. Часы показывали два, и он чувствовал себя усталым и разбитым от долгого сидения. Он поднялся и вышел в коридор. На дежурстве осталась только одна сестра, черненькая. Она сидела у стола, и ее белая точеная шея склонилась над открытой книгой. Стоящий рядом транзистор пел что-то по-арабски. Молхо прошел мимо нее бесшумной тенью, по пути заглянув в книгу, — к его удивлению, она тоже была по-арабски. «Странно, как я сразу не распознал, что она арабка? — подумал он. — Я ведь обычно их хорошо различаю. Интересно, вторая медсестра тоже арабка?» Он заглянул в комнату двух стариков и заметил, что у одного из них игла капельницы вышла из вены. Он нервно, дрожащими пальцами, вставил иглу обратно и разгневанно направился к медсестре. Она спросила, намерен ли он ночевать здесь, и он сказал, что побудет еще немного. «Тогда почему бы вам не прилечь? — сказала медсестра. — Если она проснется, я вас разбужу». — «Нет, — сказал он, поколебавшись. — Я еще не устал». И попросил у нее еще чашку кофе и подушку под голову. Она казалась заинтригованной, наверно, он ей импонировал — немногословный вдовец и преданный зять. Получив кофе, подушку и одеяло, он устроился в кресле, укрылся и стал смотреть на тещу, которая тяжело, прерывисто дышала, то приоткрывая глаза, то тут же снова их закрывая, как будто и впрямь отказываясь его узнавать. Он вдруг вскочил и позвал сестер. «Передвиньте ее кровать! — раздраженно потребовал он. — Ей не хватает воздуха там в углу. Поверните ее лицом к солнцу. Ну же! Эта кровать на колесиках, ее легко двигать!» Они с удивлением переглянулись, не зная, что делать, но он так решительно требовал передвинуть кровать, что они в конце концов взялись за дело. Он стоял в углу, слегка опьянев от усталости, и следил за их движениями, вспоминая жену в ее огромных наушниках, устремлявшуюся в свой последний бой в той большой медицинской кровати, точно молоденькая армейская связистка в боевой машине. И вот теперь ее мать тоже движется в такой же кровати на свою передовую, навстречу солнцу, которое вот-вот должно появиться в этом окне. Да, именно в этом, он хорошо знал расположение окон в доме престарелых.
Часы показывали три часа ночи. На его часах еще было два. «Надо перевести часы, — подумал Молхо. — Я уже не в Европе». Он вдруг почувствовал, что его «европейское преимущество» исчезло, как будто его никогда и не было.
Но она не пришла в себя, когда ее передвигали. Он наклонился над ней, позвал по имени, заговорил, умоляя хоть на пять минут очнуться. «Она не имеет права оставлять меня в такой неизвестности, — в отчаянии думал он. — Я должен рассказать ей, как хорошо я выполнил ее поручение!» Но она не откликалась на его мольбы, хотя на какой-то миг ее глаза действительно приоткрылись, и ему даже показалось, что он уловил в них дружелюбное выражение, как будто она его узнала. Видит ли она его? Слышит ли? Он не хотел говорить впустую. Ее беспомощная худая рука в гипсе вызывала в нем жалость и боль. Как у школьницы, сломавшей руку на уроке гимнастики. «Интересно, ее так и похоронят или предварительно снимут гипс?» — почему-то подумалось ему. Он смочил ей губы палочкой. Она шевелила пальцами, перебирая их, как веер, — точный признак приближающейся смерти. «Позовите врача», — сказал он вошедшим сестрам. «Зачем? — сказала темненькая. — Врач был вечером и придет на обход утром. Зачем ему приходить сейчас? Она умирает безболезненно, зачем делать ее смерть тяжелее?» — сказала темненькая. «Да, она права, — сказал себе Молхо. — Это легкая смерть, дай Бог и мне такую». Он сидел в кресле против открытого окна, глядя на умирающую, и вдруг задумался о наследстве, которое останется после нее. Он не представлял себе его размеры. Но все равно, что бы там ни оказалось, он разделит это между детьми, разве что вложит, для большей надежности, в три разные сберегательные программы. А может, лучше в шесть? Или даже в девять? У него кружилась голова.
Какая-то легкая тень вдруг скользнула по стене. Он поднял глаза. Это была ее русская подруга, которая, видимо, ночевала в той маленькой квартирке на девятом этаже, а теперь пришла узнать, что слышно. Он ждал, что она удивится, увидев его тут, и, как обычно, поклонится ему тем симпатичным милым поклоном, но она просто стояла перед ним, круглая и маленькая, как позолоченный шар, уже сжившаяся с горем, уже ничему не удивлявшаяся. Он начал было рассказывать ей о своей поездке, но она его остановила. Она уже все знает. Ее дочь звонила из СССР. Ему нечего было добавить, — наоборот, это она сообщила ему несколько новых подробностей. «Почему передвинули ее кровать?» — вдруг спросила она. «Потому что я так хотел! — сказал Молхо и сердито добавил: — Это я им так велел», — словно демонстрируя ей, кто здесь настоящий хозяин. Она молча и грустно села в покинутое им кресло, и он подумал: «Ну, кажется, на этот раз я не должен ждать последнего мгновенья, на этот раз есть люди, которым за это платят. Я свое видел год назад. Два раза в год? Нет, это выше моих сил!»
Такси доставило его домой в половине четвертого. Он расплатился, оставил водителю сдачу и налегке, без вещей, как человек, вышедший погулять и теперь возвращающийся с прогулки, направился к дому. Он, конечно, устал, но чувствовал, что сам воздух как будто несет его по ступенькам. На пороге он задержался. Анат обещала оставить ему ключ в электрораспределительном шкафу, но он не был уверен, что она запомнила. Ему не хотелось ее будить. Он остановился и посмотрел вокруг. Его вдруг охватила печаль. Он с глубокой грустью подумал о себе, о своей незадавшейся жизни. Вот, целый год уже прошел, а ведь он думал, что это будет год свободы, приключений, может быть — даже новых увлечений. А на самом деле ничего не произошло. Он даже ни с кем не переспал. И теперь его будто оставили на второй год, как Габи. «И все из-за моей пассивности, — думал он, — из-за того, что я все время жду, что другие все мне устроят». Он попытался любовно припомнить покойную жену и впервые за весь этот год отчетливо ощутил, что его память пуста — каждый раз, как он забрасывает в нее свою удочку, поплавок выпрыгивает из воды, как невесомый. «Неужели я уже свободен?! — подумал он с изумлением и даже каким-то легким страхом. — Ну, и что? Что я сделаю с этой свободой? Верно, есть и другие, реальные женщины, не только в мечтах и воспоминаниях, но для этого нужно полюбить. Иначе это безнадежно», — огорченно подумал он, глядя в пустынную темноту ночи.
Книга издана при поддержке Посольства Государства Израиль в РФ в честь 15-летия восстановления дипломатических отношений между Государством Израиль и Российской Федерацией