучше – поражение правительства означало ее победу, – так и не утвердила программу стабилизационных мер, и рынок не глядя проглотил транш МВФ и продолжил падение.
Но был еще один нюанс, о котором Гайдар говорил только Петру Филиппову в разговоре с ним в 2009 году. Правда, неясно, когда происходило это событие – транш МВФ уже пошел или еще финализировались договоренности: «После того как мы практически договорились с МВФ о кредитах… Сергей Кириенко… сделал правильную вещь: пригласил к себе 12 влиятельных и важнейших для российского рынка инвесторов, чтобы объяснить им, как мы – с помощью кредитов МВФ – собираемся справиться с кризисом.
Один из коллег (не буду называть имен) подготовил материалы для предварительной раздачи инвесторам и накануне встречи повез их согласовывать в московский офис МВФ. А там кураторы – обычные чиновники среднего звена – говорят: „Материалы нас не устраивают, потому что здесь то-то и то-то, на наш взгляд, неправильно“. Коллега Кириенко тут же внес эти поправки вместо того, чтобы связаться со мной. Я бы позвонил руководству МВФ и объяснил, почему предлагаемые чиновниками корректировки будут катастрофическими.
Инвесторы получили бумагу, в которой очевидными оказались проблемы с соответствием цифр, более того – был виден финансовый разрыв, который ничем не покрывался. Естественно, на встречу с премьером они пришли с большими подозрениями, а после встречи стали дружно закрывать российские активы и выводить деньги с рынка. На рынке тут же поднялась паника, которая и привела к неминуемому дефолту».
Вывод, который сделал Гайдар в духе известной строки «оттого что в кузнице не было гвоздя», обозначает роль личности в истории, а вот преувеличивает ли – это вопрос: «Казус произошел всего-навсего из-за того, что один человек не позвонил другому».
В субботу, 11 июля, из отпусков срочно возвращались Анатолий Чубайс и глава ЦБ Сергей Дубинин. Характерен состав экономистов, которые ожидали их для мозгового штурма: министр финансов Михаил Задорнов, зампред ЦБ Сергей Алексашенко, замминистра финансов Олег Вьюгин и Егор Гайдар.
К этому времени сыпалось уже все. Правда, 14 августа в одной из поездок Ельцин, отвечая на вопрос журналиста, заявил, что девальвации не будет – «твердо и четко». На следующий день Кириенко, понимавший, что как раз нужно срочно проводить девальвацию, размышлял над тем, как бы ее так назвать, чтобы не подводить президента. В тот же вечер Чубайс и Гайдар, встретив прилетевшего в Россию директора 2-го Европейского департамента МВФ Джона Одлинга-Сми, немедленно отправились с ним ужинать, и не куда-нибудь, а в Либерально-консервативный центр на Никитской. Правда, почти не притронулись к еде. Обсуждение возможных мер приводило все к тем же тупикам, которые обнаруживались в ходе теперь уже круглосуточных дискуссий в Белом доме, Минфине, ЦБ.
Мартин Гилман, тогдашний представитель МВФ в России, с некоторым изумлением размышлял: «Оглядываясь назад, поражаешься, что два человека, не занимавшие никаких официальных постов в правительстве, решали тогда в укромном ресторанном кабинете судьбу финансов России. Возможно, на эти переговоры послали именно их, чтобы избавить членов правительства от необходимости обсуждать вслух радикальные шаги, которые никто не хотел предпринимать. Возможно, члены правительства не захотели бы говорить на эти темы с той же открытостью и откровенностью, а потом брать на себя ответственность за сказанное…»
Окончательные решения, конечно, были за правительственными чиновниками. Однако неформальный политический вес Чубайса и Гайдара превращал их в челночных дипломатов – и между разными штабами российской экономической бюрократии, и между офисами международных организаций и российских органов власти. Но не только в неформальных репутациях дело: это ведь автоматически вступал в действие тот самый «синдром премьер-министра» – брать ответственность на себя.
В эти дни все были в поиске, внутренне весьма конфликтном, формулы даже не выхода из кризиса, а хотя бы его блокирования и фиксации убытков. Были жаркие споры и с МВФ: директор валютного фонда Мишель Камдессю выступал против моратория на возврат финансовых кредитов нерезидентам, то есть против собственно дефолта. Чубайс говорил с ним по телефону полтора часа. По наблюдению немногочисленных очевидцев, повышал голос. По собственному определению спецпредставителя президента, «орал на Ка