- Сестре и её сыну? Незачем. Если бы они могли помочь… А так, без толку, зачем же волновать?
И, почувствовав, что я хочу ещё о чём-то спросить его, но не решаюсь, он добавил:
- А других родственников у меня нет. Жена и сын при бомбёжке погибли. Три тяжёлых ранения было у меня на войне. А то было четвёртым… самым тяжёлым. Кажется, неизлечимым…
А ещё через несколько дней, вечером, дядя Сима молча, знаками вызвал меня на крыльцо и тихо, перейдя вдруг со мной на «ты», сказал:
- Устал ты, наверно: каждую ночь на полу… Может быть, сегодня переночуешь у Саши?
Я понял, что дело совсем не в моей усталости, и, с трудом произнося каждое слово, спросил:
- Что?.. Андрею Никитичу очень плохо?
- Да, плохо.
- Совсем плохо?
- Совсем…
Андрей Никитич прожил в Белогорске недолго… Но дело ведь не в том, сколько прожить, а главное - как: в городе его знали все.
Он хотел, чтобы город был прекрасен, чтобы людям в нём жилось радостно и солнечно. И ещё хотел, чтобы мы с Сашей помирились, чтобы никогда больше не ссорились и дружили ещё крепче, чем раньше.
И после того как его не стало, мы с Сашей все дни почти что не разлучались. Мы забирались на самую верхушку зелёного холма, откуда был виден весь городок. Солнце светило ясно и горячо, и опять ни одна тучка не наползала на него, и Белогорка петляла меж берегов так же весело и беззаботно, как прежде. Его уже не было, а кругом ничего не изменилось, и я удивлялся этому, хоть так, наверное, и должно было быть…
Мы с Сашей тихо мечтали о том, чтобы город наш и в самом деле стал «фабрикой здоровья», чтобы люди никогда не мучились, не болели, не погибали от бомбёжек и вообще почти никогда не умирали…
Мы верили, что городок станет когда-нибудь таким, каким хотел увидеть его Андрей Никитич. И даже ещё прекраснее!
ГОВОРИТ СЕДЬМОЙ ЭТАЖ
ПЕСНЯ ПОД ОКНОМ
Ровно в девять утра грянула песня. Она была такой громкой, что, казалось, певец вскарабкался на водосточную трубу под самые окна, а подпевавший ему хор расположился где-то на ступеньках пожарной лестницы.
Со сна Ленька не мог понять: откуда во дворе эти голоса и эта музыка?
Из коридора послышался ворчливый голос соседки:
- В воскресенье поспать не дадут!
- Спать надо ночью, а утром как раз нужно петь! - возразил голос шофера Васи Кругляшкина.
Да, сегодня, конечно, было воскресенье: в обычные дни по утрам шофер Вася вообще не разговаривал с ворчливой соседкой - это отнимало слишком много времени и вполне можно было опоздать на работу. К тому же, как говорил Вася, «шофер должен беречь нервы во избежание уличных катастроф».
Ленька выглянул в окно… Вот это новость! Почти на самую верхушку старого деревянного столба взобрался новенький, блестящий громкоговоритель. Где-то там, внутри репродуктора, умещались и певцы-солисты, и целые хоры, и духовые оркестры…
Казалось, что ветхий, покосившийся столб гордо приосанился и даже чуть-чуть выпрямился: его еще никогда не использовали для таких высоких и торжественных целей. То он был стойкой футбольных ворот, то на него наклеивали разные объявления, а то обматывали вокруг него веревки, на которых сушилось белье… Ну, а сегодня с утра старый деревянный столб пел, и декламировал, и гремел маршами. Откуда-то сверху, из-под самой крыши, к столбу тянулись струнами натянутые провода.
Ленька был поражен: кажется, впервые за много лет во дворе произошло событие, о котором он не знал заранее. Скорей в коридор, к телефону…
С кухни тянуло сухим, неприятно щекочущим теплом газовых конфорок.
По-воскресному торопливо и весело стучали ножи: мама и две соседки склонились над своими столиками.
Шофер Вася Кругляшкин, поставив ногу на перевернутый таз, доводил до немыслимого блеска свои новые желтые полуботинки.
- От вашего гуталина невозможно дышать, - процедила ворчливая соседка.
Это было очень странно: Вася даже не притрагивался к гуталину - он натирал свои ботинки кусочком старого, выцветшего коврика, который, по его словам, «когда-то был персидским».
Не желая омрачать настроения, Вася подчинился и вышел в коридор.
- Здорово, Леонид!
Всех ребят в доме Вася называл полными, «взрослыми» именами: Леонид, Татьяна, Ефим… Хотя самого шофера ребята запросто именовали Васей.
Как только Ленька коснулся трубки, соседка тотчас сообщила:
- А я вот была недавно в одном доме, так там детям вообще не разрешают подходить к телефону!
Ленька набрал номер и три раза отчетливо произнес:
- БОДОПИШ! БОДОПИШ! БОДОПИШ!
- Вот видите: начал выражаться! - обрадовалась соседка. Вася Кругляшкин не вытерпел:
- Он не выражается! БОДОПИШ - это, если на то пошло, сокращенное слово:
«Боевой домовой пионерский штаб»!
- Вот именно: «домовой»! - не сдавалась соседка. - Все они - сорванцы и домовые!
БОДОПИШ ЗАСЕДАЕТ
Троекратно повторенное слово «БОДОПИШ» означало сигнал немедленного сбора.
Ленька мог бы и попросту сказать:
«Скорей приходите во двор!» Но это было не так интересно, К тому же он заметил, что в ответ на такое обычное приглашение ребята не особенно торопились. Ну, а таинственный сигнал действовал совсем иначе: он заставлял немедленно срываться с места, забывая обо всем.
Уже через пять минут три члена «Боевого домового пионерского штаба» Владик, Тихая Таня и сам Ленька- были в условленном месте - за дровяным сараем.
Не хватало только Фимы Трошина.
- Всегда он опаздывает! - удивляясь такой странной привычке, пожал плечами Ленька.
Владик огляделся по сторонам, смешно сморщил маленький курносый носик и полушепотом, доверительно сообщил:
- Его отец вчера опять того… И так боится, чтобы не увидели: по сторонам озирается. А я вот увидел! Своими собственными глазами! Уже второй раз!..
Владик всегда и все видел «сам, своими собственными глазами». Просто удивительно было, как это его глаза всюду поспевали и все умудрялись разглядеть.
- С пьянством надо бороться! - отрезал Ленька.
Тихая Таня, усевшись на большом круглом камне и низко склонив голову, читала толстую растрепанную книгу. Услышав о Фимином отце, она тяжело вздохнула, перевернула страницу и продолжала читать.
Это никого не удивляло, к этому все привыкли. Ленька знал, что Таня, хоть и погрузилась в книгу, прекрасно все слышит и может в самый неожиданный момент вставить какое-нибудь неожиданное замечание.
Продолжая читать, она сказала:
- Фимин отец - вовсе не пьяница. Вы ведь знаете, почему он… Мама у них умерла…
- Так это уж когда было! - возразил Ленька.
- Значит, до сих пор переживает.
- Ладно! Начнем без Фимы, - сказал Ленька и насмешливо взглянул на Владика.Ты вот у нас все замечаешь: и кто новые занавески купил, и кому шкаф из магазина привезли. А это что такое?
Ленька поднял указательный палец, как бы заставляя всех прислушаться к маршу, гремевшему на весь двор.
Владик удивленно потянул своим носиком, словно «понюхал музыку»:
- Это? Оркестр…
- Да! У нас во дворе - музыка, оркестр, а БОДОПИШ ничего не знает? БОДОПИШ!
Хозяин двора! Кто-то репродуктор повесил, откуда-то с чердака пластинки запускают… А мы только слушаем и удивляемся. Для чего мы тебя в штаб выбрали, а? Не знаешь? Чтобы ты нам обо всех новостях вовремя докладывал!
- Я и доложу! - всполошился Владик. - И доложу! - Он с опаской оглянулся на сарай, будто в нем кто-то мог сидеть и подслушивать. - Репродуктор этот «новенький» вместе с вашим Васей Кругляшкиным устанавливал!
- Какой новенький? Который бандуру таскает? Тихая Таня оторвалась от книги:
- Не бандуру, а виолончель.
- Вот-вот! Я сам видел! Своими собственными глазами!
- Ага, понятно, - сказал Ленька. - Вася, значит, устанавливал, а этот… который в семнадцатую квартиру въехал… ему помогал?.. Так?
- Да нет, - возразил Владик, - все было наоборот!
- Что - наоборот?
- Вася ему помогал, а тот командовал: тут подвернуть надо, там провод закрепить… И на столб он сам лазил. И на чердак тоже. Высунулся с чердака и кричит: «Вася, лови провод! Лови другой!» - Ну, а Вася?
- Ловил.
- И что же?
- Поймал! - Врешь ты все!
- Вру? Да я своими собственными глазами!.. Он, этот новенький, и яму возле столба рыл. Я думал, он клад какой-нибудь ищет, - подошел совсем близко и на самое дно заглянул. Глубокая! Метра два, не меньше. А потом конец железной проволоки, которая с чердака тянется, в круг свернул и на самое дно бросил.
«Заземление!» - говорит. И так это у него все быстро получалось!..
- У музыканта?! Да у них же руки нежные, белые, пальчики тоненькие… Они знаешь как за пальчиками своими следят - просто ужас! Сломать боятся или вывихнуть. Не мог он яму копать.
- Копал! Я сам видел: копал! А потом…- Владик оглянулся, подозрительно обвел взглядом сарай. - А потом я видел, как он из этой своей бандуры… из виолончели то есть… что-то такое таинственное доставал…
Владик даже понизил голос и еще раз оглянулся на сарай.
- Совсем заврался! - махнул рукой Ленька. - Ну, что он мог оттуда доставать?
Она же внутри пустая, эта виолончель!
- Да нет, он не из нее, конечно, а из черного футляра, в котором ее таскают. Который еще на такой черный гроб смахивает.
- Гроб с музыкой! - засмеялся Ленька.
- Очень остроумно, - не отрывая глаз от книги, заметила Таня.
- Та-ак… Значит, новенький? Двух месяцев не прошло, как въехал, - и уже распоряжается! - Ленька отшвырнул ногой кусок кирпича. - Тогда мы объявим этому репродуктору бойкот! Не будем его слушать!
- Уши затыкать, что ли? - не понял Владик. Тихая Таня подняла на Леньку удивленные глаза и перевернула страницу:
- А по-моему, надо его использовать, этот репродуктор. Свои передачи устраивать. Как по настоящему радио!
- Правильно! - подхватил Ленька. И радостно забегал вдоль сарая. - Устроим свою радиостанцию! Концерты, беседы всякие, передачи для родителей… Я так и хотел! А потом будем на вопросы радиослушателей отвечать… если сумеем…