Похвалила его медведица:
— Молодец ты, Ваня, чистоту любишь. — И ещё своих медвежат пожурила: — Учитесь у гостя нашего, как умываться по утрам.
Так и повелось с той поры: увидит медведица Матрёна у Ивашки непорядок какой, своих медвежат журить начинает, а Ивашка догадывается и, пока до него очередь дойдёт, сделает всё как надо. Похваливает его медведица. Ивашка тоже доволен.
— Хорошо, — говорит, — что я ей чужой: не сразу она меня замечает. Пока своих отбранит, меня уж и бранить не за что. Хорошо чужим быть.
ЛОВИЛ ИВАШКА РЫБУ
Охота было медвежонку Ивашке рыбки поесть, да не было у него охоты в речку лезть. Идёт он по берегу, смотрит — забрёл по колено в воду медвежонок Илька и ловит рыбу. Много уж наловил, целую горку.
Обрадовался Ивашка, подкосолапил к нему.
— Поделимся, Иля, по-братски. Ту рыбку, что на берегу лежит, я возьму, а ту, что в речке плавает, ты бери. Тебе, правда, больше досталось, да ладно, я не жадный. Пусть так будет.
И оставил медвежонка Илю без рыбки. Поплакал медвежонок, да тем и утешился.
На другой день наловил Иля опять рыбки. Только есть собрался, а Ивашка выходит из-за куста. Он всё утро прятался, ждал, когда наловит Иля побольше.
— Поделимся, Иля, по-братски, — сказал Ивашка. — Ту рыбку, что на берегу лежит, так уж и быть, я возьму, а ту, что в речке плавает, ты бери. Тебе, правда, больше досталось, да ладно, пусть так будет, я не жадный.
И опять оставил медвежонка Илю без рыбки. Поплакал Иля да с тем и пошёл домой.
На третий день снова наловил себе Иля рыбки, только есть приготовился, а Ивашка выходит из-за куста. Всё утро прятался за ним, ждал, когда наловит медвежонок побольше.
— Поделимся, Иля, по-братски.
А в это время из-за другого куста вышли Мишук с Машуткой да ещё трое медвежат. Прослышали они, что Ивашка малыша обижает, и пришли.
— Верно, Ваня, — говорит Мишук, — по-братски жить надо. Ты давай полезай в речку рыбку ловить. Ту, что поймаешь, мы съедим, а что в речке останется, твоей будет. Ешь на здоровье. Мы не жадные.
— Ещё чего придумали, — проворчал Ивашка и пошёл было домой.
Но медвежата сгребли его и кинули в речку.
— Лови. И пока не накормишь нас, домой не пойдёшь.
Посмотрел на них Ивашка и чуть было не заплакал от злости: пятерых медвежат досыта накормить, это сколько же надо рыбы поймать! Но делать нечего, начал Ивашка ловить.
Поймает рыбку, выкинет на берег. Съедят её медвежата, похвалят:
— Молодец! Это по-братски. Давай, давай. Ты ловишь, мы едим, это по-братски. Давай, давай.
И так до самого вечера, пока не накормил Ивашка всех пятерых. Наелись медвежата, Иле в лукошко рыбки добавили. Сказали:
— Вот теперь, Ваня, ты можешь и себе поймать. Мы не жадные. Рыбы в речке много, лови знай.
— Нет уж, хватит с меня, досыта наловился.
ГЛУПЫЙ МЕДВЕЖОНОК
В берлоге у медведицы родился зимой медвежонок, назвала она его Филей. Пока был в лесу снег, прятался Филя в шерсти на груди у матери, грудь её сосал. А как растаял снег, стала медведица на охоту уходить, медвежонок оставался дома один.
Сидит он один раз у берлоги и думает: «Дай на речку схожу, водички похлебаю».
Пришёл. Только было к воде потянулся, смотрит, а из воды глядит на него маленький косматый медвежонок, глазёнки круглые, нос шалашиком.
— Как ты туда попал? — спросил Филя.
А медвежонок глядит на него из воды, губами шевелит, а не говорит ничего.
— Ты, наверное, выйти хочешь? — догадался Филя.
— Выходи, я тебе не помешаю. Я вправо отшагну… Речка большая, есть где разойтись нам с тобой.
Отковылял Филя вправо, потянулся к воде, смотрит, а из воды к нему тот же самый медвежонок тянется, маленький, косматый, глупый-глупый.
— Ты зачем сюда пришёл? — говорит ему Филя. — Я же тебе сказал, что я вправо пойду, я, а не ты, а тебе нужно было там выходить, где мы с тобой встретились. Ну раз уж ты пришёл сюда, выходи здесь, а я на старое место вернусь, там попью.
Вернулся Филя, наклонился над водой, смотрит, а тот медвежонок, что в речке был, тоже сюда пришёл.
— Экой ты непонимайка, — сказал ему Филя. — Ну зачем ты сюда пришёл? Я же тебе сказал, что я на старое место пойду, я, а не ты, а ты пришёл зачем-то. Но уж коли пришёл, здесь выходи, а я пойду на пенёчке посижу, подожду тебя. Я попить успею.
Отошёл Филя от речки, сел на пенёк, сидит, ждёт, когда глупый медвежонок из воды выйдет, а он всё не выходит и не выходит.
— Опять, — говорит Филя, — поди, напутал чего-нибудь, не так меня понял. Может, он ждёт, когда я попью, чтобы потом вылезти. Ладно, так и быть, попью я.
Слез Филя с пенёчка, подкосолапил к речке, наклонился с берега, смотрит, а из воды глядит на него всё тот же медвежонок и губы красным язычком облизывает.
— Опять ты здесь, — удивился Филя. — Такая большая речка, а мы с тобой разойтись не можем. И всё потому, что ты — глупый, не понимаешь меня… Ну вот что, ты выходи, а я домой пойду. Слышишь? Домой пойду. День большой, успею ещё попить, по тропинке к берлоге и хвалил самого себя:
— Правильно я сделал, что ушёл. Не уйди я, этот глупый медвежонок ещё утонет, задохнётся в воде. От глупых, от них, говорят, всего ожидать можно.
И МЕДВЕДЬ СПИРИДОН УЧИЛСЯ
Жили по соседству два медведя — медведь Спиридон и медведь Лаврентий. У медведя Спиридона всегда для всех двери открыты. Всех он привечает, всех угощает.
— У меня, — говорит, — есть, значит, у всех есть. По-следнее отдам. А если у меня нет, то уж не судите: и рад бы последнее отдать, да отдавать нечего — у самого нет.
И как говорил, так и делал. Добудет что, половину сам съест, а половину знакомым раздаст. На следующий день опять добывать идёт. Смеётся, бывало, над ним медведь Лаврентий:
— Не экономный ты какой, Спиридон. Не раздал бы вчера своего барана, он бы тебе сегодня как пригодился: не надо было бы никуда ходить. Лежал бы себе в берлоге да почёсывался, как я вон. Ты же не солнце, всех не обогреешь.
Да, медведь Лаврентий, тот совсем иначе жил. Никогда никого не привечал, никогда ничем не делился. Скуповат был.
— Всё, что есть у меня, — говорил он, — это моё. Сегодня мне не надо, а завтра, может, и пригодится. Не одним днём живём. Смекать надо.
И в другом разнились медведи. Медведь Спиридон, тот ух какой уважительный был. Позовёт его кто помочь, никогда не откажет. И работает всегда на совесть. А медведь Лаврентий, тот нет, тот зря силу свою не расходовал.
— Я лучше, — говорит, — в берлоге полежу или в речке покупаюсь. Моя сила мне самому сгодиться может.
Да-а, легко жил медведь Лаврентий, ничем не отягощал себя. Медведь Спиридон даже позавидовал ему однажды. Пришёл и попросил:
— Научи меня жить по-твоему. Я сметливый, быстро всё схватываю. Устал я немного от доброты своей. Отдохнуть хочу.
— То-то, — похлопал его по плечу медведь Лаврентий. — Говорил я тебе, что ты — не солнце, всех добротой своей не обогреешь. Да оно и солнце-то не для всех одинаково: сидишь под ним — солнечно тебе, в тень зашёл — тенисто… Одумался, значит? Ну идём. Поживёшь со мной, научишься, как жить надо, чтобы тебе всегда хорошо было.
Первым делом сходили они на деревню, принесли по барану. Одного съели, а одного на завтрашний день оставили.
— Завтра уж не ходить нам, поваляться, побездельничать можем, — сказал медведь Лаврентий, садясь на завалинку. — С запасцем, брат, жить надо, а не так, как жил ты: приходите, я добрый.
— Неопытный был, не понимал, — сказал медведь Спиридон, садясь с ним рядом. — Теперь вижу: лучше так, как ты живёшь. Точно, приберегать надо.
Мимо Волк по тропинке шёл, печальный-припечальный. Окликнул его медведь Спиридон:
— Ты что идёшь не идёшь — голову повесил?
— На деревню ходил, не добыл ничего. Чем детей сейчас кормить буду, ума не приложу. А у меня ведь их пятеро.
Посочувствовал ему медведь Лаврентий:
— Да, плохо это, когда есть нечего.
— Чего уж хуже, — сказал Волк и посмотрел на медведя Спиридона полными слёз глазами.
Жалко его стало медведю Спиридону. Никогда он не видел, как волки плачут. Расчувствовался, говорит:
— Давай, Лаврентий, выручим его. Он, Волк-то, в нужде, ему помочь надо. У нас — есть, у него нет, а у него — дети. Давай поделимся.
Покряхтел медведь Лаврентий. Не хотелось ему припрятанного барана отдавать Волку, но ведь не скажешь теперь, что у тебя нет его, когда сосед выдал. Вынес из берлоги барана, отдал Волку.
— Бери, корми ребят своих.
И загорелись у Волка глаза радостью. Приободрился он.
— Вот спасибо, — говорит, — выручили. Дети, пятеро ведь их у меня. И все есть просят.
Весь день ходил потом медведь Лаврентий по берлоге и всё говорил:
— Ты помнишь, Спиридон, какие глаза у Волка были? Никогда я таких счастливых глаз не видел.
И ночью всё поталкивал его в бок, спрашивал:
— Спишь, Спиридон? А я никак уснуть не могу. Всё о Волке думаю. Какие глаза у него были! Вот так и стоят они передо мной с непролитыми слезами.
— Спи ты, — отмахнулся медведь Спиридон, — завтра на деревню чуть свет идти, отдохнуть надо.
Затихал медведь Лаврентий, а немного погодя опять начинал возиться и толкать медведя Спиридона под бок:
— Вот обрадовался серый, а! Не думал, что мы поможем ему, а мы взяли и помогли.
Утром сходили они на охоту, добыли кое-что, позавтракали.
— А теперь ложись и отдыхай, — сказал медведь Лаврентий медведю Спиридону. — Я всегда так делаю после завтрака, чтобы жирок завязался. Когда есть жирок в тебе, не такой долгой зима тебе покажется, и никакие холода не страшны.
Прилёг медведь Спиридон с ним рядом. Лежит, былку покусывает. Смотрит: барсук Филька из своего домика вышел. Худой, облезлый, уши висят. Еле идёт. Сделает шаг, постоит, отдышится и ещё шаг делает.
— Куда это ты, Филька, собрался? — окликнул его медведь Спиридон.