Годы спустя я думаю, что обмениваться знаниями с такой горячностью нас заставляло, скорее всего, предчувствие скорой разлуки. Может, нас терзал страх; мы явно были очарованы друг другом и желали всегда быть вместе, однако — видимо, оттого, что оба не раз переводились из школы в школу, — в глубине души понимали, что нашим желаниям не суждено исполниться. Возможно, мы с Акари осознавали, что придёт день, когда нас с ней разлучат навсегда, и лихорадочно делились крупицами самих себя.
В конце концов получилось так, что мы с Анари пошли в разные средние школы. Я узнал об этом, когда она позвонила зимним вечером (мы тогда ещё ходили в шестой класс).
Мы с Акари и так редко разговаривали по телефону, а уж столь поздний звонок (кажется, около девяти вечера) был чем-то исключительным. Вот почему, когда мама сказала; «Это Акари-тян», — и передала мне трубку, у меня возникло дурное предчувствие.
— Такаки-кун, прости меня, — сказала Акари тихо. Она говорила, и я не мог поверить её словам; в тот момент я отдал бы всё на свете, лишь бы их не слышать.
Акари сообщила, что мы не сможем учиться в одной и той же средней школе. На весенних каникулах семья Акари переезжает в провинциальный городок в Северном Канто, куда переводят её отца. Я и сейчас слышу дрожащий голос девочки, которая вот-вот расплачется. Я не понимал, что происходит. Телу вдруг стало жарко, в голове похолодело. Я никак не мог сообразить, в чём смысл слов Акари — и почему она рассказывает обо всём этом именно мне.
В конце концов я выдавил из себя:
— Но… А как же Западная школа? Ты столько трудилась, чтобы сдать экзамены!..
— Они сказали, что отошлют бумаги в государственную школу в Тотиги… Прости.
Из трубки донёсся приглушённый рёв проезжающих мимо автомобилей — значит, Акари звонила из телефона-автомата на улице. Я сидел на татами в своей комнате, но кончики моих пальцев немели, будто их холодил воздух в телефонной будке; я съёжился, обхватил руками колени. Что отвечать — я не знал, и всё равно искал хоть какие-то слова.
— Что ты… Акари, тебе не нужно оправдываться… просто…
— Я сказала, что хочу ходить в нашу школу и могу жить у тёти в Кацусика[3], но… они говорят, что, пока я не подрасту, этому не бывать…
Она всхлипнула, и я поймал себя на мысли, что не хочу больше ничего слышать. Опомнившись, я перебил Акари, свирепо выпалив:
— ...Да понял я!
Из трубки послышался тихий плач. Мне бы замолчать — но я не мог остановиться.
— Ну хватит уже, — сказал я твёрдо и повторил ещё раз; — Хватит…
Я держался, стараясь не заплакать, но меня уже охватило отчаяние. Почему?.. Почему всё всегда заканчивается именно так?
Десять секунд стояла тишина, потом Акари снова всхлипнула и проронила упавшим голосом: «Прости…» Съёжившись на татами, я что было силы прижал телефон к уху. Положить трубку и прервать разговор я не решался. Акари была на другом конце провода, но я физически ощущал, как больно ранили её мои слова. Однако сделать ничего не мог. В то время я ещё не умел контролировать себя в подобных ситуациях. Наш с Акари последний, столь неловкий телефонный разговор закончился, и я остался сидеть, обхватив колени руками.
Следующие несколько дней я ходил угрюмый, словно сам не свой. Акари страдала куда сильнее, и мне было ужасно стыдно, что я не смог найти для неё ни единого нежного слова. В таком настроении мы встретились на выпускной церемонии — и расстались, так и не избавившись от чувства неловкости. Когда после церемонии Акари сказала ласково: «Такаки-кун, вот и пришло время прощаться», — я стоял с опущенной головой, не зная, что ответить. «Что я могу сделать? Ничего не могу, верно?» — говорил я себе. Но с тех пор и до сегодняшнего дня я живу лишь мыслями об Акари. Я должен был начать взрослеть ещё тогда — но по-настоящему взрослым я мог стать лишь рядом с Акари, а значит, думал я, мне суждено во многом оставаться ребёнком: некая непонятная сила отобрала у меня всё самое дорогое, и я лишился опоры. Пусть Акари было всего двенадцать лет и у неё не было выбора, в любом случае расстаться мы могли по-другому. Совсем по-другому.
Я не мог избавиться от чувства, что всё могло быть иначе, но вскоре начался первый триместр средней школы, и я, несмотря на отвращение к непривычной новой жизни, должен был научиться смотреть ей в лицо. Я ходил один в школу, куда мы с Акари могли ходить вместе, мало-помалу заводил друзей и решительно занялся спортом, записавшись в футбольную секцию. В средней школе, в отличие от младшей, все дни были чем-то заняты, но это было и к лучшему. Проводить время в одиночестве теперь стало, наоборот, очень мучительно. Поэтому я старался как можно дольше сидеть с друзьями, по вечерам, сделав уроки, сразу ложился спать, а с утра пораньше усердно разминался с товарищами по секции.
Наверняка столь же насыщенную жизни вела после переезда и Акари. Я надеялся, что в круговороте дел она постепенно обо мне забудет. В конце концов, ведь это из-за меня Акари страдала от одиночества. Да и мне следовало забыть про Акари. Нам с ней не привыкать к переводам из школы в школу, а значит, мы должны научиться отпускать прошлое.
Когда летнее солнце стало палить вовсю, от Акари пришло письмо. Помню, обнаружив в почтовом ящике светло-розовый конверт и осознав, что это её письмо, я в первый момент не столько обрадовался, сколько растерялся. Подумал; «Зачем она мне пишет — теперь-то?» Полгода я отчаянно пытался приучить себя к реальности без Акари — и всё зря. Стоило получить одно послание — и я опять вспомнил о ней, и на меня, как прежде, навалилось одиночество.
Так и должно было случиться. Как я ни пытался забыть Акари, ничего не вышло; все мои мысли были только о ней. Чем больше у меня появлялось друзей, тем лучше я понимал, что Акари — особенная. Закрывшись в своей комнате, я перечитывал её письмо снова и снова, много-много раз. Даже на уроках я тайком читал его, положив между страницами учебника. С начала и до конца, с начала и до конца — пока не выучил наизусть.
«Дорогой Такаки Тоно!» — вот какими словами начиналось письмо. Изящный почерк Акари пробуждал во мне ностальгические воспоминания.
«Извини, что давно не писала. У тебя всё хорошо? В наших краях тоже выдалось жаркое лето, правда, здесь жара не досаждает так, как в столице. Теперь я понимаю, как любила душное лето в Токио — асфальт, такой горячий, что того и гляди расплавится, далёкие небоскрёбы в знойном мареве, обжигающие холодом кондиционеры в метрополитене и универмагах».
Между строчек этого необычно взрослого письма были помещены маленькие рисунки — солнце, цикада, небоскрёб, — однако я, несмотря на это, ясно представил себе, как девочка Акари взрослеет. Письмо было коротким, Акари писала только о том, как живёт сейчас. Что ездит в школу поездом, в котором всего четыре вагона, что хочет стать сильнее и записалась поэтому в баскетбольную секцию, что наконец подстриглась и теперь её волосы чуть приоткрывают уши. Странно, но с такой причёской она чувствовала себя неловко. Она ни словом не обмолвилась о том, что страдает от разлуки, — из письма следовало, что Акари с головой окунулась в новую жизнь. Но я осознавал, что Акари одиноко, что она, конечно же, тоскует по нашим встречам и разговорам. Если бы не эта тоска, она не стала бы писать мне письмо. Я отлично её понимал, потому что ощущал то же самое.
После этого мы с Акари начали писать друг другу письма — по одному в месяц. Благодаря этим письмам у меня на душе стало гораздо легче. Теперь, если урок был скучным, я прямо говорил себе: «Вот скукотища». После расставания с Акари я свыкся и с изнурительными футбольными тренировками, и с издёвками старших учеников, твердя себе: «Такова жизнь», — а теперь ко мне вернулась способность испытывать боль и огорчение. Как ни удивительно, именно эта способность делала меня гораздо выносливее. В письмах мы с Акари не плакались в жилетку и не жаловались на жизнь — для того, чтобы стать сильнее, нам с ней достаточно было знать, что в мире есть кто-то, кто тебя понимает, и этот человек — один-единственный.
Так прошло лето первого класса средней школы, затем осень, наступила зима. Мне исполнилось тринадцать лет, за эти месяцы я подрос на семь сантиметров, мои мышцы окрепли, и я уже не простужался так легко, как прежде. Мне казалось, что расстояние между мной и окружающим миром со временем сделалось более соразмерным. Акари тоже стала старше на год. Глядя на одноклассниц в школьной форме, я иногда пытался представить себе, как выглядит теперь Акари. Один раз она написала в письме, что хотела бы, чтобы Mы, как раньше, любовались цветением сакуры вместе. Рядом с её домом росла огромная сакура. «Весной с неё наверняка облетают лепестки — со скоростью пять сантиметров в секунду…»
В третьем триместре я узнал, что меня переведут в другую школу.
На весенних каникулах моя семья планировала переехать в префектуру Кагосима, но не на остров Кюсю, а на маленький островок вдали от него. Из аэропорта Ханэда до островка было два часа лёту. «Да это всё равно что жить на краю света» — думал я. Впрочем, к тому времени я так привык к постоянным переездам, что даже не слишком расстроился. Только вот расстояние между мной и Акари… Хотя в средней школе мы ни разу не виделись, нас разделяла не такая уж непреодолимая дистанция. От района Токио, где жил я, до городка в Северном Канто, где жила Акари, электричкой с пересадками можно было добраться примерно за три часа. Мы вполне могли бы встретиться на выходных. А когда я перееду на южную оконечность архипелага, о всякой возможности встречи с Акари можно будет забыть.
В письме Акари я написал, что до переезда хотел бы с ней повидаться. Предложил на выбор место и время. Ответ пришёл очень быстро. В конце третьего триместра нас ждали экзамены, кроме того, мне нужно было готовиться к переезду, а Акари много времени тратила на занятия в спортивной секции, поэтому, принимая во внимание все обстоятельства, мы выбрали вечер после уроков ближе к концу триместра. Изучив расписание поездов, условились встретиться в семь часов вечера на железнодорожной станции возле дома Акари. Расчёт был такой: после уроков вместо того, чтобы пойти на футбол, я сразу сяду на электричку, прибуду в пункт назначения в семь, два часа мы с Акари посвятим разговорам, после чего я последним поездом вернусь домой в Токио. Так или иначе, если я успею вернуться в тот же день, то уж конечно придумаю, как объяснить всё родителям. Мне придётся сделать несколько пересадок: с линии Одакю на линию Сайкё, а потом на линии Уцуномия и Рёмо; плата за проезд туда и обратно на обычном поезде с пересадками составит максимум 3500 иен. Для меня это была солидная сумма, но я так хотел встретиться с Акари, что о деньгах даже не думал.