А выигрышей этих, действительно, много было. Четыре открытки, три мундштука, два наперстка, три конверта, два зеркальца да карандаш с записной книжкой. Подсчитал я их и уходить хочу. А симпатичное лицо мне и говорит:
— Не изволите ли, — говорит, — еще попытать счастья? И мешочком трясет перед самым моим носом.
— Нет, — говорю, — не изволю. Потому денег, — говорю, — у меня кот наплакал, то есть ни копейки денег.
А он и говорит:
— Извольте, — говорит, — я для вас, как для военного, снисхождение могу сделать. Тяните, — говорит, — за четыре открытки да за мундштук. Вот, — думаю, — что значит, военному, везде снисхождение. — Правой рукой даю ему четыре открытки да мундштук, а левой в мешочек лезу.
Вытянул восемнадцатый.
— Эх, — думаю, — опять открытка.
А симпатичное лицо, должно, вошел в мое положение и снова предлагает:
— Тяните, — говорит, — еще, что с вами делать, за два зеркальца да за записную книжку.
Потянул я еще. Потом еще и еще, и когда в последний раз вытянул, опять оказался восемнадцатый номер, и опять выиграл открытку, да ту же самую — с барышней и с собачкой.
Фартовая такая барышня, со шляпкой. С этой открыткой в казарму пришел.
Пари Великанова
— Вань, а Вань! А хорошая барышня вон пошла, а? — обращается Великанов к товарищу, проходя однажды по городскому саду — постоянному местопребыванию Великанова.
— Вон-то? О, баба на ять, баба, знаешь, во! — И Вань под самый нос Великанова поднес руку, сжатую в кулак, с прямо стоящим большим пальцем.
— А слабо тебе, Великанов, развести антимонию с нею?
— Мне-то?
— Да.
— Ну, не Великанов я буду, если мне заслабит. Понял?
— А нут-ко!
— Давай, на сколько, чего?
— На одну булку.
— Идет, только не мешай, — понял?
— Идет!
Великанов быстро поднагоняет «барышню», покрякивает, похаркивает, осадив шлем на затылок. «Барышня» раз оглянулась. Он наперед:
— Извиняемся, с вами можно-с?
— Что?
— Поговорить маленько.
— Пожалуйста, к вашим услугам.
— А вот садитесь потолкуем.
Они опустились на скамейку: «барышня» — на одном конце, Великанов на другом.
— Ну, я слушаю, что вы хотели мне сказать?
— Мы-то? Меня зовут Митька Великанов… гг-ы, гг-ы.
Постепенно Великанов стал подсаживаться ближе к «барышне».
— А вас как будет звать?
— Вам это зачем?
— Это, гг-ы, гг-ы, у меня так, по привычке, вопче, конешно, остатки царского режима и… вопче… капитализма.
— Вы, говорите, капитализма. А что это такое?
— Это уж вы у моего политрука спросите. Он по этой части, вопче, спец. По суткам может говорить без остановки о разных капитализмах и прочее такое.
— А кто у вас политрук?
— Товарищ Куртилоп.
— Ну, о чем же он вам все-таки рассказывал?
— Не разберешь. Говорил много обо всем, а понять трудно, а все потому, что меня, значит, Митьку Великанова, бабы с ума сводют.
Тут наш Великанов подсунулся уж совсем близко, вплотную, и одну руку положил на ее колени.
Приятель Великанова, — Ваня, сидел на задней скамейке, завидуя успеху товарища. — Вот, чорт побери, булку, сукин сын, выиграл!
— Так вот, товарищ Великанов, нужно уметь вести себя получше, прежде всего, — оборвала «барышня» нежные попытки Великанова, — а для этого нужно внимательно слушать то, о чем на политзанятиях и в ленуголке говорит мой муж Иван Матвеевич. У вас сегодня тема о СССР была — так ведь?
При этих словах Великанов, как ужаленый, отскочил на противоположный конец скамейки. Быстро поправил совсем съехавший на затылок шлем. Потом он быстро подошел и, держа под козырек, проговорил:
— Товарищ политрукша! Разрешите уйти.
— В роту, на политзанятия?
— Так точно!
— Пожалуйста.
Великанов повернулся кругом и без оглядки, забыв даже про товарища, побежал в казарму.
А Вань все держался за бока, еле сдерживаясь от смеха.
По существу
Ротное красноармейское собрание в полном разгаре.
Докладчик кончил обширнейший доклад о международном положении и хозяйстве в части. Начали «преть». Выступление — 3 минуты.
Синицын Митька решил сказануть: уж больно каша размазня и щи кислее уксуса. Дошла его очередь. Он протискался к столу и начал:
— Я, товарищи, к примеру, хочу о каше, уж варят ее завсегда размазню и, опять, щи кислые.
— Товарищ, регламент истек…
— Да, я не досказал…
Ребятам хотелось дослушать предложение, послышались голоса.
— Дай докончить!..
— Придерживайтесь порядка, товарищ председатель, — сказал писарь. Ему поддакнули. Нарастал шум.
Председатель надрывался:
— Я голосую, кто за?..
— Позвольте в порядке голосования — заорал Синицын.
— Товарищи, кто за?..
— Если, так сказать, не давать высказаться, то зачем доклад разводить?.. При такой постановке, в случае войны с капитализмом…
— Не по существу, товарищ… Кто за?
— Дайте договорить!
Страсти разгораются:
— Неправильно!
— Закройсь!.. — громче всех вопит обиженный Синицын.
Наконец председатель, собравшись с силами, перекричал всех:
— Голосую, кто за то, чтобы дать товарищу Синицыну докончить?..
Установившуюся гробовую тишину прерывает Голос Синицына:
— То-то… Так бы раньше и сказал!
На словах и на деле
Культурный человек — наш Страшилов: он это на словах и на деле доказал…
Недавно он прочитал нам доклад о культурной революции. Ничего себе доклад, два часа длился. Ужасно устал Страшилов.
И, кончивши доклад, почувствовал он сильнейшее и законнейшее желание покурить (два часа воздерживался).
Закурил Страшилов еще в зале клуба и, выпуская клубы дыма в лица встречающихся ребят, сплевывая по сторонам, величественно проплыл в курилку. Здесь Страшилов повесил на потолок солидный плевок и, почувствовав прилив поэтического вдохновения, тут же написал следующее двустишие:
«Кто писал — вина бутылку,
Кто читал — по затылку».
А вы говорите: некультурность! Двухчасовой доклад про культуру это вам не фунт изюму! Да?
Красноармейский досуг
Я, бывало, на межу
Выбегу молодчиком,
А теперь в Москве служу
Бравым пулеметчиком.
Я трудился на земле,
Поле сеял зернышком.
Лаптем я писал в селе,
А на службе — перышком.
Политграмоту прошел,
Раскушу науку:
Для буржуя надо кол,
А рабочим — руку.
Богачи готовят газ,
Корабли воздушные.
Ох, для них, а не для нас
Дни приходят скучные.
В уборной
— Прямо у нас не уборная, а сущий клуб: и гармошка, и пляс…
— И шахматы есть?
— Есть, — что ни шаг, то и мат…
На уколах
— Ванька, что тебя так сфигурило?
— Сфигурит от этих холерных уколов!
— Ну, а как, поди, больно?
— Что больно?
— Да укол-то!
— Не знаю, завтра пойду колоться, увижу.
Шеф, который не обманул
Один добрый шеф раз прислал в подшефную часть пакет с письмом.
В письме было сказано: «Присланного, дорогие товарищи, вам хватит на целый год». Дрожащими руками бросились разворачивать пакет и… нашли там календарь на весь 1929 год.
Экономическая шутка
— Ты чего, Ленька, на меня косишься, одним глазом смотришь?
— По причине режима экономии: одним глазом я смотрю, а другой отдыхает!
Колдун
Шел Чиркин по переулочку.
Видит, сидит в большой шляпе и пожелтевшем пальтишке худой человек с вывеской на груди:
«За 20 копеек предсказываю прошедшее, настоящее и будущее»…
Чиркин остановился и скинул с плеч мешок.
— Ну-ка, дядя, погадай…
Худой человек надел синие очки и взял за руку Чиркина:
— По планиде Арарат выходит, что едешь ты в деревню, что человек ты большого роста и что ты не то женатый, не то холостой…
— Холостой, сказал Чиркин.
— Молчи. Сам по планиде Арарат вижу, что холостой. В каком году родился?
— В 1904.
Худой человек задрал нос к небу и пожевал губами:
— По планиде Арарат выходит, что тебе 24-й год.
Чиркин испуганно выдернул руку.
— Во, чорт! Уж не колдун ли ты?
— Дай руку. По планиде Арарат выходит, что проживешь ты долго, долго, до того дня, покуда не помрешь…
— Женюсь, али нет?
— Жениться не женишься, а к восьмидесяти годам овдовеешь. Опять же радость тебя ждет…
— Уж не в председателя ли совета меня изберут?
— Уж не в председателя ли совета меня изберут?
— В председатели. И будешь кататься, как сыр в масле…
Чиркин полез за деньгами и восторженно бормотал:
— Ей богу, колдун! И насчет долгого житья, и насчет председателя, и насчет сыра в масле… Все правильно. Ей богу, колдун!
Худой человек встрепенулся и убежденно добавил:
— А еще по планиде Арарат выходит, что обкрадут тебя…
Чиркин взглянул на то место, где стоял мешок, и завертелся волчком: мешка не было. Чиркин весело хлопнул себя по коленке:
— Во, угадывает, так угадывает! Обязательно колдун!
Чиркин полез за деньгами и восторженно бормотал:
Главный начальник
— Несчастная моя жизнь, мамзель; свободной минутки нет, чтоб с барышней объясниться. То беги полк на поверку собирать, то на покой его укладывать…
— Ну, какой же вы несчастный? Вы, вероятно, большой пост занимаете?
— Конешно. Дык я же полковой горнист!
Ответ от души
Красноармеец подходит к грязной бабе, у которой на лотке грязные крашеные пряники.