Я и в самом деле произносил каждое слово чуть ли не по складам и очень ясно выговаривал безударные гласные. Ведь мне всегда хотелось, чтобы именно так диктовали учителя.
- Ты по-человечески диктуй, - уже без всякой робости сказал Саша. Казалось, он вот-вот скажет: «А то как щёлкну!»
Тогда я стал диктовать очень быстро. Сашина ручка вновь остановилась.
- Не валяй дурака, - предупредил он. - Хочешь, чтобы я вообще ни одной буквы не разобрал? Так, что ли? Ты только одни безударные от меня прячь. Понятно?
Да, настоящим учителям и не снились, наверное, такие ученики!
Я диктовал, почти не заглядывая в книжку: весь отрывок был вызубрен наизусть. Саша удивился:
- Ты всего Гоголя, что ли, наизусть знаешь?
- Ну, не всего, конечно, - скромно ответил я. - Но довольно значительную часть его произведений…
Сам того не замечая, я стал изъясняться как-то по-взрослому: ведь я всё-таки был педагогом!
- Валяй дальше! - распорядился Саша.
Но вот я добрался до конца и сказал:
- Хватит! Давай проверим! - А сам подумал: «Сейчас начнёт спорить. Скажет: диктуй дальше. А я дальше не выучил».
Но Саша покорно протянул мне тетрадь. Проверял я очень медленно, про себя повторяя текст и по буквам вспоминая, как написано каждое слово в книжке. Проверив слово, я машинально подчёркивал его, как это делала телеграфистка, когда подсчитывала стоимость телеграммы.
Заметив, что я всё время подчёркиваю, Саша заволновался:
- Неужели столько ошибок?
- Да нет… Я просто так, для себя.
На самом деле ошибок было всего пять. Я позавидовал Саше: ведь вчера, впервые переписывая этот отрывок на память, я сделал гораздо больше ошибок.
«Саша пишет в два раза лучше меня - и всё-таки у него двойка, - подумал я. - Значит, если я буду делать ошибок вдвое меньше, чем сейчас, я всё равно не сдам переэкзаменовку…» От этих мыслей лицо у меня стало такое печальное, что Саша даже насторожился.
- Очень плохо, да?
- Да нет, вполне сносно, - ответил я. Взял ручку и вывел под Сашиным диктантом чёткую, с острыми углами четвёрку, похожую на недописанную букву «Н».
- Уж очень ты добренький, - усмехнулся Саша. Он ведь не знал, что это была моя давнишняя мечта, чтобы за пять ошибок ставили четвёрку.
Я вздохнул так облегчённо, как вздыхал в классе, услышав спасительный звонок, избавлявший меня от вызова к доске. «Слава богу, первый урок кончился!» - подумал я.
Но не тут-то было! Саша вдруг стал выпытывать у меня, почему трудные слова пишутся не так, как произносятся. Начал он со слова «поцелуйтесь».
В школе учительница часто говорила мне: «Петров, ты совсем не умеешь анализировать слова». Но умел я или не умел, а тут уж надо было анализировать. Сперва я старался изменить слово так, чтобы на первый слог «по» падало ударение. «Поцелуй, поцеловаться…» - шептал я про себя. Но ударение никак на «по» не попадало. Тогда я подумал: «А что вообще такое это самое «по»?» И вдруг меня осенило: так это же приставка! Ну да, самая настоящая приставка. А ведь приставки «па» вообще не существует на свете. Это только в танцах бывают разные па, а приставок таких не бывает. Значит, всё очень просто. Я объяснил это Саше.
- Ага… Интересно, - сказал он. И что-то записал в тетрадку, словно отметку мне выставил. А скажи-ка, пожалуйста, почему пишется «свинья», а не «свенья»? Не знаешь?
- Так ученики вопросов не задают! - возмутился я. - Похоже, что я из детского сада только что пришёл, а ты уже какой-нибудь десятиклассник и экзамен мне устраиваешь.
Но, сказав про детский сад, я сразу вспомнил стихи Маяковского, которые мы там учили наизусть: «Вырастет из сына свин, если сын свинёнок…» Эти стихи я тут же прочитал Саше.
- Раз «свин» - значит, «свинья», - объяснил я.
- Ага, - снова сказал он и снова записал что-то в тетрадку.
В общем, не зря я накануне зубрил правила. И вовсе не из одних только «исключений» русский язык состоит. Напрасно Саша о нём такого мнения!
С тех пор мне очень понравилось «анализировать» слова. Как только услышу какое-нибудь трудное слово, так сразу начинаю разбирать его. И очень часто оно оказывается вовсе не таким уж трудным.
Но и на разборе слов тот первый урок не окончился. Ведь в нашем «классе», к сожалению, распоряжался не учитель, а ученик.
- Давай-ка теперь я подиктую, - сказал Саша и поднялся со стула, уступая мне место.
Но я садиться на это место вовсе не хотел.
- Ты? Мне?! Будешь диктовать?!
- Ага. Я! Тебе! Буду диктовать! - передразнивая меня, ответил Саша.
- Зачем же терять время? Его ведь не вернёшь!
Но мои «педагогические» фразы на Сашу не действовали.
- Диктовать тоже очень полезно, - объяснил он. - Это мне сама Нина Петровна советовала. Она-то уж лучше тебя понимает. «Когда, говорит, диктуешь, очень внимательно вглядываешься в каждое слово». Понятно?
Спорить с Ниной Петровной было опасно. И я, как утопающий за соломинку, схватился за отрывок из Гоголя. Ведь я знал его наизусть.
- Хорошо, успокойся. Никто с твоей учительницей не спорит. Диктуй мне, пожалуйста, первый попавшийся отрывок. - Я взял томик Гоголя. - Вот, например, со слов: «- Поцелуйтесь со своею свиньёю…»
- Что это тебе всё время одно и то же место случайно попадается? - удивился Саша.
«Сейчас обо всём догадается!» - испугался я и с самым независимым видом произнёс:
- Диктуй откуда хочешь. Хоть из «Носа»! Хоть из «Записок сумасшедшего»!
- Да, одно и то же по два раза читать неинтересно, - сказал Саша. - Я что-нибудь другое найду.
Он стал перелистывать страницы, а я от предчувствия своего полного краха, кажется, побледнел, присел на стул и дрожащими пальцами взялся за ручку.
Саша между тем рассуждал:
- У нас вот теперь сборники какие-то однообразные выходят. Если весёлый - то хохочи всё время, пока живот не заболит. А уж если мрачный, так тоже до самого конца… Поседеть можно! А у Гоголя, смотри, как всё разнообразно. Вот Иван Иванович с Иваном Никифоровичем ругаются… Смешно, да? А рядом, на сто девяносто первой странице, «Вий». Мороз по коже продирает! Прочтёшь сборник - и посмеёшься, и поплачешь… Так гораздо интереснее получается. Вот я тебе сейчас из «Вия» подиктую. Самое страшное место!
«Пусть диктует, - подумал я. - Скажу потом, что со страху ошибки насажал. Ничего, мол, не мог сообразить от ужаса. Затмение мозгов произошло. Сила художественной литературы!..»
- Значит, описание Вия, - сказал Саша. - Понятно? Пиши. Только я медленно буду диктовать, чтобы в каждое слово вглядываться… «Весь был он в чёрной земле… Как жилистые, крепкие корни, выдавались его засыпанные землёю ноги и руки…»
- Ой, неужели так прямо и написано: «Весь был в земле»?! - воскликнул я.
- Прямо так и написано. Не веришь, так посмотри!
Это мне только и нужно было. Я, словно бы не доверяя Саше, схватил книжку и прочитал всё, что там было насчёт земли. Ну конечно, уж заодно и безударные гласные разглядел.
- Да, действительно так… Скажи пожалуйста, какой ужас!
Я уселся на место и тут же записал прочитанные фразы.
- «Длинные веки опущены были до самой земли», - читал дальше Саша.
- Ой, неужели прямо до самой земли? - снова поразился я. - Так и написано?
Я снова вскочил со стула и заглянул в книжку.
- «С ужасом заметил Хома, что лицо было на нём железное…» - медленно, будто заучивая наизусть каждое слово, диктовал Саша.
- Ой, неужели такой страшный? Лицо железное?!
Я вскочил в третий раз и, трясясь от ужаса, выхватил у Саши синий томик. А сам с надеждой подумал: «Так я, пожалуй, весь диктант без единой ошибочки напишу!» Но не тут-то было. Саше мои вскакивания со стула надоели.
- Что ты всё время ойкаешь, как Липучка? - сердито спросил он. - А ещё говорил, что всего Гоголя наизусть знаешь!
- Конечно, знаю… - залепетал я. - Но классика, понимаешь, так прекрасна, что каждый раз кажется, будто читаешь впервые.
Саша поморщился: он не любил таких громких фраз.
- Ладно… Сиди смирно - и всё. Если ещё раз вскочишь, как щёлкну по затылку! Понятно?
Понять это было нетрудно. Я продолжал писать диктант.
- Во как Гоголь умел страх нагонять! - не удержался Саша. - У тебя прямо руки трясутся от ужаса.
Если бы он знал, отчего у меня тряслись руки! Кончив читать про страшного Вия, Саша сказал:
- Ну, вот и всё!
«Да, вот и всё! Крышка!» - подумал я и протянул Саше свои каракули. Но он отмахнулся от моей тетради, схватил жестяную кружку и стал постукивать по ней чайной ложечкой, точно так же, как это делал я, когда раньше, давным-давно, играл с бабушкой «в трамвай».
- Звонок! Звонок! Урок окончен! - провозгласил Саша. - Проверять я тебя не буду. Зачем?
- Конечно… не надо… - запинаясь от радости, сказал я. «Спасён! Спасён!!!» И добавил: - У меня ещё и почерк жуткий… Я ведь внук доктора! Понимаешь? Ничего разобрать нельзя!
- Ясное дело, смешно будет, если я вдруг стану тебя проверять, - сказал Саша.
- Факт, смешно, - согласился я.
На самом деле это было бы не смешно, а очень и очень грустно. Я поскорей спрятал свой диктант в ящик дедушкиного стола. «Потом сам проверю», - решил я.
И ещё я подумал о том, что теперь мне нужно будет каждый день вызубривать наизусть не один, а целых два диктанта.
«НЕИСТРИБИМЫЙ»
Итак, мы стали заниматься. Занимались мы в любую погоду и даже в такие дни, когда с утра, как бы испытывая нашу волю, вовсю слепило солнце. В небольшой комнатке было душно, и прямо до смерти хотелось искупаться.
Мою волю солнце, конечно, растопило бы в два счёта, но, к счастью, рядом был Саша. А он даже выглядывать в окно не разрешал, чтобы не соблазняться видом Белогорки.
Как-то однажды, не вытерпев, я предложил заниматься по вечерам, после пяти часов. Но Саша обозвал меня «тряпкой» и сказал, что в древней Спарте таких, как я, сбрасывали с обрыва в реку. (Я бы, честно говоря, не отказался, чтобы меня в ту минуту сбросили с холма в Белогорку.) И ещё он сказал, что заниматься нужно только по утрам, потому что утром голова свежая. Спорить со своим учеником я не решался.