В это время он и получил приглашение. Юридической советнице надоело ждать. Тому и раньше были какие-то приметы, но он не сумел их распознать, да и не чувствовал уверенности, была в том на самом деле ее рука или просто так сошлось, что как раз в это время его начали энергично трясти со всех сторон, заваливать все новыми делами и еще чаще вызывать на совещания — в министерстве началась лихорадочная подготовка к предстоящей публикации ежегодного отчета государственного контролера, одна глава этого отчета касалась северных муниципалитетов, и теперь начальник отдела требовал ужесточить контроль над их финансированием, ссылаясь на недавно обнаруженные злоупотребления. Шли бесконечные заседания, причем назначались они как раз по пятницам, под конец рабочего дня, когда все его мысли были заняты планированием субботней трапезы, и вот в разгар одного из таких заседаний ему вдруг передали записку: «Сегодня вечером у меня будут несколько человек. Если вы уже ходите в гости, считайте себя приглашенным. Подтверждения не требуется». Далее следовал ее адрес. Он обернулся и увидел ее за собой — она спокойно смотрела на него своими узкими китайскими глазами, и он кивнул головой в подтверждение, весь покраснел, почувствовал, что сидевшие рядом все видели и поняли, и это ощущение было ему приятно.
После обеда он попытался вздремнуть, но уже через десять минут проснулся, встал, принял ванну и потом позвонил теще, чтобы договориться, когда он за ней заедет. Ему показалось, что в ее голосе слышится какая-то неуверенность, она почему-то спросила, не простужен ли он, но он сказал: «Нет, чего вдруг?» — и тогда она объяснила: «У тебя какой-то простуженный голос», и он снова повторил: «Нет, абсолютно ничего такого», но она все же выразила сомнение, стоит ли ему выезжать из дома в такой дождливый день, и он сказал: «Почему бы нет?» — но ему все еще казалось, что она как-то колеблется, и наконец она призналась, что не успела приготовить к ужину свои всегдашние вафли. «Но это же совершенно не важно! — сказал он и, чтобы уговорить ее приехать, добавил: — Ведь на следующей неделе Анат уже не будет». В конце концов они сговорились, и он, по уже образовавшейся у него привычке, приехал заранее, немного постоял в вестибюле, глядя, как арабские служители готовят маленькую синагогу к молитве, потом долго изучал меню, лежавшее на одном из столов в полутемной столовой, снова смотрел на чистых и аккуратных стариков, отдыхавших с немецкими иллюстрированными журналами в руках и явно довольных усилившейся снаружи грозой, и под конец, вспомнив о тех, кто умирает здесь на пятом этаже, опять подумал, под каким бы предлогом все-таки проникнуть туда.
Но тут звякнул лифт, и теща вышла из дверей, закутанная в большую старую шубу. «Тебе действительно не стоило выезжать в такой вечер», — сказала она, но он решительно запротестовал: «Так мы с вами никогда не встретимся». И она улыбнулась — они оба знали, что болезнь одарила их общими секретами, которые осели и запечатлелись в их памяти, и теперь их объединяла прочная связь, которая не требовала словесных подтверждений, хотя теща, кажется, все еще иногда подозревала, что он заботится о ней только по просьбе покойной жены. Старики поднялись ей навстречу и обратились к ней по-немецки — наверно, пытались отговорить ее выезжать в такой дождь, — но Молхо уже открыл зонт и, взяв ее под руку, сказал: «Я могу понести вашу палку», на что она ответила: «В этом нет никакой нужды», — и оказалась совершенно права, потому что палка преспокойно висела у нее на руке все время, пока он вел ее к машине, пробираясь между лужами. «Как прошел концерт?» — вдруг спросила она, когда они уже отъехали, и он сначала растерялся и сильно покраснел, но потом сказал: «Прекрасно. Гайдн был исполнен великолепно, и „Времена года“ Вивальди тоже были сыграны безукоризненно». — «Кто это был с тобой, Омри?» — «Нет, я был один», — сказал он. Оказалось, что старики — владельцы магазина оптики, которые донесли на него, ошиблись, решив, что сидевший рядом с ним молодой человек — его старший сын. «Вы так и не будете ходить на концерты весь этот год?» — спросил он, и она ответила: «Скорее всего, нет».
На ужин он приготовил новое блюдо, которое сварил из большого пакета, купленного в супермаркете, — кускус с полосками овощей и соусом, — и вначале ему показалось, что всем понравилось, но потом оказалось, что никто не хочет добавки. Теща спросила, как это готовят, но при этом посмотрела на него с некоторой жалостью и упрекнула Анат в том, что та не помогает отцу. Сразу же после известий она привстала, чтобы уйти, но он сказал: «Останьтесь еще немного, я все равно должен выйти, так я по дороге отвезу вас обратно». Он хотел проверить, как она отреагирует на это, но она восприняла его слова совершенно спокойно. Тогда он добавил, чтобы показать, что ничего от нее не скрывает: «Меня пригласила та вдова, юридическая советница из нашего министерства», но она равнодушно выслушала и это известие и снова села, даже не поинтересовавшись деталями. Он вторично побрился и сменил костюм — медленно, не торопясь, чтобы не прийти слишком рано. В машине теща бегло глянула на него и осторожно заметила, что у него осталось мыло в ушах, и он тут же его вытер. Дождь уже кончился, и она вышла одна, но на этот раз он не стал дожидаться, пока она войдет в вестибюль и навстречу ей, как обычно, поднимется маленькая испуганная старушка.
Было уже поздно, он направился на Французский Кармель, сначала чуть запутался в незнакомых улицах, но в конце концов нашел нужный дом — лестничная клетка была еле освещена, он начал подниматься, но почувствовал неприятное давление в низу живота и подумал, что зря не зашел в туалет перед уходом. Он даже решил было выйти на минутку на задний двор, чтобы справить там малую нужду, но побоялся, как бы его не увидели через окно и не подумали о нем Бог знает что. Возле слегка облупившейся двери ее квартиры он остановился, чтобы прислушаться, но из-за двери ничего не было слышно. Он позвонил, послышался смех, и тут же раздался звук ее торопливых шагов — ее волосы были уложены не так старательно, как на работе, каблуки тоже были ниже, и было что-то ребячливое в том, как она стояла, глядя на него слегка прищуренными раскосыми глазами, как будто не узнавая. За ее спиной он видел темноватую, в сигаретном дыме, гостиную, в которой стояли несколько мужчин — только войдя, он заметил двух женщин, которые сидели в стороне, но именно эти пятеро мужчин создавали в комнате теплую и дружескую атмосферу. Гостиная была небольшая, но мебель в ней была современная, не занимавшая много места, в углу горел камин, и его оранжевое пламя поражало своей чистой красотой.
Хозяйка представила его присутствующим — это были в основном ее родственники: отец, прямо державшийся и еще крепкий мужчина, младший брат, с такими же, как у нее, узкими восточными глазами, два ее деверя, братья покойного мужа, и еще какой-то старый адвокат, недавно приехавший в гости в Израиль, чье отношение к этой семье так и осталось для Молхо непонятным, — все это были дружелюбные, образованные, жизнерадостные хайфские евреи румынского или венгерского происхождения, люди свободных профессий, подтянутые, слегка лысеющие адвокаты и агенты туристических компаний, которых его жена всегда считала людьми пустоватыми и не стоящими знакомства. Вначале, поняв, что его без предупреждения пригласили на смотрины, Молхо держался скованно, но вскоре увидел, что они изо всех сил стараются, чтобы он чувствовал себя как дома, да и хозяйка всячески избегает излишне подчеркивать свое внимание к нему, предоставив новому гостю полную свободу. Его с непринужденной естественностью усадили в удобное кресло — возле женщин и напротив камина, поскольку он пришел без плаща, в одном пиджаке, — и предложили виски и засахаренные фрукты, все еще сохранявшие свежий и живой цвет.
Разговор был оживленный и беспорядочный. Молхо, правда, еще дома заготовил несколько тем — преимущественно юридического толка, — но быстро убедился, что его старания были излишни, потому что присутствующие хорошо знали друг друга, между ними царило полное взаимопонимание, и его тактично и без нарочитости перебрасывали от одного собеседника к другому. Сам он тем временем неприметно осматривал квартиру в поисках туалета, хотя сразу же отлучаться туда не хотел, чтобы не дать повода к кривотолкам, и потому сидел, сжав колени, в таком положении в животе давило не так сильно. Мужчины то и дело подходили к нему, вновь представляясь, теперь уже по одному, и заводили разговор, нащупывая темы, в которых он чувствовал бы себя свободно, чтобы иметь возможность сразу же согласиться с ним, но так, чтобы это не выглядело пустой вежливостью. Одна из женщин, как выяснилось, немного знала его жену, с которой встречалась на каких-то курсах усовершенствования в университете, и заговорила о ней с такой искренней и теплой симпатией, что Молхо даже разволновался, — она, разумеется, знала и о том, как преданно он ухаживал за женой, когда она заболела, и что та умерла дома, и припомнила в этой связи знакомые ей аналогичные случаи, в Хайфе и других местах, и оказалось, что некоторые из этих случаев Молхо знал тоже. Один из шуринов спросил его мнение о последнем концерте, где он заприметил Молхо, — сам он, как выяснилось, был настроен весьма критично, особенно по отношению к солистам, которые, по его утверждению, сильно фальшивили и даже опускали целые куски. Молхо был потрясен — ему и в голову не приходило, что музыканты могут пропускать ноты на публичном концерте и к тому же в таком известном произведении, неужто и здесь возможен обман?! — возмутился он. Разговор оживился, посыпались названия оркестров и имена дирижеров, европейских хоров и солистов, присутствующие проявляли незаурядную осведомленность, чувствовалось, что они хорошо знают музыкальный мир. Молхо с изумлением понял, как много они путешествовали, — они упоминали множество ресторанов и гостиниц, но главным образом все же концерты и оперы — не было, казалось, такого оперного зала, где бы они ни бывали, даже в Восточной Европе. К его удивлени