Услышав звук открывающейся двери, она чуть не подпрыгнула от испуга. На Умберто был пурпурный халат с отворотами из золотого шелка. В руках он держал бокал. Сделав глоток, Умберто ей улыбнулся. Казалось, он был в приподнятом настроении.
– Моя прекрасная Клелия! – воскликнул он. – Иди сюда, любимая! Сядь перед зеркалом и причешись.
Клелия кивнула и выполнила все в точности так, как ей было велено. Взяла со стола серебряный гребень и медленно прошлась по распущенным локонам. Из-за дрожи в руках даже такое простое действие давалось ей с трудом.
– Ты прекрасна, как… как богиня, – пробормотал он, поставив бокал на комод около туалетного столика. Затем резким жестом распахнул халат, и Клелия с ужасом увидела, что под халатом ничего нет.
Умберто застыл на месте, буравя ее взглядом. Казалось, его забавляло происходящее, а вот Клелии с каждой минутой становилось все больше не по себе. После двух лет помолвки она оказалась целиком в его власти. Забрав гребень, он бросил его на туалетный столик. Клелия боялась того, что последует дальше.
Без лишних церемоний Умберто задрал ее шелковую сорочку и впился губами в сосок. Клелия содрогнулась от отвращения и оперлась о комод, чтобы устоять на ногах. Сжав зубы, она молилась, чтобы все закончилось как можно скорее. При этом ее не покидало ощущение, что в поведении мужа что-то не так. Подняв глаза, она увидела его отражение в зеркале. Жуткая гримаса исказила лицо Умберто до неузнаваемости. Клелии стало страшно. Когда он грубо ее развернул, опрокинув на комод, и с силой вошел, ей показалось, что в нее вонзили острый клинок. От дикой боли она стиснула губы, чтобы сдержать крик. Было похоже, что, закричи она, мужу бы это только понравилось. С закрытыми глазами она ждала, когда же он наконец завершит начатое. И когда тот, сжав ей ягодицы, вонзил пальцы в ее плоть и застонал от наслаждения, Клелия с трудом подавила рвотный позыв.
– Молодец, малышка, – пробормотал Умберто, спустя минуту. – Мы с тобой отлично развлечемся.
Затем он надел халат и удалился.
Клелия сползла на пол, по ее ногам стекала тонкая струйка крови. Она вытерлась льняным полотенцем и направилась к ванной. Ей нужно было срочно отмыться. Теплая вода немного утихомирила боль. Некоторое время она с остервенением водила мочалкой по телу, затем, рухнув в постель, уткнулась в подушку, чтобы заглушить рыдания.
На следующее утро Клелия проснулась от шума сновавшей по коридорам прислуги. Она чувствовала себя совершенно разбитой, ноги онемели. Ее взгляд остановился на двери спальни, и на мгновение ей захотелось встать и немедленно вернуться к родителям.
Но отец никогда ей этого не простит. По его словам, о лучшем зяте нельзя было и мечтать.
«Когда ты станешь женой доктора Дзукки, у тебя будет вдоволь времени и на книги, и на друзей, и на хозяйство», – говаривал он. С ее умением рисовать, играть на фортепиано и вести беседы на любые темы замужество с Умберто гарантировало ей достойное положение в обществе.
Постучавшись в дверь, вошла служанка, которая накануне готовила ванну. Поздоровавшись, женщина отбросила одеяло и подала руку, чтобы помочь Клелии подняться. С губ девушки сорвался стон. Служанка удивилась, но смолчала и осторожно протянула одежду.
– Я хочу прогуляться после завтрака, – сказала Клелия, присев за туалетный столик, чтобы причесаться.
– По распоряжению доктора Дзукки вам не велено выходить из дому одной, – раздалось в ответ.
Клелия резко обернулась и удивленно воззрилась на прислугу:
– Что? Ничего не понимаю…
Служанка повторила распоряжение мужа. Клелии запрещалось выходить из дому и принимать гостей, за исключением родителей. Она могла проводить время только в гостиной, в спальне или в саду.
Клелия не знала, что думать. Отставив чашку с чаем, она заявила, что не голодна и желает немедленно увидеть свекровь, поэтому попросила служанку предупредить ту о своем приходе, пока она одевается.
С виду Мария Паола Дзукки была женщиной хрупкой и болезненной. Сын ее боготворил и оберегал как хрустальную вазу, по первому зову удовлетворяя любые прихоти. Клелия понимала, что беседа со свекровью едва ли поможет, но все-таки решила испробовать этот шанс. Как-никак Умберто женился на ней не только потому, что она была дочерью парламентария, но еще и потому, что к ней благоволила его мать.
– Я ничего не могу поделать, голубушка, – раздался столь ожидаемый ответ свекрови, эхом прокатившийся по маленькой гостиной, выходившей в сад. Здесь ровно два года назад состоялось их первое знакомство. Тогда этот дом показался Клелии сказкой, а жизнь в нем – радостной и беззаботной.
– Как прикажете это понимать? Почему вы не можете ничего сделать? – удивилась Клелия. Естественно, мать не пойдет против сына, но как она может закрывать глаза на его деспотичное поведение?
– Он – твой муж.
– Однако это не дает ему права запирать меня в четырех стенах! В конце концов я хочу видеться с друзьями! – возмутилась Клелия.
– Моя дорогая девочка, со временем ты научишься получать от моего сына то, что захочешь. Он как твой отец… Хочет тебе только добра. А сейчас смирись и веди себя, как подобает жене врача. Твердость и терпение, вот что от тебя требуется, поняла?
Мария Паола поднялась с кресла, давая Клелии понять, что разговор окончен.
– Нужно всегда слушаться мужа, – добавила она, направляясь к двери.
Клелия почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.
– Подождите! Пожалуйста, вы не… – воскликнула она, схватив свекровь за рукав.
– Он твой муж, не перечь ему, – перебила ее Мария Паола. – Мы, женщины, должны быть сильными. Потерпи, когда у вас будут дети, все изменится. Молись Богу, чтобы это случилось побыстрее. Вот увидишь, когда у меня появятся внуки, мой сын будет лучше к тебе относиться.
– Мария Паола, да как же это? – изумленно пробормотала Клелия.
Но свекровь лишь распахнула перед ней двери гостиной. Ее большие ясные глаза сузились до двух щелочек:
– А теперь, моя дорогая, ступай, – проговорила она непререкаемым тоном.
– Но…
– Не беспокойся, будем считать, что этого разговора не было. Но ты, будь добра, прекрати жаловаться и веди себя, как подобает взрослой женщине. Ты теперь жена доктора Дзукки.
4
Рим, сентябрь 1940 года
Квартира семейства Белладонна
Лондон, 13 декабря 1922 года
Чтобы воскреснуть, нужно умереть, рассыпавшись на мириады частичек, которые спустя тысячелетия сольются воедино в женском лоне и через девять месяцев явят миру новую жизнь. То будет новый мир, новое рождение, новое сплетение атомов, новый виток жизни. То же самое происходит и с теми, кто рисует, создает скульптуры, сочиняет музыку и пишет книги.
Искусство – это возрождение. Пройти все вехи жизненного пути мучительно трудно, иной раз даже время не лечит. Неопытная молодость порой губительна. Это как забыться сном праведника для того, кто к этому не готов. Так и наша жизнь может вдруг погрузиться во тьму, и эта тьма проникнет в душу.
Прости меня, Маддалена! Любимая, прости, что оставил вас с Клелией! Шестьдесят прожитых мною лет – это слишком много, но я не перестаю благодарить Бога за то, что он послал мне тебя и нашу дочь. Благодарю тебя за любовь, хоть я ее и не достоин. Федерико даст вам ту стабильность, о которой ты так мечтала. Живи ради меня.
Люблю и буду любить вас вечно и даже чуточку дольше.
Не веря своим глазам, Маддалена глядела на листок бумаги. Тысячу раз она входила в кабинет мужа и столько же раз видела это аккуратно вложенное в газету письмо. Почему именно сейчас ей пришло в голову его прочесть? Совать нос в бумаги мужа было не в ее характере. Тем утром она всего-навсего искала счет, который Федерико обычно хранил в верхнем правом ящике стола.
Маддалена задрожала всем телом. Открывшаяся перед ней истина выбила почву у нее из-под ног. Федерико намеренно утаил от нее прощальное письмо Джона. Но с какой целью? Зачем? На почтовом штемпеле значилась дата: 13 декабря 1922 года. В этот день Джон свел счеты с жизнью. Должно быть, он отправил письмо за несколько часов до того, как открыть газ. Долгих семнадцать лет последнее послание Джона пролежало в этом ящике. Почему? Почему Федерико ей так его и не показал? Семнадцать лет, на протяжении которых Маддалена не могла простить Джону того, что он оставил этот мир, не думая ни о ней, ни о том, как это отразится на их дочери. Не могла этого простить отцу и Клелия. Семнадцать лет она ненавидела его и не желала ничего о нем слышать из-за его внезапного отъезда. Однажды Маддалена с дочерью пришли навестить Джона на вилле Штроль-Ферн, но его там не оказалось. Он уехал, никого не предупредив. Девочка так сильно переживала, что не разговаривала несколько дней. А когда Маддалена начала встречаться с Федерико, то Клелия тотчас же прикипела к нему душой. Каждый ребенок, лишенный отцовской любви, жаждет восполнить утраченное.
Предсмертное послание Джона не оправдывало его внезапный отъезд, но объясняло причину, вынудившую его оставить их и подтолкнувшую его к трагическому финалу.
Сколько Маддалена ни старалась, она никак не могла найти рационального объяснения поведению Федерико. Зачем он столько лет прятал это письмо? Из ревности? Едва ли, когда доставили письмо, Джон был уже мертв. Чего страшился ее муж? Что Клелия будет меньше любить его, узнав, что настоящий отец вспомнил о ней перед смертью? Абсурд!
Маддалена зашаталась. Ей пришлось присесть, чтобы перевести дух. Злость, душившая ее изнутри, не давала выхода слезам. В голове стучало одно только слово: зачем? Судорожно сжимая письмо в руках, она закрыла глаза.
Ее отчаянный крик эхом прокатился по дому.
Маддалена глубоко вдохнула и почувствовала, как легкие наполняются живительным кислородом, а тело жизнью. Должно быть, у нее на мгновение остановилось дыхание. Она сидела на кровати с широко распахнутыми глазами и хватала ртом воздух. Вокруг было темно. Несколько секунд она выжидала, пытаясь свыкнуться с темнотой. Затем рассмотрела очертания комнаты, которую не