На обратном пути он не свернул на мосту, а продолжил движение прямо вдоль берега, через порт, проехал по темным улицам Нижнего города, миновал деловые здания, склады и зернохранилища, замечая то тут, то там лениво стоявших у входа в освещенные бары проституток с пышно взбитыми копнами крашеных волос, потом выскочил на дорогу, ведущую на юг, но, вместо того чтобы завернуть влево и подняться на Кармель, повернул направо, к пляжу. «Давай посмотрим на море, — сказал он ей. — У воды прохладней».
Несколько костров догорали на берегу. Темная ночь металась, заточенная в тюрьме жаркого воздуха. Море билось в надежде высвободиться из простыней тумана, в которые его закутал миновавший хамсинный день. Они медленно шли вдоль воды, прислушиваясь к шуму волн, накатывавшихся на берег с точной и простой монотонностью. Она снова шла, чуть отставая, сильно выпрямившись, с сумочкой на плече. За волнорезом покачивались на буйках несколько парней в черных прорезиненных костюмах, ожидавшие высокой волны, чтобы оседлать ее на своих досках. Издали они напоминали стайку дельфинов на сумрачной глади воды. Стоя плечом к плечу, Молхо и Яара зачарованно смотрели на них. Он искоса глянул на нее, снова украдкой сравнивая их рост, — он все еще не мог решить, действительно ли она выше него на эти несколько миллиметров. Она улыбнулась в ответ. Ее ноздри раздувались, она жадно вдыхала тяжелый морской воздух, почуяв наконец его соленую свежесть. Ее рука машинально потянулась к сумочке и привычным движением извлекла оттуда новую сигарету. «Вот и весь предел ее свободы, — угрюмо подумал он. — Этот ее маленький сигаретный бунт, который в конце концов меня отравит». И вдруг, с какой-то накипевшей злобой, сказал: «Если бы не эти твои капризы с купальником сегодня в универмаге, мы могли бы сейчас искупаться! — Она с изумлением подняла на него глаза, но промолчала. — Ладно, пошли, — продолжил он все с тем же раздражением. — Хоть ноги окунем, раз уж такое дело. — И он сел на песок, стягивая с себя туфли и носки и подворачивая брюки. — Пошли», — повторил он уже мягче. И она, все еще с сигаретой во рту, тоже неуверенно присела и тоже сняла туфли и носки, которые он сложил вместе со своими в небольшую кучку. Он увидел туманно блеснувшую в темноте белизну ее ног, и у него на миг перехватило дыхание. Теперь она показалась ему ниже ростом. Он поднялся, сделал несколько шагов, и его ступней вдруг коснулось маслянистое тепло морской воды. Он подвернул брюки еще выше, а Яара шла по воде, как будто не замечая, как намокает подол ее платья, огонек догорающей сигареты все еще дрожал у нее во рту. Молхо наклонился, смочил руку в пене низкого прибоя, пошел в сторону невысоких скал и ступил босыми ногами на одну из них, сразу же став много выше Яары. Она весело засмеялась, забавляясь этим неожиданным превращением, тут же взобралась на соседнюю скалу, и неожиданно приятный залах сигаретного дыма повеял ему оттуда в лицо. «Осторожно! — воскликнул он. — Тут скользко. Ты можешь упасть». И тут же подумал: «А ведь если и поскользнется, с ней-то, пожалуй, ничего не случится, не то что с другими». Теперь уже она стала выше него — ее скала выступала сильнее. Она стояла лицом к берегу, седые волосы, освободившись от заколок, легли ей на плечи. Тоненький лунный серп, этот расхожий, упрошенный символ настоящей луны, был пришпилен к башне университета. Яара последний раз жадно затянулась и швырнула сигарету в море. Молхо вздохнул: «Ури, наверно, звонит там без перерыва». Она тут же ответила, словно уже думала об этом: «Нет, они никогда не кончают занятия раньше одиннадцати». Молхо кивнул понимающе. «Да и вообще, — сказал он, улыбнувшись, — даже если он и позвонит, это его забота. Это он придумал всю эту историю».
Она бросила на него быстрый взгляд. На горизонте над темной поверхностью моря задрожал на миг неуверенный голубоватый свет, как будто кто-то там забыл потушить газовую горелку. Непонятная неловкость повисла между ними. «А знаешь, — сказал вдруг Молхо с какой-то хитроватой улыбкой, — когда мы в последний раз говорили с ним по телефону, он велел мне все время говорить с тобой, потому что ты у него, так он объяснил, настоящая молчальница». Она изумленно посмотрела на него и тотчас спрыгнула со скалы: «Он так сказал?» — недоверчиво и даже обиженно переспросила она. «Да, — повторил он упрямо, — именно так. Но, видишь ли, я не умею вести светские разговоры, — добавил он уже более мягко. — Моя жена приучила меня, что говорит всегда она, я только отвечаю». Яара снова поднялась на свою скалу, переступила на другую и остановилась там, потрясенная, с окаменевшим лицом, на котором застыла горькая улыбка. «Понятия не имею, почему он так сказал, — произнесла она наконец жестко. — Но ты вовсе не обязан напрягаться, чтобы развлекать меня. Не знаю, зачем он тебе это сказал, — мне спокойно и когда ты молчишь». Волна жалости и симпатии поднялась в нем. «Ну извини меня, — сказал он, кладя руку ей на плечо. — Все это чепуха, я просто так сказал. Пошли вернемся».
Когда они вошли в квартиру, все еще оставляя за собой мокрые песчаные следы, он почувствовал, что ее снова тянет к телевизору, но она еще не осмеливается сама к нему прикасаться. Поэтому он сразу же включил его и нашел какой-то канал, по которому передавали очередной боевик. Она тут же прилипла к экрану, а Молхо отправился на кухню, наполнил две чашки мороженым и поставил одну из них перед ней, предвкушая очередную демонстрацию ее удивительного аппетита. Она действительно тут же прикончила свою порцию. Он увидел, что она запачкала ногу смолой, — темное пятно резко выделялось на светлом пушке ее голени, — но промолчал, разглядывая ее в голубоватом сиянии телеэкрана. За день она загорела, черты лица стали мягче и нежнее. Когда фильм кончился и по экрану поползли замысловато изукрашенные строки библейского стиха, который диктор за экраном читал набожно приподнятым голосом, Молхо встал, собрал чашки, принес салфетки и тарелку с фруктами, терпеливо и даже радостно обслуживая ее. Короткий выпуск ночных новостей он прослушал, стоя в кухне, а вернувшись в гостиную, увидел погасший экран, по которому летали белые точки, — впрочем, она и на них смотрела с интересом. Он выключил телевизор. «Разве твой телевизор не принимает Иорданию?» — спросила она, беря яблоко. Он рассмеялся: «Ну, я вижу, ты совсем без ума от телевизора!» Она подтвердила его догадку легким, каким-то детским кивком и радостно улыбнулась. «И что, у вас там ни у кого нет телевизора?» Да, оказывается, их рав особенно ненавидит этот вид развлечений. «Как его зовут, вашего рава?» — поинтересовался Молхо. «Они называют его „Реб Юдл“». — «Реб Юдл?» — засмеялся Молхо. Это имя почему-то показалось ему необыкновенно смешным. «Да, реб Юдл», — подтвердила она, тоже развеселившись. «Я бы не прочь с ним познакомиться», — сказал он и пересел совсем близко к ней.
«Сейчас! — сказал он себе. — Вот оно, мгновение! Если переспать, то именно сейчас. Почему бы и нет? А уж потом окончательно решить се судьбу. — Эта мысль обдала его волной приятного страха. — Сейчас! — повторил он про себя. — Завтра мальчик вернется из похода, и тогда это будет значительно сложнее сделать. А вдруг она кричит или всхлипывает во время этого? Нет, лучше, чтобы это происходило в пустом доме, когда никого нет». Он вперил в нее неотрывный взгляд, как будто надеялся, что эта телепатия заставит ее саму отдаться ему. Вокруг стояла тишина, нарушаемая только неумолчным стрекотом сверчков в вади. Она медленно отщипывала виноградины с подноса, внимательно глядя на него, — живое воплощение бодрости и силы. «Ладно, — сказал он вдруг, словно стряхивая с себя гипнотическое наваждение, — давай лучше подумаем, что мы будем делать завтра. У нас тут есть какой-то музей, но я даже не знаю, где он находится. — Она продолжала молчать. — Может, поедем погулять в Галилею? Я был в Галилее пару месяцев назад, там очень красиво. Если хочешь, заедем в Иодфат, ты ведь, наверно, давно там не была, посмотрим, что там произошло за это время». Предложение обрадовало ее. Ее лишь огорчало, что Ури не сможет поехать вместе с ними. Нельзя ли отложить эту поездку на вторник? Но Молхо раздраженно сказал, что во вторник он непременно должен выйти на работу, он вообще с трудом выпросил и эти два дня, ведь сейчас многие ушли в отпуск, а он и так задолжал за все те годы, когда к нему из-за болезни жены относились со всей снисходительностью. Дверь в спальню стояла нараспашку, и сквозь новую посеребренную решетку он видел глубокий бархат ночи. Зазвонил телефон, но на сей раз это был не Ури, а родители Шая, того, что учился вместе с его мальчиком. Аргентинцы, он встречался с ними на родительских собраниях. Сейчас их голоса звучали растерянно, они спрашивали о своем сыне — не находится ли он случайно у вашего Габи? «Нет, — ответил Молхо, — чего вдруг? Габи ушел два дня назад в поход». — «В поход? Куда?» Молхо вдруг понял, что не знает. Действительно, сказал ли ему Габи, куда они идут? «Какой-то школьный поход, очевидно», — туманно объяснил он. Но они только что звонили другим его одноклассникам — никто ни в какой поход не ушел. «Как это — никто? — недовольно спросил он. — Я уверен, что у них поход».
Не успел он положить трубку, как телефон зазвонил опять. Это был Ури, весьма бодрый и торопившийся узнать, что играли на концерте. Молхо не помнил, что именно играли, ему запомнились только имена композиторов, да, в сущности, композитор был только один — Бах, только не тот Бах, а его брат. «Ага, Карл-Филипп-Эммануэль!» — тут же воскликнул Ури, явно разочарованный, что не может разделить с ними их сегодняшние музыкальные переживания. Вот если бы Молхо назвал ему исполнявшиеся вещи… «Мы вообще-то не досидели до конца, — перебил его Молхо. — У Яары заболела голова, и мы ушли после первого отделения». Ури недовольно замолчал, как будто его обеспокоила не столько головная боль жены, сколько то, что Молхо приходится с ней возиться. И Молхо опять потянуло пожаловаться на нее, поговорить о ее непрерывном курении, об отсутствии у нее интереса к музыке, о ее молчаливости, но она сидела тут же, рядом, не поднимаясь, как будто дожидалась, что Молхо сам кончит этот разговор и ей не придется идти к телефону. «Мы собираемся завтра в Иодфат», — сказал Молхо. «Чья это идея? — удивленно спросил Ури, и, когда Молхо сказал, что идею предложил он, Ури снова пришел в бурный восторг и выразил глубокое сожаление, что не может к ним присоединиться. — Мы так много лет не были там. Наверно, мне было бы страшновато заявиться туда просто так, без всякого дела. Это замечательно, что Яара там побывает». Сама Яара по-прежнему не двигалась с места, с какой-то сдержанной злостью листая утреннюю газету и вполуха прислушиваясь к шедшему рядом разговору, и Молхо совсем уже ясно почувствовал, что она только и ждет, чтобы он кончил говорить и отключился. Но вместо этого он осторожно положил трубку на стол и сделал ей знак подойти, а сам вышел из гостиной и направился в ванную, чтобы почистить зубы.