Так как Саша был капитаном нашего корабля, я спросил:
- Задание какое-нибудь? Приказ?
- Нет. Просьба.
- Просьба? Ко мне?
- Да, к тебе. И не перебивай. Тайну мою узнать хочешь?
Я, кажется, второй раз в жизни почувствовал, что у меня, где-то под левым кармашком, есть сердце и что оно довольно-таки сильно колотится (первый раз я почувствовал это, когда учительница объявляла фамилии двоечников, получивших переэкзаменовку).
И ещё я понял - как это верно говорят: «Он вырос от гордости»! Мне и правда показалось, что я стал чуть-чуть выше ростом. Значит, Саша теперь доверяет мне, как самому себе! Доверяет свою тайну, такую важную, что он из-за неё даже не пошёл в туристический поход! Такую важную, что она привязывает его и наш плот вместе с ним к Белогорску! И он ещё спрашивает, хочу ли я узнать её!..
- В общем, дело ясное, - сказал Саша. - У меня - переэкзаменовка. Понятно?
Я как-то машинально присел на стул.
- У тебя?.. Переэкзаменовка?..
- Ага. Пишу я плохо. С ошибками. Понимаешь? Вот и схватил двойку. Поможешь, а?
- Кто? Я? Тебе?
- Да, ты мне. Ясное дело, не я тебе. Ведь ты же образованный, культурный. Поэт! Липучка сегодня уши всем прожужжала. Как она мне «Пионерку» показала, так я сразу решил: попрошу Шурку! И вот… Согласен?..
Я даже не мог неопределённо пожать плечами - так и сидел, раскрыв рот, словно рыба. И молчал тоже как рыба. Мой вид не понравился Саше.
- Смотри, в обморок не кувырнись. Побледнел, как Веник. Не хочешь помогать - так и скажи. Без тебя обойдусь.
Тут наконец у меня прорезался голос. Правда, чей-то чужой - слабенький, неуверенный, - но всё же прорезался:
- Да что ты, Саша! Я с удовольствием… Только у меня нет… этого… как его?.. педагогического опыта…
- И не надо. Ты просто будешь мне диктанты устраивать и проверять ошибки. Понятно?
- Понятно…
Я буду проверять ошибки! И почему я честно, как вот Саша сейчас, не рассказал о своей несчастной двойке? Вернее, несчастная была не двойка, а я сам. Зачем я, как дурак, пожимал плечами? Эти мысли уже не первый раз приходили мне в голову. Но раскаиваться было поздно. И нужно было не выдать своего волнения.
- И это вся тайна? - с наигранным спокойствием спросил я.
- Вся.
- А я-то думал!..
- Мало что ты думал.
Да, я действительно думал мало, иначе не попал бы в такое глупое положение.
- И ты из-за такой ерунды не пошёл в туристический поход? И наш корабль к городу привязал? - неестественным голосом удивлялся я. - Из-за такой ерунды?
- Это не ерунда. Я должен сдать экзамен, - очень решительно сказал Саша. - Понятно? Лопну, а сдам! Осенью отец с матерью из геологической разведки приедут - я им обещал.
- А-а! Они, значит, осенью приедут? А у тебя, значит, переэкзаменовка?
От растерянности я, кажется, говорил не совсем складно.
- И ещё я Нине Петровне обещал. Учительнице нашей. Она не хотела в деревню уезжать из-за меня. А я уговорил: сам, сказал, подготовлюсь. Понятно?
- Не совсем. Она тебе двойку вкатила, всё лето тебе испортила, а ты о ней заботишься?
- Сам я всё испортил!.. В общем, согласен помочь или нет?
Я смотрел на Сашу с таким удивлением, будто он с другой планеты свалился. Защищает учительницу, которая ему двойку поставила! И от похода отказался. Странный он парень! Так мне казалось тогда.
Не дождавшись от меня ответа, Саша твёрдыми, злыми шагами направился к двери. Что было делать? Не думая о том, как всё повернётся дальше, я догнал Сашу:
- Буду помогать тебе! Конечно, буду! Это же очень легко… и просто. Будем заниматься прямо с утра до вечера. Хочешь?
- Не хочу, а придётся, - ответил Саша.
Я СТАНОВЛЮСЬ УЧИТЕЛЕМ
Весь следующий день я с утра до вечера овладевал своей новой профессией - готовился преподавать. И только тогда я понял, как это трудно - быть учителем. Правда, настоящим учителям всё-таки гораздо легче, чем было мне: они ведь хорошо знают то, чему обучают других. Я же собирался учить Сашу грамматике, а сам разбирался в ней не лучше, чем наш Паразит в правилах уличного движения.
Теперь уж мне не надо было сбрасывать учебники и тетради под стол. Я мог заниматься совершенно открыто: ведь я старался не для себя, а для другого, то есть совершал благородное дело.
Дедушка, оказывается, знал о Сашиной переэкзаменовке.
- Молодец! - похвалил он меня. - Видишь, как это приятно - хорошо учиться: всегда можешь помочь товарищу.
«Сперва приналягу на правила, - решил я. - Всё-таки выдолбить и пересказать правила не так уж трудно. Начну с безударных гласных, чтобы и самому тоже польза была.»
К полудню все правила о правописании безударных гласных были выучены назубок. А как быть с диктантами? Диктовать я, конечно, смогу: слава богу, читать ещё не разучился. Но как же я буду проверять то, что написано Сашей, если сам ничего не знаю? Может быть, каждую фразу сверять с книжкой? Нет, неудобно. Саша сразу догадается, какой я грамотей. Что же делать?
В конце концов я придумал: вызубрю наизусть какой-нибудь кусочек из Гоголя. Совсем наизусть! Запомню, как пишется каждое слово и где какой знак стоит.
Я нашёл своё любимое местечко из «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» и стал зубрить, начиная со знаменитых слов Ивана Никифоровича: «- Поцелуйтесь со своею свиньёю, а коли не хотите, так с чёртом!»
«- О! вас зацепи только! - зубрил я дальше. - Увидите: нашпигуют вам на том свете язык горячими иголками за такие богомерзкие слова. После разговору с вами нужно и лицо и руки умыть и самому окуриться.
- Позвольте, Иван Иванович, ружьё вещь благородная, самая любопытная забава, притом и украшение в комнате приятное…
- Вы, Иван Никифорович, разносились так с своим ружьём, как дурень с писаною торбою, - сказал Иван Иванович с досадою, потому что действительно начинал уже сердиться.
- А вы, Иван Иванович, настоящий гусак…» - и так далее.
Всегда я прямо до слёз хохотал, читая всё это. А сейчас я радовался только тому, что в отрывке было много безударных гласных. «Здорово писал Гоголь! - думал я. - Сколько безударных наставил! Прямо в каждой фразе. Вот уж попыхтит завтра Сашенька!»
Я ещё повторил отрывок вслух раза три, потом раза три переписал его, потом начал декламировать. В общем, к вечеру мне казалось, что Гоголь писал вовсе не так уж весело и что скучнее повести об Иване Ивановиче и Иване Никифоровиче ничего на свете не существует.
Лёжа в постели, я ещё раз повторил отрывок про себя. А потом припомнил всякие мудрые выражения, которые часто употребляли наши учителя. Такие вот, например: «Учись мыслить самостоятельно!», «Если хочешь что-нибудь сказать - подними руку», «Не будем тратить время - его ведь не вернёшь», «Не смотри в потолок, там ничего не написано!» и т. д. и т. п. А ночью мне приснилось, что невоздержанный на язык Иван Никифорович обозвал Ивана Ивановича «безударной гласной» и что с этого именно началась знаменитая ссора.
Утром, как только умолкла дедушкина палка, начался первый урок. Саша вошёл в комнату, держа в руках толстую тетрадь в красной клеёнчатой обложке. «Неужели всю её исписать собирается?» - с ужасом подумал я. В глазах у Саши было что-то новое, незнакомое мне до тех пор: что-то уважительное и немного застенчивое. И это у него! У капитана Саши!.. Ну да, ведь я теперь был для него не просто Шуркой, а учителем. Как пишут в газетах, «наставником и старшим другом».
Все эти мысли настроили меня на строгий тон.
- Ну, не будем терять время - его ведь не вернёшь, - сказал я.
Саша покорно уселся за стол, развернул тетрадку и посмотрел на меня, ожидая новых распоряжений.
- Начнём с безударных гласных, - объявил я и зашагал по комнате, мысленно воображая, что шагаю между рядами парт. - Гласные произносятся чётко и ясно лишь тогда, когда они находятся под ударением, - объяснял я. - В безударном положении они звучат ослаблено, неотчётливо. Чтобы правильно написать безударную гласную в корне, нужно изменить слово или подобрать другое слово того же корня так, чтобы эта гласная оказалась под ударением…
- Вот, например: вода - воды, тяжёлый - тяжесть, поседеть - седенький… - насмешливым тоном продолжил мои объяснения Саша. - Так, да? Прямо по учебнику шпаришь?
Нет, он не так уж робел передо мной! В первый момент я, войдя в роль педагога, чуть было не сказал: «Хочешь что-нибудь спросить - подними руку!» Но вовремя удержался: пожалуй, Саша поднял бы руку и щёлкнул меня по затылку, чтобы сразу сбить с меня всю педагогическую важность.
- Значит, нужно слово изменить? - всё так же насмешливо спросил Саша. - Вот измени, пожалуйста, слово «инженер». А? Измени.
Я стал лихорадочно соображать, но слово «инженер» никак не изменялось.
- Это исключение, - сказал я. - Нужно просто запомнить это слово - и всё.
- А тогда измени слово «директор», чтобы безударная стала ударной.
Я снова и так и сяк повертел в уме слово, предложенное Сашей. Ничего не получалось.
- Это тоже исключение, - объяснил я. - И не перебивай, пожалуйста.
- А ты не забивай мне голову всякими правилами. Я их без тебя знаю, а пишу всё равно с ошибками. Ведь на каждое правило две тысячи исключений. Давай лучше диктанты писать.
Что было делать?
- Хорошо, возьмём первый попавшийся отрывок из Гоголя, - согласился я и раскрыл «первую попавшуюся» страницу, заложенную промокашкой - уже не чистой, а с пунктирными следами букв и расплывчатыми очертаниями клякс.
Я стал с выражением диктовать:
«- Поцелуйтесь со своею свиньёю…»
- Сам ты поцелуйся со свиньёю, если так диктовать собираешься! - разозлился вдруг Саша.
- Так с учителями не разговаривают! - в свою очередь, вспылил я.
- А что же ты каждую безударную как ударную произносишь? Прямо нажимаешь на неё изо всех сил. Сам говорил, что безударные звучат ослаблено, неотчётливо… Мне твои подсказки не нужны!